– Дворец перед вами, — сказал проводник. — А я должен вернуться на свой пост. Удачи! Да осыплет вас Король своими милостями!

Стражник повернулся и быстро зашагал прочь, а пришельцы взошли по ступеням. Королевские стражи молча взирали на них сверху вниз. Наконец Гэндальф ступил на плиты верхней ступени; тогда стражи приветствовали гостей по всем правилам учтивости, дружно воскликнув по–рохански:

– Мир вам, пришельцы из дальних стран!

Они повернули мечи рукоятями к гостям в знак мира, и рукояти сверкнули зелеными каменьями. Один из стражников выступил вперед и произнес на Общем Языке:

– Я — Гама[371], привратник Теодена. Я вынужден нижайше просить вас оставить свое оружие[372] за пределами королевских Палат.

Леголас отдал ему кинжал с серебряной рукоятью, колчан и лук.

– Стереги их получше! — молвил он. — Это оружие из Золотого Леса: оно досталось мне от Владычицы Лотлориэна.

Глаза привратника расширились от изумления. Поспешно нагнувшись, он положил оружие эльфа под стеной и сразу же отступил, будто боясь обжечься.

– Никто к нему не прикоснется, — заверил он.

Арагорн медлил.

– Нет на то моей воли, — промолвил он, — чтобы расстаться с Андарилом и передать его в чужие руки.

– Но такова воля Теодена, — возразил Гама.

– Я не уверен, что воле Теодена, сына Тенгела, дано возобладать над волей Арагорна, сына Араторна, наследника Элендила, Владыки Гондора, хотя Теоден и правит Рохирримами, — молвил Арагорн.

– Но здесь дом Теодена, а не Арагорна, даже если бы этот самый Арагорн правил в Гондоре вместо Дэнетора, — отрезал Гама, в одно мгновение загородив дорогу и обратив меч острием к пришельцам.

– Праздный спор, — заметил Гэндальф. — Теодену нечего опасаться, но возражать против здешних правил нам не след. Король — хозяин у себя во дворце, и, какими бы нам ни казались его повеления, мудрыми или опрометчивыми, нам остается повиноваться.

– Верно, — сказал Арагорн. — Я подчинился бы приказу хозяина даже в шалаше у лесника, будь это не Андарил, а какой–нибудь другой меч…

– Как бы твой меч ни назывался, он останется здесь, — твердо сказал Гама. — Или ты собираешься в одиночку сражаться против всех воинов Эдораса?

– Почему же в одиночку? — запротестовал Гимли, пробуя пальцем лезвие топорика и посматривая на привратника, словно на молодое деревце, которое задумал срубить. — Не в одиночку!

– Ну, будет, будет, — остановил его Гэндальф. — Здесь нет врагов, одни друзья. Во всяком случае, нам следует быть друзьями. Если мы начнем ссориться, единственной наградой нам будет смех Мордора. Хороши же мы окажемся! Ну а мне некогда препираться из–за пустяков. Вот тебе мой меч, добрый Гама. Стереги его получше. Он зовется Гламдринг и выкован эльфами еще в Старшую Эпоху… Пропусти же меня! Не отставай, Арагорн! Ну же!

Арагорн медленно отстегнул пояс с ножнами и прислонил Андарил к стене.

– Я ставлю его здесь, — сдвинув брови, проговорил он, — но запрещаю дотрагиваться до него. Смотри, чтобы никто не дерзнул его коснуться! В этих эльфийских ножнах спрятан Клинок, Который Был Сломан И Выкован Заново. Сделан он в Старшую Эпоху, и не кем–нибудь, а самим Телхаром. Если кто–нибудь, кроме наследника Элендила, осмелится взять в руку этот меч, его постигнет смерть.

– Поневоле подумаешь, что вы прибыли сюда на крыльях древней песни из давно минувших дней, — вымолвил пораженный привратник, отступив на шаг и глядя на Арагорна с нескрываемым благоговением. — Все будет, как ты велел, достойный повелитель!

– Ну что ж, — смягчился Гимли. — Не оставлять же Андарил в одиночестве! С таким соседом и моему топорику не зазорно будет постоять у стеночки. — И он поставил своего любимца рядом с мечом Арагорна. — Ну что ж, мы выполнили требование. Веди нас к своему хозяину!

Но стражник медлил.

– Твой посох, — сказал он Гэндальфу. — Прости, но его тоже придется оставить.

