– Я не поэтому, — замялся Сэм, сильно краснея.
– Почему же?
– Все дело в Рози. В Розе Хижинс, — признался Сэм. — Бедняжке совсем не по душе пришлось, что я пропадал столько времени. Я с ней сразу не успел поговорить, и она, конечно, тоже смолчала. А потом я опять с ней не поговорил, потому что навалилась работа и надо было сначала разобраться с делами. Но теперь я улучил минутку и все сказал, а она вдруг и отвечает: «Ты и так уже потратил впустую целый год, куда ж еще тянуть?» — «Впустую? — спрашиваю я. — Не сказал бы». Но я ее понимаю. Я просто надвое разрываюсь, господин Фродо.
– Вот оно что, — понял наконец Фродо. — Ты собираешься жениться, а с другой стороны, и в Котомке пожить не отказался бы. Верно? Но эта задача решается проще простого! Женись как можно скорее — и перебирайся ко мне вместе с Рози. В Котомке даже самому большому семейству тесно не будет!
На том и порешили. Сэм Гэмги женился на Розе Хижинс весной 1420 года (этот год прославился еще и бесчисленным множеством свадеб) и поселился в Котомке вместе с молодой женой. Сэм считал, что ему крупно повезло. Но Фродо понимал, что на самом деле повезло не столько Сэму, сколько ему самому: во всем Заселье не сыскать было хоббита, о котором заботились бы с такой любовью, как о Фродо. Когда работы по восстановлению были расписаны по дням и часам и стали претворяться в жизнь, Фродо зажил тихо и спокойно, без помех продолжая книгу и разбирая записи Бильбо. В День Преполовения, на Свободной Ярмарке, он сложил с себя бремя власти, и старина Уилл Белоног еще семь лет председательствовал на всех засельских торжествах.
Мерри и Пиппин на первое время поселились в Крикковой Лощинке. Между Бэкландом и Котомкой установились самые оживленные связи. Два молодых Путешественника стяжали в Заселье шумный успех своими песнями, рассказами, придворными манерами и замечательными вечеринками, которые они устраивали. Их прозвали «принцами» — на этот раз безо всякой насмешки: у всех становилось тепло на сердце, когда навстречу, смеясь и распевая песни далеких стран, ехали на своих пони два стройных хоббита в ярко сверкающих кольчугах, с разукрашенными щитами в руках. Роста они были необычайно высокого, отличались военной выправкой, но в остальном совсем не изменились, — разве что речь их стала благороднее, а сами они — жизнерадостнее и веселее, чем когда бы то ни было.
Фродо и Сэм в отличие от этих двоих сразу перешли на обыкновенную хоббичью одежду и только иногда набрасывали на плечи длинные серые плащи из тонкой чужеземной ткани, застегивая их у горла драгоценными брошками. Кроме того, Фродо не снимая носил на груди какой–то прозрачный камень и часто дотрагивался до него пальцем.
Все шло как нельзя лучше — но будущее обещало быть еще лучезарнее. Сэм с головой погрузился в работу и семейные радости: он был счастлив так, как только может быть счастлив хоббит. Целый год счастье Сэма было почти безоблачным; омрачало его только смутное беспокойство за хозяина. Фродо незаметно ушел от всех дел, и Сэму больно было видеть, как мало славы выпало на его долю в родных краях[678]. О подвигах и приключениях Фродо не знал почти никто — да, сказать по чести, и знать не хотел. Все уважение, все почести доставались блестящим Перегрину и Мериадоку, а с ними заодно Сэму (правда, Сэм своей славы так и не заметил). А осенью на горизонте замаячила тень былых невзгод.
Однажды вечером, заглянув к хозяину в кабинет, Сэм увидел, что Фродо выглядит странно. Он был очень бледен, глаза его смотрели куда–то вдаль и, казалось, видели что–то нездешнее.
– Что случилось, господин Фродо? — бросился к нему Сэм.
– Я ранен, — ответил Фродо. — Ранен, и рана эта никогда не заживет по–настоящему.
Но ему удалось взять себя в руки, и приступ, казалось, прошел, а на следующий день Фродо опять был самим собой. Сэм не сразу сообразил, что случилось все это шестого октября. В этот день исполнилось ровно два года с того памятного вечера, когда в лощинке на склоне Пасмурника сгустилась непроглядная тьма.
