— Вы сейчас во мне вызываете противоречивое чувство. С одной стороны, передо мной сидит уставший, бледный, подавленный собеседник, а с другой, я знаю вас другого, телеэкранного. Из телеэкрана идёт постоянный выброс энергии и главное этого так много. Тогда откуда берётся эта психическая энергия?

— Утомляюсь. Всё это тяжело, но приходится выдерживать. Работаем в ненормальных условиях. Постоянно в оппозиции. Естественно это тяжело. Если снижать темпы работы, всё сокращать, значит, снижается и поддержка избирателей, мы же от них зависим. (Тяжело вздохнул.)

— Вы сейчас так тяжело вздохнули. Часто вы так тяжело вздыхаете?

— Часто, да. Потому, что нагрузка большая и связана может быть с какой-то невралгией.

— Я наблюдал за вами перед выступлениями, будучи в Госдуме, в телекомпаниях. Перед выступлением вы всегда безэнергичный, подавленный.

(Я почувствовал, что мой пациент в эти секунды глубоко вдохнул, словно представил, что необходимо скоро выходить. Я почувствовал, только представив себя перед выступлением, мой пациент уже закуражился.)

Но как только вы выходите, то у вас открывается второе дыхание. И думаешь, откуда это у вас взялось. (Перебивает повышая тон.)

— Это Реакция моего духовного такого сознания, что я должен доказать кто меня слышит и видит, свою правоту.

— Я чувствую, что вас не доводит до невроза, когда вы слышите в прогнозах СМИ, что рейтинг ЛДПР падает и падает. Вас это не угнетает?

— Конечно, это неприятно, когда всё время дают плохие прогнозы. Это неприятно, ну что делать. Я знаю, что это ложь, что это не соответствует действительности, но что сделаешь с этим.

— Как у вас сон, нормально спите?

— Сон всегда у меня был плохой и до занятия политикой потому, что тяжёлые условия были. Нищета, переезды. Так, что всё это влияло. Коммунальные квартиры. Это всё от жизни.

(Я почувствовал, что мой пациент на протяжении всего сеанса будет пытаться выражать свои проблемы так, чтобы это способствовало не его душевному облегчению, а вызыванию симпатии у избирателей. И мне постоянно приходилось намекать, что общение идёт со мной, а не с читателем и избирателем.)

— А если всё-таки удаётся заснуть, то сновидения какие-нибудь бывают?

— Редко, бывают. Я сразу же их забываю. И ничего хорошего в сновидениях нет.

— И всё-таки не могли бы вы рассказать какой-нибудь сон с сюжетом с абсурдом?

— Один сон. Я мимо церкви иду, в родном городе Никольский Собор. Я иду у меня маленький мальчик, может быть мне это в десять лет приснилось. Я шёл, ещё меньше ростом я, в какой-то распашонке, в рубашечке. Почему-то мимо церкви, иду один, непонятно мне это было, я не мог это никак осознать.

(Анализ данного сновидения показал, что это сон об ожидании нечто. Но это нечто всегда у моего пациента свершается и он от этого постоянно разочаровывается. В то же время это сон о вечном одиночестве моего пациента и независимости его натуры, в силу хронического недоверия миру и другим, а иногда и себе. И всё таки, в себя мой пациент верит, то есть в свой талант, непредсказуемость, спонтанность, но об этом ниже.)

Другой раз у меня приснился сон, что у меня выпали все зубы. Я как-то испугался, зубы посыпались изо рта, они в руке, смотрю.

(Анализ сновидения с выпадением зубов показал, что это сновидение о загруженности моего пациента излишними заботами. Это сон о хроническом страхе того, что здоровье моего пациента может пострадать от непосильной нагрузки.)

И почему-то, эти два сна мне запомнились на всю жизнь. Я могу очнуться, помню то, что недавно мне снилось, но никогда не было чего-то очень радостного, чаще всего это было что-то неприятное. Неприятное и я рад, что это сон. Ну, и слава Богу, что это не является реальностью.

