ОН:
Когда весною зелен лист и весел в жилках сок,
И шаг широк, и вдох глубок, и нежен ветерок,
И оглашает ручеек округу звонкой песней —
Вернись ко мне! Скажи, что нет земли, моей чудесней!
ОНА:
Когда весна гудит в полях и злаки в рост идут,
И белой пеною цветы в садах моих цветут,
И дождик будит все окрест своей веселой песней —
Я не вернусь, поскольку нет земли, моей чудесней!
ОН:
Когда приходит лето в лес и золотит листву,
И славно встать под сенью крон и грезить наяву,
И ветер с запада поет над лесом сладкогласно —
Вернись ко мне, скажи мне: «Да! Земля твоя прекрасна!»
ОНА:
Когда лелеет лето плод и ягоды горят,
И колос гнется до земли, и медом налит сад,
Пусть ветер с запада зовет и кличет сладкогласно —
Я не вернусь в твои леса: земля моя прекрасна!
ОН:
Когда зима дохнет в лицо и оголится лес,
И не дождешься ни луча с померкнувших небес,
И вихрь черный, ледяной, нагонит мглу с востока —
Я разыщу тебя, мой друг: разлука так жестока!
ОНА:
Когда зима придет в поля и черным станет луг,
И мрак холодной пеленой покроет все вокруг —
Я позову тебя, мой друг!
Как вьюге ни стараться —
Мы встретимся, чтобы навек друг с дружкою обняться!
ОБА:
В далекий край с тобою мы пойдем одним путем —
И то, чего искали врозь, мы вместе обретем!
– Вот так, — сказал Древобород, кончив песню и немного помолчав. — Эльфийская песня, что и говорить: несерьезная, быстрая на слова и слишком скоро кончается. Но суть передана правильно. Правда, энты могли бы сказать в свою защиту гораздо больше, будь у них время!.. Ну ладно. Теперь пора встать и вздремнуть немного. Вы где будете стоять?
– Хоббиты спят лежа, — сказал Мерри. — Так что лучше этой постели нам тут ничего не найти.
– Лежа? — удивился Древобород. — Ах, ну конечно! Гм! Гумм! Песня унесла меня в далекие времена, и мне показалось, будто я говорю с ребятишками, с маленькими энтийскими побегами. Вот как! Ну ладно, коли так, ложитесь, а я, пожалуй, пойду постою под дождиком. Спокойной ночи!
Взобравшись на каменное ложе, Мерри и Пиппин свернулись калачиком и натянули на себя листья папоротника. Подстилка была свежей, душистой и теплой. Свет постепенно гас, деревья мерцали совсем слабо. За порогом смутно виднелся силуэт Древоборода — он стоял совершенно неподвижно, высоко подняв руки над головой. С неба глядели яркие звезды; пронизанные лучами капли воды, льющейся на руки и голову великана, падали и падали к ногам энта беспрестанным серебряным водопадом. Так, под звон капель, хоббиты и уснули.
Когда они снова открыли глаза, широкий зал озаряли лучи прохладного солнца, добравшиеся уже до самого порога ниши. Высоко в небе неслись обрывки облаков, подгоняемые сильным восточным ветром. Древоборода поблизости не было, но, не успев еще толком умыться водой из каменной чаши, Мерри с Пиппином услышали гудение и бормотание — и на дорожке между деревьями, что–то напевая, появился хозяин дома.
– Хо–о! Хо! Доброе утро, Мерри и Пиппин! Долго же вы спите! Я успел сделать уже не одну сотню шагов. Хлебнем–ка водицы — и на Собор!
Он налил хоббитам две полные чаши энтийского питья — на этот раз из другого жбана. На вкус питье тоже показалось другим: гуще, сытнее. Пока хоббиты, болтая ногами, потягивали водицу и отщипывали по маленькому кусочку от эльфийских хлебцев (не потому, что им хотелось есть, а просто — какой же завтрак без еды?), Древобород стоял рядом, мурлыча себе под нос какую–то энтийскую, а может, эльфийскую песенку на неизвестном хоббитам языке, и глядел в небо.
– А где это — Собор энтов? — осмелев, спросил Пиппин.