Время шло своим чередом; наступил год 1421–й. В марте Фродо снова заболел и с большим трудом скрыл это от Сэма — он знал, что у Сэма хватает других забот. Двадцать пятого марта — Сэм радовался: надо же, именно двадцать пятого! — Рози разрешилась первым ребенком.
– Я прямо в тупике, господин Фродо, — пожаловался Сэм. — Мы собирались назвать его Фродо, с вашего позволения, но оказалось, что имя нужно не ему, а ей! Вообще–то она славная девчушка и пошла в мать, а не в отца, так что ей повезло. Только вот с именем — прямо загвоздка!
– Чем же тебе не нравится наш старый добрый обычай? — отозвался Фродо. — Выбери название какого–нибудь цветка, вроде той же розы, — и готово! У половины засельских девчонок такие имена. Чего ж лучше?
– Наверное, вы правы, господин Фродо, — согласился Сэм. — В дальних странах мне доводилось слышать много всяких удивительных имен, но все они чересчур уж торжественные, чтобы их, так сказать, носить каждый день и протирать в коленках. А тут еще Старикан. «Слышь, — говорит, — назови ее как покороче, чтобы, значит, не обрывать на середине, когда кликать будешь!» Но если это будет цветочное имя, то можно и длинное — был бы цветок покрасивее. Видите ли, очень уж она хорошенькая, а вырастет — будет и того лучше.
Фродо немного подумал.
– Как насчет эланор, «солнечной звездочки»? Помнишь те маленькие золотые цветочки, которые растут в траве Лотлориэна?
– В самое яблочко попали, хозяин! — вскричал Сэм с восторгом. — То, что надо!
Маленькой Эланор исполнилось уже почти полгодика, а лето 1421–го уже почти превратилось в осень, когда в один прекрасный день Фродо позвал Сэма к себе в кабинет.
– В четверг день рождения Бильбо, Сэм, — сказал он. — Старик все–таки побил Геронтиуса Тукка. Ему исполняется сто тридцать один год!
– Вот это да! — воскликнул Сэм. — Он у нас просто чудо!
– Так вот, Сэм, — продолжал Фродо. — Надо, чтобы ты переговорил с Рози и узнал, сможет ли она какое–то время обойтись без твоей помощи. Я хочу, чтобы ты поехал со мной. Не удивляйся! Мне известно, что дальние путешествия тебе теперь заказаны… — В голосе Фродо слышалась грусть.
– Да как сказать! Боюсь, впрочем, что вы правы, господин Фродо.
– Это понятно. Но не грусти! Ты все–таки сможешь немного проводить меня. Скажи Рози, что отлучишься всего на каких–нибудь две недели и непременно вернешься в добром здравии.
– Будь моя воля, я проехался бы с вами до самого Ривенделла. Уж больно хочется повидать господина Бильбо, — вздохнул Сэм. — Но если посмотреть с другой стороны, меня теперь тянет только в одно место на всем белом свете, и это место — здесь. Я просто надвое разрываюсь!
– Бедняга Сэм! — вздохнул Фродо. — Могу себе представить… Но потерпи, скоро твои муки кончатся. Ты задуман крепким и цельным, и ты никуда от этого не денешься.
Весь следующий день, а то и все два дня, Фродо с Сэмом провели в кабинете, пересматривая бумаги и записи. Затем Фродо отдал Сэму ключи от Котомки. Среди прочего имущества была и книга — большая, в гладком кожаном переплете алого цвета. Страницы в книге были исписаны почти все, за исключением двух–трех последних. Вначале их покрывала беспорядочно скачущая мелкая, тонкая вязь, какой обычно писал Бильбо; но вскоре вязь уступала место твердому, летящему почерку Фродо. Этот почерк шел уже до самого конца. Книга честь по чести разделялась на главы, но глава 80–я оставалась незаконченной. Названий у книги было много — они следовали друг за другом, но, кроме последнего, все были перечеркнуты:
Мой дневник.
Неожиданное путешествие.
Туда и обратно и что случилось потом.
Приключения пяти хоббитов.
Повесть о великом Кольце,
составленная Бильбо Бэггинсом
по его собственным впечатлениям
и по рассказам друзей.
Как мы участвовали в Войне за Кольцо.
