Октябрь 1918 Москва После разлуки Берлинский песенник Вечер Точно взглядами, полными смысла Просияли, — Мне ядом горя, — Просияли И тихо повисли Облаков златокарих края… И взгонят беспризорные выси Перелетным Болотным глазком; И – зарыскают быстрые рыси Над болотным, — Над черным – леском. Где в шершавые, ржавые травы Исчирикался летом Сверчок, — Просвещается злой и лукавый, Угрожающий светом Зрачок. И – вспылает Сквозное болото; Проиграет Сквозным серебром; И – за тучами примется кто-то Перекатывать медленный гром. Слышу – желтые хохоты рыси. Подползет; и – окрысится: «Брысь!»… И проискрится в хмурые Выси Желто-черною шкурою Рысь. 1922 Цоссен Поется под гитару Я — Словами так немощно Нем: Изречения мои – маски… И — Рассказываю Вам всем — – Рассказываю Сказки, — – Потому что — Мне так суждено, А почему — Не понимаю; — – Потому что — Все давно ушло во тьму, Потому что – все равно: Не знаю, или знаю… Потому что мне скучно – везде… Потому что сказка – изумрудная, Где — Все – иное… Потому что так хочется в брызнь Утех; Потому что: трудная Жизнь у всех — – С одною развязкою… Потому что, — – Наконец, — – Зачем Этот ад? Потому что — – Один конец Всем… И во мне подымается смех Над Судьбою Всех — – И — – Над Собою!.. 1922 Цоссен Опять гитара Заманя, Помаргивает светляками На нас — – Скат… На меня Вздрагивают глаз — Твоих — – Умерки… И — тенеет: малиново-апельсинный Закат — В малиново-апельсинные Сумерки… Отуманенная, остуженная, серебряная Вода Под ногами, под нами — Там… Что-то, под гору замирающее В хрусте… Там — Под нами, под ногами — Вниз убегающие Года, Поднимающие Туманами — Серебряные Грусти… «Мертвых слов не говори, Не тверди, — Дорогая!..» И мигнуло — – Над — – Беспризорными Проблесками Зари, — – В тверди Призорочной Перегорая, — – «Тебе одна дорога, а мне — Другая!» 1922 Цоссен Нет Ты, вставая, сказала, что – «нет»; И какие-то призраки мы: Не осиливает свет — Не Осиливает: тьмы!.. Солнце легкое, – красный фазан, Месяц матовый, – легкий опал… Солнце, падая, – пало: в туман; Месяц – в просерень матово встал. Прошли – остывающие струи — К теневым берегам — Облака – золотые ладьи Парусами вишневыми: там. Растворен глубиной голубой, Озарен лазулитами лет, Преклонен – пред Тобой и под Тобой… Но – Ты выговорила. «Нет!» И холодный вечерний туман Над сырыми лугами вставал. Постигаю навсегда, что ты – обман. Поникаю, поникаю: пал! Ты ушла… Между нами года — Проливаемая куда? — Проливаемая – вода: Не увижу – Тебя – Никогда! Капли точат камень: пусть! Капли падают тысячи лет… Моя в веках перегорающая грусть — Свет! Из годов – с теневых берегов — Восстают к голубым глубинам Золотые ладьи облаков Парусами крылатыми – там. Растворен глубиной голубой, Озарен лазулитам лет. В этом пении где-то – в кипении В этом пении света – Видение — Мне: Что – с Тобой! 1901–1922 Москва – Цоссен Пророк Завечерел туман ползущий В вечеровую тень огней; Тусклы оливковые кущи. И – светит месяц из теней. Он, Серебристый, волей рока Бросает в зримый наш позор, — Как ясноокого пророка Неизъяснимо грустный взор. В тысячелетние разгулы Он поднимает ясный жар: И бронзорозовые скулы, И взора горнего загар. Струя исчисленного смысла, Как трепетание крыла Переливного коромысла, От ясноротого чела — Взметает пепельные кучи Неистлевающих волос, И из-под них – на нас текучий, Слезой сияющий вопрос; Переливной игрою линий Топазы сыплются из глаз; И расширяет блеск павлиний Переливной его атлас; И в нас стремительно забьется Наш ослепительный ответ; И ослепительно взорвется Из волосатой груди свет И, точно взвизгнувшие диски, Взорвут кипящие слова И волоса, как василиски, Взовьет горящая глава. В переливных браслетах света Его воздушные персты Воспламененный знак завета Взогнят из тихой высоты. |