– Гу–у! Что? Собор? — обернулся Древобород. — Вопрос не совсем правильный. Собор — это не «где», это не гора и не поляна, это — совещание, совет, и случается этот совет энтов, по нынешним временам, не часто. Но сегодня мне удалось у многих заручиться обещанием, что они придут. Встретимся мы там же, где и всегда, — в Заколдованной Балке, как прозвали это место люди. Это к югу отсюда. Мы с вами должны быть там еще до полудня.
Быстро собравшись, они отправились в путь. Древобород, как и в прошлый раз, нес хоббитов на руках. У выхода из дома он повернул направо, перешагнул через поток и двинулся к югу вдоль высоких, почти безлесых, увалистых склонов. Выше белели березовые и темнели рябиновые рощицы, а ближе к вершинам начинался черный высокогорный сосняк. Вскоре Древобород свернул в лес, и хоббиты поразились: таких высоченных деревьев — причем каждое в несколько обхватов — они, пожалуй, еще никогда не видывали. Под сенью этих великанов дышать снова стало трудновато; впрочем, хоббиты вскоре привыкли и перестали замечать духоту. Древобород не затевал разговора — только беспрестанно гудел и что–то напевал низким, глубоким басом: «Бум, бум, румбум, бурарбум, бум, дарар–бум, бум, дарар–бум», то и дело меняя ритм и высоту тона. Время от времени хоббитам казалось, что из глубины леса слышится ответное бормотание и гулкое, странное эхо, которое доносилось то из–под земли, то из густо переплетенных крон, то прямо из глубины стволов. Но Древобород не останавливался и не поворачивал головы.
Идти пришлось долго. Пиппин попробовал было считать «энтийские шаги», но сбился на третьей тысяче. Как раз в это время Древобород начал замедлять шаг. Наконец он остановился совсем, поставил хоббитов на землю и, рупором поднеся ко рту ладони, протрубил в них: «Гу–умм! Гомм!» По лесу разнесся гул, отозвавшийся бесконечно повторяющимся эхом. Издалека послышалось такое же «Гумм, гум, гу–умм!». Но это было уже не эхо — это был ответ.
Древобород снова взял хоббитов на руки и пошел дальше; теперь он то и дело останавливался, чтобы послать в глубину леса новый призыв, — и с каждым разом ответный гул становился все ближе и громче. Наконец впереди выросла непроницаемая стена темных вечнозеленых деревьев, незнакомых хоббитам. Ветви начинались прямо от корней и были густо усажены темными, глянцевыми, как у остролиста, листочками — только без колючек. Соцветия с крупными лоснящимися бутонами оливкового оттенка упруго торчали кверху.
Древобород свернул влево, на утоптанную тропинку, ведущую к узкому проходу в этой великанской живой изгороди. За изгородью сразу начинался крутой спуск на дно большой балки, круглой, как чаша, широкой и очень глубокой, окаймленной темной стеной деревьев. Склоны и дно балки поросли травой; деревьев за изгородью уже не росло — только на самом дне чаши стояли три очень высокие и очень красивые серебристые березы. В балку спускались еще две тропы: одна — с востока, другая — с запада.
Несколько участников Совета прибыли чуть раньше. По двум другим тропам шагали новые. Два–три энта нагнали Древоборода по дороге. Хоббиты смотрели на энтов во все глаза. Они ожидали увидеть существ, как две капли воды похожих на Древоборода, думая, что энт от энта отличается не больше, чем хоббит от хоббита (во всяком случае, на взгляд чужака), и страшно удивились, обнаружив, что это совсем не так. Энты походили друг на друга не больше, чем деревья. Некоторые, казалось, были одной породы, но даже деревья одной породы растут каждое по–своему и претерпевают разные превратности судьбы; похоже было, что и с энтами происходило то же самое. Были здесь и энты разных древесных пород, не более схожие между собой, чем, например, бук с березой или дуб с елью. Явилось на Собор и несколько совсем древних энтов, бородатых и сгорбленных. Это были крепкие, матерые патриархи, но Древобород все равно выглядел старше всех. Много было высоких, могучих энтов, статных, одетых в превосходную, гладкую кору, похожих на лесные деревья в расцвете зрелости; но юношей и подростков не было вовсе, не говоря уже о детях. На широком травянистом дне балки собралось уже около двадцати обитателей Фангорна, и примерно столько же шествовало вниз по трем тропинкам.
