— Нет, раз я за рулём и поэтому я не буду с утра начинать выпивать.

(По-видимому, мой пациент хроническим алкоголизмом не страдает.)

— Ну, понятно, но ты знаешь, алкоголизм ведь начинается незаметно, просто, раз и оказывается уже есть зависимость периодическая. Вот когда ты в последний раз употреблял коньяк, перерыв какой у тебя был?

— Я могу не пить коньяк, я могу кушать, например, с семьёй как сейчас, я купил бутылку хорошего вина и сейчас посидим всей семьёй и будем пить это вино.

Мой пациент испытывает подвешенное психологическое состояние, вызванное конфликтом двух чувств (выше они были названы конфликтом свобода-несвобода). С одной стороны, он не любит, страдает и не принимает Россию со всеми её негативами, но с другой стороны, любит и принимает Россию, так как именно в ней он получил славу, деньги, карьеру, успех, которые практически невозможно получить африканцам во Франции или других западных странах. Эта подвешенность приводит к накоплению агрессии, которая порой выплёскивается наружу. При этом, необходимо отметить, что пунктуальность, педантичность, тревожность, раздражительность, повышенная восприимчивость к окружающему миру, не связаны с внешними факторами (небезопасного положения национальных меньшинств в России.) Будучи по своей натуре человеком независимым, свободолюбивым, тяжело переносящим подчинение другими, чужое мнение и т. п., мой пациент постоянно желает «улететь» из этой ситуации жизни, но ситуация такова, что ему приходится терпеть реалии жизни. «Улетать» удаётся с помощью опьянения искусством, творчеством, женой, ребёнком и… вином. Именно благодаря этим ценностям мой пациент во снах много летает, но у этих полётов есть другая противоположная сторона. Если их нет, то возникает тревожность и защита агрессией, проявляющая себя в форме феномена личины — горячей личности. В заключении сеанса, я пожелал своему пациенту побольше полётов во сне и наяву, но не благодаря искусственному подбадриванию вином, а благодаря творчеству, любимой женщине и ребёнку.

— Я чувствую, что вы чем-то сильно встревожены?

— Да… Вчера я должен был покончить собой, но не сделал этого…

(Самое первое предположение, которое у меня появилось — это пациент, страдающий суицидоманией. Различают два типа суицидальных действий: в первом случае это серьёзная сознательная попытка умереть, во втором — крик о помощи, попытка привлечь к себе внимание инфантильной личности. В последнем случае летальный исход бывает реже)

— И правильно сделали… Но в чём собственно проблема? У вас постоянно возникают желания покончить с собой?

— Как вам сказать…

(Длительная пауза. На лице моего пациента явно-выраженная депрессия. Важнейшей причиной самоубийства является депрессия. В состоянии депрессии самоубийство воспринимается как избавление от безнадёжного состояния, от мучительной неудовлетворённости собой, неизлечимого или изолирующего от общества заболевания, безнадёжного будущего.)

— У вас часто возникает желание покончить с собой?

— Нет…нет… Проблема в том, что я вчера должен был покончить собой… Но не хочу этого!

(Только сейчас я обратил внимание на слово «должен». Мой пациент утверждает, что должен был покончить собой. Обычно пациенты-суицидники не говорят о том, что должны, а говорят, что желают это сделать. Мой пациент должен был совершить суицидный акт…. должен перед кем? Разве можно быть в долгу перед кем-нибудь в собственном самоубийстве?)

— Видимо, вы должны были перед собой?

— Нет, нет. Я не должен перед собой.

(Мой пациент сильно встревожен. В руках значительный тремор. Дышит тяжело. Он желает что-то рассказать, но что-то мешает ему сделать это.)

— Вы обещали, что покончите с собой кому-то?

— Нет… никому я таких обязательств не давал.

— А кому же тогда вы должны?

— Своим друзьям… (Тяжело вздыхает)

— Значит, вы обещали им, что покончите с собой?

— Нет. Я не хочу быть последним…

— Последним… перед кем?

— Перед друзьями…

— Что у вас произошло с вашими друзьями? Они что действительно желают вашей смерти? Расскажите мне о них? Сколько у вас друзей? Что это за дружба такая?

