Тогда Гэндальф, оставив военные дела Арагорну и прочим, громко воззвал с вершины холма, и к нему подлетел огромный орел, Гвайир, Князь Ветра.
– Дважды ты выручал меня, друг мой Гвайир, — сказал ему Гэндальф. — Но без третьего раза счет неполон. Выручишь ли ты меня и в третий? Я, право же, не намного тяжелее, чем тогда, на Зирак–Зигиле, где погибла в огне моя прошлая жизнь.
– Я отнесу тебя туда, куда ты захочешь, будь ты хоть из камня, — отозвался Гвайир.
– Тогда вперед! Но пусть с нами отправится твой брат и кто–нибудь еще, из самых быстрокрылых! — воскликнул Гэндальф. — Нам придется лететь быстрее ветра, быстрее самих Назгулов!
– Ветер северный, — сказал Гвайир, — но ничего, мы и его обгоним.
И, взяв Гэндальфа на спину, он взмахнул крыльями и понесся к югу, а за ним — брат его Ландровал и Менелдор[619], орел молодой и сильный. И они пролетели над долиной Удун, и над плато Горгорот, развороченным и вздыбленным, а впереди их ждала Гора Судьбы, извергавшая огонь и лаву.
– Хорошо, что мы вместе! — сказал Фродо. — Именно теперь, Сэм. В час, когда всему настает конец.
– Да, конечно, хорошо, что мы вместе, хозяин, — отозвался Сэм, осторожно прижимая к груди кровоточащую руку Фродо. — И еще как вместе! А главное — путешествию конец! Но, видите ли, мы слишком далеко забрались, чтобы я согласился так просто сдаться. Это не в моих правилах — если, конечно, вы меня понимаете!
– Ты, может, и не желаешь сдаваться, но таков сей мир, Сэм, — возразил Фродо. — Надежды терпят крушение. Всему когда–нибудь приходит конец. Теперь нам уже недолго ждать смерти. Все гибнет и рушится, мы одни, бежать некуда.
– Но мы можем отойти отсюда[620], от самого–то опасного места, правда? — настаивал Сэм. — От Трещины Судьбы — или как там ее называют? Кто нам мешает? Спустимся немного вниз по тропе, а, господин Фродо?
– Ну что ж, Сэм. Если ты настаиваешь — пойдем, — вздохнул Фродо.
Они встали, медленно побрели вниз по спиральной дороге — и не успели еще добраться до сотрясающегося подножия Горы, как из отверстия Саммат Наура вырвались клубы дыма и пара. Конус раскололся на две половины, и по восточному склону медлительным потоком с грохотом поползла исторгнутая чревом горы огненная лава.
Фродо и Сэм почувствовали, что дальше идти не могут. Последние силы — и тела, и духа — быстро покидали их. Хоббиты очутились на вершине низкого холма из затвердевшего пепла и встали спиной к склону Ородруина. Отсюда пути уже не было. Они стояли на маленьком островке близ исходящей мукой Огненной Горы, но и это последнее убежище не могло продержаться долго. Земля вокруг трескалась, из трещин валил дым. Гора содрогалась, на глазах раскалываясь на части, и по ее склонам текли медленные огненные реки, готовые поглотить спасительный островок. Еще немного — и он исчезнет… На головы хоббитам дождем сыпался горячий пепел.
Они стояли рядом, и Сэм по–прежнему прижимал к груди руку Фродо.
– Однако в неплохую мы сказку попали, а, господин Фродо? — вздохнув, сказал он. — Услышать бы, как ее потом будут рассказывать! Как вы думаете, какое у нее будет начало? «А теперь настало время поведать вам о Фродо Девятипалом и о Кольце Судьбы»… И все смолкнут, как мы в Ривенделле, когда нам рассказывали про Берена Однорукого и про Великий Камень… Нет, хорошо было бы послушать, ей–же–ей!.. Интересно только, что произойдет дальше, когда кончится наша глава?
Он говорил что придет в голову — только бы гнать от себя страх, а сам, не отводя глаз, смотрел на север, навстречу ветру, в расчистившееся небо, где ураган гнал и гнал прочь последние остатки мглы и разорванных в клочья облаков.