– Что за чепуха! — отмахнулся Гэндальф. — Одно дело — благоразумие, другое — неучтивость! Я стар. Если мне запретят опираться на посох, я, пожалуй, сяду у порога и подожду, пока Теоден сам не соизволит выйти ко мне.

Арагорн рассмеялся:

– Каждому из нас чего–нибудь да жаль отдать в чужие руки! Но послушай, неужели ты хочешь лишить согбенного старца его единственной опоры? Пропусти же нас, наконец!

– Посох в руке волшебника может оказаться не просто посохом, — возразил Гама, с подозрением присматриваясь к ясеневому посоху, на который опирался Гэндальф. — Но в сомнительных случаях истинно доблестный муж и воин должен поступать по своему разумению[373], а не ждать приказа. Я верю, что вы пришли с добром, верю, что вы — люди чести, и не жду от вас подвоха.[374] Можете войти.

Стражники отодвинули тяжелые засовы, толкнули двери — и створки, скрипя на огромных петлях, медленно открылись. Гости вступили на порог. Жарким и сумрачным показался им дворец после свежего ветра, обдувавшего вершину холма. В длинной, широкой зале, уходящей в темноту, царили тень и сумрак — лишь из узких окон, из–под самого потолка, падали яркие лучи солнца. Потолок покоился на мощных столбах. К отверстию в крыше[375] от пола поднимались тонкие струйки дыма, сквозь них виднелось бледно–голубое небо. Когда глаза привыкли к сумраку, стало видно, что пол выложен цветными камнями[376], а под ногами ветвятся руны и переплетаются непонятные узоры. Богато украшенные резьбой колонны тускло поблескивали золотом и пестрели еле угадываемыми красками. Стены скрывались за огромными коврами, на которых вытканы были изображения древних героев и их подвигов. Некоторые потемнели от времени, некоторые скрывала тень, и только на одну из фигур падал яркий солнечный свет. Это был молодой всадник на белом коне. Всадник трубил в огромный рог, его светлые волосы развевались по ветру. Конь поднял голову, раздувая алые ноздри в предвкушении битвы. У копыт скакуна бурлили зеленые волны и белая пена.

– Видите? Это Эорл Юный спешит из северных земель на битву при Кэлебранте, — показал Арагорн.

Четверо друзей миновали открытый очаг посередине залы и остановились. В дальнем конце, напротив дверей, виднелось возвышение, к которому вели три ступени, а на возвышении стоял большой позолоченный трон. На троне восседал согбенный старец, от дряхлости казавшийся чуть ли не гномом. Из–под тонкого золотого обруча с одним–единственным белым алмазом на плечи Короля ниспадали толстые седые косы, колени покрывала снежно–белая борода, но в глазах Короля горел неугашенный годами огонь, который при виде пришельцев вспыхнул еще ярче. За троном стояла молодая женщина в белом одеянии. У ног Короля на ступенях расположился худощавый человек с бледным умным лицом; глаза его были полуприкрыты тяжелыми веками.

Некоторое время длилась тишина, никто не спешил говорить первым. Старец не двигался.

Наконец Гэндальф нарушил молчание:

– Мир тебе, Теоден, сын Тенгела! Как видишь, я вернулся. Грядет буря, а перед угрозой войны друзья должны держаться вместе. Поодиночке нас ожидает гибель!

Старец медленно встал, тяжело опираясь на короткую черную трость с белым костяным набалдашником. Эльф и гном с удивлением заметили, что Король, несмотря на сутулость, очень высок; нетрудно было догадаться, что в молодости он отличался гордой и благородной осанкой.

– Мир и тебе, Гэндальф,– сказал он.– Видимо, ты ждешь, что я заключу тебя в объятия? Сказать правду, твое появление в этом доме — не такая уж и радость! Ты был и остаешься вестником несчастий. Беды следуют за тобою, как воронье, и чем чаще ты объявляешься в Марке, тем горшие нас постигают несчастья. Не солгу: когда я услышал, что Скадуфакс вернулся без седока, я не так рад был возвращению коня, как тому, что он вернулся один. Эомер сообщил, что ты отошел наконец в вечные обители, и я не стал тебя оплакивать. Но слухи редко бывают правдивы. Ты снова здесь, а за спиной у тебя толпятся новые беды — как всегда, еще более тяжкие, чем те, что мы переживаем сейчас. Почему же я должен раскрывать тебе объятия, Гэндальф — Провозвестник Бури? Объясни!