– Посмотрим, посмотрим, — сказал Гэндальф. — Так вы идете со мной?
– Выйдем–то мы вместе, — ответил Арагорн. — Но подозреваю, что ты будешь там прежде меня, — стоит тебе только захотеть…
Встав, он посмотрел Гэндальфу в глаза. Долго оставались они в неподвижности, а Леголас и Гимли в молчании глядели на них. Арагорн, сын Араторна, высокий и суровый, как скала, стоял, положив руку на меч, словно древний король, что ступил некогда из морских туманов на берег Средьземелья, чтобы владычествовать над меньшими человеческими племенами. Но стоявший перед ним, опираясь на посох, согбенный старец в белом обладал властью, пред которой блекла власть земных королей, и фигуру его окружал ореол света.
– Разве я ошибаюсь, Гэндальф? Ты доберешься быстрее меня, куда ни пожелаешь, — стоит тебе только захотеть, — повторил Арагорн. — Но вот что я еще скажу тебе: ты — наш проводник и наше знамя. У Черного Властелина есть Девятеро. У нас — Один, Белый Всадник, но он сильнее Девятерых. Он прошел огонь и бездну. Девятеро не могут не страшиться его. Мы пойдем за ним всюду.
– Так и будет, — сказал Леголас. — Но сперва разреши мое недоумение и расскажи, что случилось с тобой в Мории! Неужели ты так ничего и не откроешь? Неужели нельзя уделить нам еще минуту и объяснить, как же ты все–таки спасся?
– Я уделил вам уже столько драгоценных минут, что, право, не знаю… — вздохнул Гэндальф. — Но будь у меня и год в запасе, я не стал бы рассказывать всего.
– Раскажи хотя бы то, что можно, хотя бы вкратце, — присоединился к Леголасу Гимли. — Ну же, Гэндальф! Как тебе удалось отделаться от Балрога?
– Не называй этого имени вслух! — одернул его волшебник. По лицу его пробежала тень боли, и он смолк, сразу ссутулившись и постарев; теперь он казался дряхлым, как сама смерть. — Долго я падал, — произнес он наконец медленно и неохотно, как будто ему требовалось усилие, чтобы вспомнить. — Очень долго. Мы падали вместе. Его огонь нещадно палил меня, и я в конце концов сгорел бы — но мы упали в воду, и нас окружила тьма. Вода была холодна, как смерть, и сердце у меня едва не заледенело навеки.
– Глубока бездна под мостом Дьюрина, и кто измерил ее? — проговорил Гимли благоговейно.
– Но и у этой бездны есть дно за пределами света и за пределами ведения, — продолжал Гэндальф. — Там, у каменных Оснований Мира, я и оказался. Он все еще был со мною. Огонь потух, и мой враг покрылся холодной слизью, сразу став скользким, как удав, и обнаружив чудовищную силу. Мы продолжали бороться — глубоко, глубоко под землей живущих, там, где нет счета времени. То он сжимал меня в кольцах, то я наносил ему удары, пока он наконец не бежал прочь и не попытался скрыться от меня в темных переходах. Знай, Гимли, сын Глоина, что не дети Дьюрина высекли в горе эти ходы и лазы!.. Глубоко, глубоко, глубже самых глубоких гномьих пещер, живут под землею безымянные твари, исподволь грызущие Основания Мира. Даже Саурон ничего не знает о них. Они гораздо старше его… Я был там, но говорить о них не стану, ибо не хочу, чтобы вести из того мира омрачали солнечный свет. Мой враг был моей единственной надеждой, и я преследовал его по пятам, пока он не вывел меня к тайным подземным переходам Казад–дума, которые он знал, как никто. Мы поднимались все выше и выше — и наконец достигли Бесконечных Ступеней.