В эту минуту и приметили хоббитов зоркие очи Гвайира. Орел кругами начал снижаться, борясь с ураганом, бросая вызов грозной поднебесной буре. Две маленькие, затерянные среди огня и дыма темные фигурки стояли, держась за руки, на невысоком холме; мир вокруг сотрясался, земля разверзала недра — а с горы прямо на холм ползли огненные реки. Еще миг — и хоббиты упали, оба одновременно, — не то от усталости, не то задохнувшись в горячем ядовитом дыму, — а может, отчаяние наконец одержало над ними верх, и они кинулись на землю, чтобы не смотреть в глаза смерти…
Так и лежали они, не расцепив рук, когда Гвайир ринулся вниз, а за ним — Ландровал и Менелдор, быстрейший из быстрых; и вот, не ведая уже, какая их постигла судьба, хоббиты поднялись в воздух — и вскоре были далеко за пределами тьмы и огня[621].
Проснувшись, Сэм обнаружил, что лежит на мягкой подстилке и над ним тихо покачиваются буковые ветви. Густая молодая листва просвечивала зеленью и золотом. Веяло неизвестными ласковыми запахами. Где он слышал этот аромат? Ах да: так благоухали поляны Итилиэна.
«Ну и горазд же я спать, однако, — мелькнуло у Сэма в голове. — Сколько же теперь времени?»
Запах трав и цветов вернул его в тот далекий полдень, когда он разжигал на солнечном склоне маленький костерок и готовился тушить кроликов. Память еще не проснулась, и, пока Сэм протирал глаза, событий, которые случились с того дня, для него не существовало. Он потянулся и глубоко вздохнул.
«И приснится же такое! — подумал он, зевая. — Хорошо, что это был сон!»
Он сел, и тут взгляд его упал на Фродо. Фродо лежал рядом и мирно спал — одна рука за головой, другая поверх одеяла. На этой руке — правой — не хватало среднего пальца.
Тут к Сэму окончательно вернулась память, и он закричал что было мочи:
– Так это был не сон?! Где же мы находимся?!
Сзади кто–то негромко проговорил:
– Вы в Итилиэне, под защитой Короля. Король ждет вас.
И перед хоббитами появился Гэндальф[622], облаченный в белое, с бородою, сверкающей в рябящей солнечной тени, словно чистый снег.
– Ну, достойный Сэмуайз, как ты себя чувствуешь?
Вместо ответа Сэм разинул рот, откинулся обратно на подушки и застыл, не зная, что делать со своим великим удивлением и своей великой радостью.
Наконец он почти беззвучно прошептал:
– Гэндальф! А я думал, что тебя нет в живых! Правда, я и про себя самого так думал… Получается, все грустное было невсамделишным? Что же случилось с нашим миром?
– Великая Тень покинула этот мир навеки, и нет ее более, — торжественно ответствовал Гэндальф — и рассмеялся, и смех его показался Сэму музыкой чистой радости, плеском воды в иссушенной пустыне.
Сэм внезапно понял, что смеха — простого, радостного смеха — он не слышал вот уже неведомо сколько дней. Смех Гэндальфа прозвучал в его ушах эхом всех радостных мгновений, выпавших на его хоббичью долю. Но сам он смог только расплакаться. Правда, слезы тут же высохли — так, подгоняемый весенним ветерком, пробегает по земле ласковый дождь, и на смену ему еще ярче и чище блестит солнце. И вот смех вырвался наружу — и Сэм, смеясь, вскочил с постели.
– Ты спрашиваешь, как я себя чувствую?! — закричал он. — Да этого никакими словами не выразишь! Все равно что… — он взмахнул руками, — все равно что весна после зимы, все равно что луч в листве! В душе у меня сейчас все сразу — трубы, и лютни, и все песни, какие я только слышал! — Вдруг он оборвал себя на полуслове и глянул на Фродо. — А как хозяин? Какая жалость, что я не уберег его бедную руку! Но в остальном–то он как — ничего? В порядке? Он такое пережил!..
– Во всем остальном он еще как в порядке! — садясь на постели, рассмеялся Фродо. — Я так долго тебя дожидался, что снова задремал, а ты все дрыхнешь, засоня этакий! Я проснулся сегодня ранним утром — а сейчас, верно, уже полдень!
– Полдень? — спросил Сэм, пытаясь что–то подсчитать на пальцах. — А какого дня?
– Сегодня четырнадцатый день Нового Года, — ответил за Фродо Гэндальф. — Или, если тебе больше нравится, восьмое апреля по Засельскому Календарю[623]. Но в Гондоре Новый Год будет отныне начинаться двадцать пятого марта — в день падения Саурона, он же день вашего чудесного избавления[624], когда вас спасли из огня и перенесли во владения Короля. Король исцелил вас, а теперь ждет к себе. Вы предстанете пред его ясные очи и сядете с ним за трапезу[625]. Готовьтесь! Я отведу вас к нему.