— Деревенская… (Пациент улыбнулся какой-то больной улыбкой)

Она — особая дружба. Она ведь на виду у всех… Действительно все видели, как мы дружили. Кто-то мог подумать, дескать, это собутыльники сидят. Да… действительно мы пили и водку и пиво. А кто сейчас не пьёт? Пожалуй, если б не было водки и пива, то мы всё равно бы дружили. Конечно, по молодости мы обходились и без алкоголя. Сделав все свои дела по хозяйству, мы каждый вечер спешили встретиться на своей заветной поляне, которая располагалась на берегу небольшой речушки. Это место было нашим, заветным и об этом знала вся деревня. Это была поляна, на которой рос большой старый дуб и даже утки и гуси, словно зная, что под этим дубом каждый вечер собираемся мы не гадили на этом месте и обходили это место. Со стороны можно было подумать, что мы просто играем в карты, просто общаемся как и все. Возможно, это было и так. И всё таки, наша дружба была особой. В ней было всё и радости, и переживания. Мы рассказывали друг другу обо всём, что произошло в течении дня и радовались, шутили. Наши голоса доносились до всей деревни и слышны они были до позднего вечера. Помнится, мы провожали себя в армию. Некоторые из нас были постарше и уходили в армию пораньше. Тогда мы хорошо напились. Конечно разлука вещь неприятная. Но даже глядя на нас, пьяных парней, можно было удивиться нашей организованности и сплочённости. Можно было удивляться тому, как мы помогаем и поддерживаем друг друга. Мы были преданы друг другу.

(Сложилось впечатление, что мой пациент подозрительно красочно и подробно рассказывает о своей дружбе, словно оправдываясь перед кем-то или чем-то. Но перед кем и чем?)

— Да сейчас такую дружбу можно встретить редко…

(Стараюсь поддержать своего пациента.)

— Мы заботились не только друг о друге, но и о своих родителях, о родителях своих друзей. Всё мы делали вместе. Только вместе. Даже родители беспокоились тому, что мы всё тащили в эту компанию. Если кто-то, что-то хотел делать, то первоначально он советовался именно в этой нашей компании. А случалось разное. Было и горе, смерти… У кого-то умирали родители. Вы можете подумать, что это невозможно, дескать обыкновенное общение деревенских парней, за которым ничего не стоит, дескать собираются вместе и пьют пиво, и не более.

— Нет. Я так не думаю.

— Помнится, у Андрея случилось горе. Его любимую матушку забодала до смерти корова, проткнув рогами ей живот. Андрей не мог понять, как могла сделать это их любимая корова. У Андрея всё это произошло на его глазах. Андрей после этого не мог найти себе места и бежал, бежал на эту поляну. Мы его успокоили, выслушали и жизнь взяла своё. И Андрей опять вернулся к своей жизни. Если бы не мы, неизвестно что бы случилось с ним.

Помнится, тонул Вася. Тонул, запутавшись в водорослях. Он кричал на всю деревню. Это была ранняя весна. Вода была ещё холодной. Его спас Андрей. Таких случаев можно привести много. Были драки с чужаками из других деревень и приходилось всем вместе постоять за себя. Одним словом дружба наша была проверенной. Если б тогда нам сказал кто-то, что мы ценим и любим друг друга, то мы бы, наверное, постеснялись, и наверное согласились бы с этим. Ведь когда это есть говорить об этом не хочется. Но жизнь, как говорится била ключом. Мы уходили в армию, возвращались, женились, разводились и… опять собирались вместе под этим дубом на берегу речки. Никто из нас не уехал в город. Не соблазнился, потому что ценил эту дружбу. Всё было хорошо, но наступили сложные времена. Безденежье, измены жён, неудачи. Чего-то стало не хватать. Какая-то пустота поселилась в нас и мы стали больше выпивать. Мы это чувствовали и для того, чтобы эта дружба не покидала нас, мы выпивали и как бы возвращались к прежним переживаниям. Но когда мы не пили и собирались вместе, то общения почему-то уже не получалось. Мы почему-то уже не могли быть долго рядом друг с другом. Начались какие-то конфликты, начался раскол.