У Ворот врагов ждал отпор: их встретили рыцари Дол Амрота и самые стойкие из гондорских воинов. В нападающих полетели стрелы и дротики. Осадные башни заваливались набок и вспыхивали как факелы, площадь перед Воротами покрылась обломками машин и телами убитых, но, словно гонимые общим безумием, орки сотнями заполняли освободившиеся места.
Гронд полз вперед. Огонь не брал его. Время от времени то одного, то другого муумака охватывало безумие, и он топтал приставленных к нему орков, но это мало что меняло — трупы отшвыривали, и на место раздавленных вставали новые солдаты.
Гронд полз вперед. И вдруг барабаны бешено загремели. Над горами трупов возникла огромная фигура всадника, закутанного в черное. Медленно переставляя копыта, наступая на мертвые тела, черный конь направился к Воротам. На стрелы и дротики всадник не обращал внимания. У Ворот он остановился и поднял над головой длинный бледный меч. И осажденных, и осаждающих охватил страх. У всех опустились руки. Тетивы смолкли. На мгновение у Ворот воцарилась тишина.
И тут же снова загремели барабаны. Мощные руки троллей подтолкнули Гронд к Воротам и раскачали. Таран ударил в створки, и над городом, словно гром по небу, прокатился гул. Но железные створки и стальные столбы Ворот выдержали удар. Тогда Черный Полководец приподнялся в стременах и страшным голосом выкрикнул на забытом языке неведомое заклятие — грозное, неумолимое, насквозь пронзающее сердца и камни.
Трижды прокричал он заклятие; трижды раскатился над городом удар тарана. На третьем ударе Главные Ворота Гондора не выдержали. Словно встретив страшное заклятие призрака грудью и не устояв перед ним, они пошли трещинами. Сверкнула ослепительная молния, и створки грудой железа обрушились на землю.
Предводитель Назгулов двинул коня вперед. Высокий черный силуэт замаячил на огненном фоне, как тень последнего, окончательного поражения. Предводитель Назгулов двинул коня вперед и не торопясь въехал под арку, на камни мостовой, куда враг не ступал еще ни разу. У Ворот не осталось ни единой живой твари: все бежали.
Впрочем, нет. Не все. На пустой площади перед Воротами, безмолвный и неподвижный, восседал Гэндальф верхом на Скадуфаксе. Из всего свободного лошадиного племени один только Скадуфакс мог побороть в себе ужас перед Черным Всадником. Спокойно, не шевелясь, стоял он под седоком, словно каменное изваяние с улицы Рат Динен.
– Ты не войдешь сюда, — произнес Гэндальф, и огромная черная тень остановилась. — Возвращайся в уготованную тебе бездну. Уходи! Пади в небытие, которое ждет тебя и твоего Повелителя. Прочь!
Черный Всадник отбросил капюшон, и — диво! — на голове у него сверкнула корона, но лица под нею не было. Меж короной и широкой черной мантией, покрывавшей плечи Всадника, перебегало пламя. Из невидимых уст раздался мертвящий смех.
– Старый дурень! — молвил Всадник. — Старый безмозглый болтун! Мой час пробил. Или ты не узнаёшь своей смерти? Она перед тобой. Умри, и проклинай вотще!
Он высоко поднял меч, и по клинку сверху вниз побежало пламя.
Гэндальф не двигался. И вдруг в каком–то дальнем дворе на одном из верхних ярусов прокричал петух[550]. Громко, надрывно, не заботясь ни о колдовских чарах, ни о войне, птица приветствовала новый день, ибо там, за гибельными тучами, на землю спешил рассвет.
И тут же как бы в ответ крику петуха издалека, с севера, донеслись новые звуки. Трубный зов грянул[551]. Эхо разнесло по глухим склонам грозный клич рога. Дрогнули горы. То подходили роханцы.
Глава пятая.
