Июль 1901 Серебряный Колодезь Тоска Вот на струны больные, скользнувши, упала слеза. Душу грусть oбyялa. Все в тоске отзвучало. И темны небеса. О Всевышний, мне грезы, мне сладость забвенья подай. Безнадежны моленья. Похоронное пенье наполняет наш край. Кто-то Грустный мне шепчет, чуть слышно вздыхая «Покой»… Свищет ветер, рыдая… И пою, умирая, от тоски сам не свой… 1903 Один Посвящается Сергею Львовичу Кобылинскому Окна запотели. На дворе луна. И стоишь без цели у окна. Ветер Никнет, споря, ряд седых берез. Много было горя… Много слез… И встает невольно скучный ряд годин. Сердцу больно, больно… Я один. Декабрь 1900 Москва Осень Пролетела весна. Лес багрянцем шумит. Огневая луна из тумана глядит. Или вспомнила вновь ты весенние дни, молодую любовь, заревые огни? Пролетела весна — вечно горький обман… Побледнела луна. Серебрится туман. Отвернулась… Глядишь с бесконечной тоской, как над быстрой рекой покачнулся камыш. 1901 Москва Грезы Кто ходит, кто бродит за прудом в тени?.. Седые туманы вздыхают. Цветы, вспоминая минувшие дни, холодные слезы роняют. О сердце больное, забудься, усни… Над прудом туманы вздыхают. Кто ходит, кто бродит на той стороне за тихой, зеркальной равниной?.. Кто плачет так горько при бледной луне, кто руки ломает с кручиной? Нет, нет… Ветерок пробежал в полусне… Нет… Стелится пар над трясиной… О сердце больное, забудься, усни… Там нет никого… Это – грезы… Цветы, вспоминая минувшие дни, роняют холодные слезы… И только в свинцовых туманах они — грядущие, темные грозы… Январь 1899
Москва Северный марш Ты горем убит, измучен страданьем — Медведица в небе горит бесстрастным сияньем. Вся жизнь – лишь обман, а в жизни мы гости… Метель набросает курган на старые кости. Снеговый шатер протянется скучно… На небе огнистый костер заблещет беззвучно. Алмазом сверкнет покров твой морозный. Медведь над могилой пройдет походкою грозной. Тоскующий вой в сугробах утонет. Под льдистой, холодной броней вдруг кто-то застонет. Июль 1901 Серебряный Колодезь Кладбище Осенне-серый меркнет день. Вуалью синей сходит тень. Среди могил, где все – обман, вздыхая, стелится туман. Береза желтый лист стряхнет. В часовне огонек блеснет. Часовня заперта. С тоской там ходит житель гробовой. И в стекла красные глядит, и в стекла красные стучит. Умерший друг, сойди ко мне: мы помечтаем при луне, пока не станет холодна кроваво-красная луна. В часовне житель гробовой к стеклу прижался головой… Кроваво-красная луна уже печальна и бледна… Ноябрь 1898 Москва Багряница в терниях Разлука 1 Мы шли в полях. Атласом мягким рвало одежды наши в дуновенье пьяном. На небесах восторженно пылало всё в золоте лиловом и багряном. Я волновался страстно и мятежно. Ты говорил о счастье бытия. Твои глаза так радостно, так нежно из-под очков смотрели на меня. Ты говорил мне: «Будем мы, как боги, над миром встанем… Нет, мы не умрем». Смеялись нам лазурные чертоги, озарены пурпуровым огнем. Мы возвращались… Ты за стол садился. Ты вычислял в восторге мировом. В твое окно поток червонцев лился, ложился на пол золотым пятном. 2 Вот отчетливо спит в голубом контур башни застывший и длинный. Бой часов об одном неизменно-старинный. Так недавно бодрил ты меня, над моею работой вздыхая, среди яркого дня раскаленного мая. Знал ли я, что железный нас рок разведет через несколько суток… Над могилой венок голубых незабудок. Не замоет поток долгих лет мое вечное, тихое горе. Ты не умер – нет, нет!.. Мы увидимся вскоре. На заре черных ласточек лёт. Шум деревьев и грустный, и сладкий… С легким треском мигнет огонечек лампадки. Закивает над нами сирень… Не смутит нас ни зависть, ни злоба… И приблизится день — день восстаний из гроба. |