— А во сне кричите иногда?

— Нет. Так вот живьём я ничего не кричу. Никто мне никогда не говорил и не храплю. Поэтому такого нет ничего. (Агрессивно, громко поперхается)

— Вы как-то заявили, что видели сновидение о том, что стали президентом России?

— Этого не было. Я никогда этого не говорил. Может быть кто-то этого захотел, чтобы я это сказал. Я этого не говорил.

(Защита отрицанием.)

— А вообще другие политики вам во сне снились. Например, Путин вам во сне когда- нибудь снился?

— Не помню. Ну, почти…

— Диалоги какие-нибудь с Путиным во сне?

— Нет… нет… Особенно никто из политиков не происходит, так какие-то отдельные эпизоды.

(Я почувствовал, что мой пациент ощутил некое беспокойство по поводу оценок президента. По-видимому, это не психологическая защита, а политическая корректность, но я попробую быть понастойчивей.)

— А мысленные диалоги с Путиным бывают? Например, вы бы ему сказали так, а он мне так. Ведь вам же не удаётся встречаться с президентом так, как следует…

— Конечно, поэтому и диалога нет. Если бы был бы реальный диалог, поэтому его можно было продолжить во сне, мозг бы мог это как-то восстановить.

(Мой пациент защищается отрицанием и всё-таки я ещё сделаю одну попытку.)

— Ладно, с диалогом с Путиным. И всё-таки часто повторяющийся внутренний монолог с Путиным в чём заключается? Если бы он был рядом, то я ему такой бы монолог произнёс.

— Нет. Такого у меня нет, чтобы я хотел бы, чтобы кто-то был рядом (оживился). Внутренний монолог у меня сам от себя. Я просто размышляю о чём-то. Ну, где-то мне помогает выступать без бумажки. Я никогда не заглядываю никуда, никогда своих речей не пишу не прячу никуда своих речей и внутренний монолог — это лишь мои собственные оценки того, что происходит. Чтобы это было в форме диалога, то этого не было.

— И всё-таки с кем в диалоге вы всю жизнь, с отцом, с матерью, с врагом детства, который что-то сделал с вами.

(Мой пациент поперхнулся, резко кашлянул. Я почувствовал, что это кашель недовольства. Мой пациент, выслушивая меня часто будет резко и агрессивно покашливать, таким образом, уже заранее оценивая то, что я говорю.)

— Нет. Нет, у меня прямого оппонента с которым я был бы в диалоге. Всё что во мне было в детстве это критическое отношение к каким-то явлениям и событиям, но конкретного виновника не оставалось. Я всегда обсуждаю тему и в моём багаже остатки так сказать общие — холодное детство, голодное детство, мало игрушек, не было денег на экскурсию в другой город.

(Мои пациенты часто ограничиваются общими категориями, присущими всем, избегая выражений, касающихся их уникального детства. Эти выражения могут вызвать душевную боль и поэтому мой пациент подсознательно защищается от этого.)

Маму свою обвинять — она не имела денег. Родственников. Ко всем обращался не дали. Коллективный отказ был. С кем может быть диалог.(Я прочувствовал, что мой пациент испытывал чувство обиды на родственников)

— Получается, что ваш главный конфликт детства — это вечный недостаток, вечная скромность и вечная зависть к тем, у кого есть?

— У меня абсолютно никакой зависти не было. Это один из плюсов моих. Я никогда не завидовал и никогда не мстил. Допустим, увидел я, что у кого-то шариковые ручки появились, а у меня перевые. Мне хотелось бы тоже, но нету. Зашёл кому-то домой, то у них горячая вода, у меня в доме нету. Дни рождения справляем у них. Там стол лучше накрыт, чем у меня.

(Мой пациент на протяжении всего сеанса всегда делал психологический перенос на неких, которых называл «они», «у них» и т. п. У кого у них? Всё, на протяжении сеанса было в диалоге с кем-то, но с кем?)

— Получается, что какая-то основа для появления комплекса неполноценности уже была?