ПОХОД РОХИРРИМОВ
Тьма стояла — хоть глаз выколи. Выглянув из–под одеяла, Мерри осмотрелся, но ровным счетом ничего не увидел. Ночь была душная, ни ветерка, и все же деревья, скрытые мглой, вздыхали и шелестели. Хоббит приподнял голову — и снова услышал тот же самый странный звук. Можно было подумать, что вдали, на поросших лесом холмах и горных склонах, приглушенно рокочут барабаны. Временами барабаны затихали, но вскоре опять принимались за свое — только звук доносился уже с другой стороны. Мерри оставалось только гадать — слышат этот стук часовые или нет? Не видно было ни зги, но хоббит хорошо знал, что находится в самом центре лагеря Рохирримов. Пахло конским потом; под копытами то и дело переступавших с ноги на ногу лошадей мягко шуршала опавшая хвоя. Войско стояло в сосновом лесу у подножия горы–маяка Эйленах, высоко вздымавшейся над грядами лесистых холмов Друадана[552], что тянулись вдоль большого тракта через весь Восточный Анориэн. Несмотря на усталость, заснуть Мерри не мог. Вот уже четыре дня скакал он с Рохирримами, и сгущающаяся мгла все больше давила ему на сердце. Он не переставал удивляться себе — дернула же его нелегкая ввязаться в это дело, когда он с полным правом мог остаться в Эдорасе, тем более что таков был приказ самого государя. Интересно, знает ли старый Король о его самовольном поступке, а если знает, то очень ли гневается? Может, не очень? Казалось, Дернхельм и командир его эореда Эльфхельм[553] понимают друг друга без слов. Командир и его люди не обращали на Мерри никакого внимания, а если он сам с ними заговаривал — делали вид, что не слышат. К нему относились так, как если бы он и вправду был просто лишней торбой, притороченной к седлу Дернхельма. От самого Дернхельма утешения ждать было нечего: он за всю дорогу не произнес ни единого слова. Мерри ощущал себя обузой для роханцев, малой букашкой, и ему было так одиноко! Тем временем над войском сгущались тучи: дорога становилась опасной. До внешней стены, широким кольцом опоясывавшей Минас Тирит, оставался неполный день пути. Теоден выслал разведчиков. Некоторые не вернулись; остальные в спешке прискакали назад с известием, что дорогу удерживает враг, — в пяти верстах к западу от горы Амон Дин по обеим сторонам дороги стояла неприятельская армия, и ее передовой отряд уже выступил навстречу роханцам: теперь–де он всего в каких–нибудь трех лигах от лагеря. А холмы и леса вдоль тракта прочесываются орочьими патрулями… Сейчас — а перевалило уже за полночь — Король с Эомером держали совет.
Мерри захотелось потолковать с кем–нибудь, и он вспомнил Пиппина. Спокойнее от этого не стало — скорее неуютнее. Бедный Пиппин, запертый в огромном каменном городе! Как ему, должно быть, страшно и одиноко! Вот если бы Мерри был настоящим, большим всадником вроде Эомера, — он протрубил бы в рог или что–нибудь в этом роде и галопом помчался бы на выручку… Но что это? Хоббит сел, навострив уши. Барабаны загремели снова — теперь уже совсем рядом… Вдруг прямо над головой раздались приглушенные голоса и меж стволов мелькнули тусклые пятна полузатененных фонарей. Люди, спавшие рядом, зашевелились.
Из темноты возник высокий человек; споткнувшись о хоббита, он пробурчал что–то нелестное в адрес «проклятых корней, о которые когда–нибудь сломаешь ногу». Мерри узнал голос Эльфхельма.
– Я не корень и не мешок, сударь, — осмелился подать голос Мерри. — Я — всего–навсего хоббит, которому вы, между прочим, поставили синяк. Может, в возмещение ущерба вы мне скажете, что происходит?
– Что может происходить среди этой проклятой тьмы? — в сердцах бросил Эльфхельм. — Впрочем, я получил приказ собрать свой эоред. Мы можем выступить в любую минуту.
– Неужели враги так близко? — забеспокоился Мерри. — Это они бьют в барабаны? Я думал, мне померещилось. Никто вроде на этот стук и внимания не обращает!
– Ну что вы, достойнейший, — успокоил его Эльфхельм. — Враг на дороге, а не в горах. В барабаны бьют Воосы[554], дикие люди, живущие в здешних лесах. Так они переговариваются между собой на расстоянии. Кто мог подумать, что они до сих пор не перевелись в Друадане? Их племя — все, что осталось от одного древнего народа; их мало, и на глаза они показываться не любят. Они опасливы и чутки, как дикие звери. Ни с Гондором, ни с нами войны они не ведут, но Тьма и нашествие орков их обеспокоили — как бы не вернулись Черные Годы, чего, кстати, очень и очень можно ожидать! Спасибо, конечно, и на том, что они не охотятся на нас, — говорят, стрелы у них смазаны ядом, а в лесу они — как мы у себя дома… Но вот они пришли к нам в лагерь и предложили Теодену помощь. Одного из вождей провели к Королю. Видите фонари?.. Ну вот и все. Я сказал вам, что знал, достойнейший. А теперь — у меня есть приказ Повелителя, и мне надо его выполнить. Давайте собирайтесь, сударь Мешок! — И Эльфхельм скрылся в темноте.