– Они уже много веков бесследно утеряны, — взволновался гном. — Есть такие, что говорят, будто их никогда и не было: легендам, дескать, веры нет. А другие считают, что они все–таки существовали, но давно разрушены…
– Так вот, они существуют. Из глубочайших подземелий и пещер поднимаются эти Ступени и восходят на неописуемую высоту. Нигде не обрываясь, эта винтовая лестница в много тысяч ступеней ведет к Башне Дьюрина, вырубленной в живом камне Зирак–Зигила, на вершине Серебряного Пика, в Туманных Горах. Там, на Кэлебдиле, открылось перед нами затерянное в снегах одинокое окно, а перед ним — узкий карниз на головокружительной высоте, орлиное гнездо, вознесенное над всеми облаками и туманами мира. Солнце безжалостно жгло снега, но долины были затянуты облаками. Мой враг ринулся в оконный проем, я — за ним. И тут он снова вспыхнул всесожигающим пламенем. Если бы кто–нибудь видел нашу великую битву, песни о ней пелись бы веками!.. — Гэндальф неожиданно рассмеялся. — Хотя что можно сказать в песне? Да и кто бы ее сложил? Найдись свидетель, он подумал бы, что в горах бушует буря, — вот и все. Он услышал бы гром, он сказал бы, что видел, как молнии бьют прямо в скалы, как пляшут на склонах огненные языки… Вокруг нас все заволокло дымом и горячим паром. С неба падал лед… Наконец я сбросил своего противника вниз. Падая, он пробил склон горы и скрылся из виду. А меня взяла тьма, и я долго блуждал вне мысли и вне времени по дорогам, о которых не буду говорить ничего. Нагим я был послан обратно[363] — на краткое время, только чтобы довершить свое дело, — и нагим лежал на вершине горы. Я был одинок и забыт всеми. Пути вниз, с этого высокого каменного рога земли, мне не было. Башня позади меня обратилась в прах, окно исчезло, а разрушенную лестницу завалило обгоревшими осколками камней. Так я лежал, глядя в небо, и звезды вершили надо мной круговорот, и каждый день был как целая жизнь. До ушей моих слабо доносились звуки со всех концов земли — стоны рожениц и умирающих, песнь и плач, вечная тягучая жалоба камня, изнемогающего под тяжестью лежащего на нем бремени… Наконец Гвайир, Князь Ветра, нашел меня и унес прочь.
– Видно, судьба тебе век носить эту тяжкую ношу, о друг–избавитель! — сказал я ему.
– В первый раз ты и впрямь был тяжкой ношей, — ответил он. — Но сейчас ты меня совсем не утрудил. Ты легче лебединого перышка. Сквозь тебя просвечивает солнце. Я тебе, пожалуй, и вовсе не нужен: если я разожму когти, ты не упадешь, а полетишь по ветру.
– Нет уж, не разжимай когтей! — испугался я: в меня снова входила жизнь. — Лучше отнеси меня в Лотлориэн!
– Так и приказала мне Владычица Галадриэль. Это она послала меня на поиски, — сказал орел.
Вскоре мы приземлились в Карас Галадоне. Оказалось, что вы ушли из Лориэна незадолго до моего появления. Там, в нестареющей стране, где время не тлит, но исцеляет, я провел не один день, обрел исцеление и был облачен в белые одежды. Я дал много советов и сам выслушал не один совет, прежде чем вступить на тайные, неведомые тропы, которые привели меня сюда. Некоторым из вас я принес весточку. Вот что меня просили сказать Арагорну:
Давно уже в дальние долы и горы
Послал Элессар дунаданов дозоры.
Час пробил пропавшему выйти опять:
Пора Следопытам на битву скакать.
А путь твой неведом, и тяжек твой труд,
И Мертвые к Морю тропу стерегут.
А Леголасу Владычица передала такие слова:
Рожденный в Зеленом Лесу Леголас!
Ты жил беспечально, но бойся хоть раз
Крик чайки услышать над пеной морской —
Навеки забудешь дорогу домой.
[364] Гэндальф замолчал и закрыл глаза.
– Значит, мне она ничего не велела передать? — спросил Гимли, опуская голову.
– Ее слова темны, — сказал Леголас, — и тем, кто их удостоился, трудно постичь их смысл.
– Мне от этого мало радости, — вздохнул Гимли.
– Чего же ты хочешь? — сказал Леголас. — Может, ты ждешь, чтобы тебе сказали, какая тебя ждет смерть?
– Если это все, что Она может сказать мне, — да!
– О чем вы? — открыл глаза Гэндальф. — А! Ну, думаю, вы не совсем правы — я, например, догадываюсь, что значат эти строки. Прости меня, Гимли! Я просто задумался над ними еще раз. Для тебя тоже кое–что есть! Только ни загадок, ни мрачных пророчеств не жди. Вот что просила сказать тебе Владычица:
