(Будучи психологом, как-то по-особому осознаёшь беззащитность человека перед смертью. В данном случае моя пациентка действительно обречена на смерть. Понимаешь всё как-то по-особому, через призму конца.)

— А эта пустота вам знакома. Она у вас раньше была когда-либо?

— Эта пустота приходила ко мне раньше, когда я был еще по младше, как-то меня, когда мне был тридцать один год, меня охватил ужас.

Ужас мысли о смерти. У меня была такая полоса. Потом через три года я забыла об этом, стала жить, и вот сейчас это чувство пришло, но оно какое-то немножко другое. (Переживание смерти имеет место при жизни. Часто люди его путают с самой смертью)

— Какое другое постарайтесь выразить это чувство.

— Оно не такое страшное, оказывается, как было то, которое я себе придумала раньше. Оказывается, мне не так страшно. Может, потому, что я прожила немалую жизнь, мне уже шестьдесят шесть.

— То есть тот ужас страха смерти, который у вас был в тридцать один, был страшнее того, который имеет место сейчас при реальном приближении вашей смерти?

(Полное раскрытие тайны личности происходит лишь при приближении смерти, когда имеет место ужас в полном его понимании, а не отзвуки и иллюзии ужаса.)

— Видимо так. Сейчас меня тоже охватывает ужас, но это не тот, который меня охватил тогда. Тогда я была молодой. Я и сейчас не старая. (Пауза.) И все-таки я не считаю себя старой. Я хочу жить, повторяю, я хочу жить, и по правде сказать, я не верю, что меня не будет, просто не верю. (На глазах слёзы. Моя пациентка плачет)

— Судя по всему вы плохо спите. У вас бессонница?

— Иногда, особенно ночью, меня охватывает такой страх, такое одиночество, просыпаешься, и не можешь понять, что это. Рядом внуки, дети, все спят. Вот недавно буквально на даче, все рядом со мной, но я одинока, я не могу выразить это одиночество, я одинока.

— Это чувство одиночество вам знакомо? В прошлом оно вас посещало?

— Раньше это одиночество так же приходило, тогда, когда мне было тридцать два, я это помню, я болела этим где-то два года и сейчас оно вновь пришло. Особенно вечером это одиночество обостряется. Я просыпаюсь, сосу таблетку валидола. Сразу скажу, тяжело. (На лице моей пациентки тревога и безысходность. От пустоты и потере смысла жизни у многих пациентов в таких ситуациях возникает желание покончить собой)

— Вам не приходили мысли о том, чтобы выключить всё это?

— Два раза. Я хотела это сделать. Уходила в туалет, но мой муж за мной следит, за каждым моим шагом. Он как бы полуспит. От него никуда не уйдешь. Ушла бы, если бы конечно захотела, видимо у меня все равно есть какой-то барьер. Ушла бы и от мужа, никто бы и не заметил. Безбожница я, не знаю.

— Эти свои переживания, которые вы мне рассказываете, вы раньше кому-либо не пытались рассказать? Пообщаться с людьми, которые находятся в такой же ситуации?

— Как-то встретил свою подругу детства, она мне сказала, что молилась бы, верила бы, было бы легче. Безбожница. Все время была коммунистом, вот сейчас даже переживаю за то, что мне до сих пор не поставили телефон, ругаюсь, казалось бы, зачем он мне нужен, вот вчера ругалась, беспокоилась за то, что мне до сих пор не поставили телефон, а стою на очереди телефона уже семнадцать лет. Возникает вопрос, для чего он мне вообще нужен.

— Вы не пытались ранее хоть как-то приобщиться к религии?

— Как-то пыталась научиться молиться, общаться с Богом, встала, посмотрела на небо, подняла руки, но ничего не получилось. Не верю я в то, что когда-нибудь опять рожусь. Не верю я ни в христианство, ни в ислам, ни в буддизм и другие. Вот сейчас очень много о карме пишут, не верю. И тем не менее, все таки какая-то во мне есть надежда, что я буду жить, только в других формах.

— Судя по всему, вы женщина с образованием и многое читали?

— Да, я все-таки немножко знаю науки, знаю биологию, в каких-то формах, в детях, во внуках, я буду жить, вот в это я верю, в какое-то биологическое продолжение своей жизни я верю. Все равно я вижу, и потом меня это радует, меня это успокаивает. У меня шесть внуков, когда я говору шесть внуков, мне сразу же становится легче. Я не боюсь. Вот и сейчас у меня с собой фотографии, где я со своими внуками. (Женщина немного оживилась, показав мне эту фотографию). Они у меня все разные. Старшему двенадцать лет, а младшему полгодика.

— И всё-таки вы когда-либо в храме были?

— Зашла я как-то один раз в церковь, поговорить об этом, ну, не сама зашла, как-то муж меня завел. Начала было общаться со священником, смотрю на него, а священник сам грешен, видно, что грешен. Видно, что не слушает, а надо бы слушать. Как-то не захотелось ему раскрываться, вот.

Я работала медсестрой и как-то в больнице видела как умирал священник. Без Бога в душе умирал. Это было видно.

(По-видимому, то, что некоторые священники, жившие всю жизнь с Богом, вдруг умирают без Бога в сердце, свидетельствует о том, что нужно развивать науку и искусство умирания.)

— И всё-таки давайте ещё раз вернёмся к тому, что вы чувствуете?

— Пустоту, еще раз, какую-то пустоту. Но бывает, так прям, забудешься, и начинаешь что-то делать, особенно утром, помоешься, побреешься, хватает на полтора часа, а потом, опять. Ужас! Вот эта дума, меня не покидает. Тяжело. Очень тяжело. Все, что я вам говорю, ни за что не рассказала бы кому-нибудь, даже держусь конечно, я. Стараюсь говорить, мало слов, держу все в себе. Честно, хочется, просто хочется, просто кому-то расплакаться, а вот кому — непонятно. (И женщина начинает плакать.) Иногда я чувствую, что боюсь не смерть, а себя… в этой смерти… себя.(Опять плачет)

(Действительно, иногда страх себя — замаскированный страх смерти. По моим наблюдениям, Отсутствие страха смерти может быть либо у больной личности, уставшей от страданий жизни, либо у предельно доброй и святой личности).

— В своём внутреннем мире вы больше всего с кем находитесь в диалоге?

— Может быть, я готовлюсь, может открою себе того, кому бы я доверилась. Может быть, это и есть какое-то нечто, с которым я собираюсь расстаться, может быть это и есть Бог. Вот он может и будет открываться. Как ни странно, иногда сплю крепко. Но вот, говорю, если проснусь, какое-то чувство одиночества.

— А что вы видите во сне? Видимо ваши сновидения приятнее того, что наяву?

— Вы правы. Во сне я вижу всегда почему-то сейчас, в последнее время, только свое детство. И почему-то самые, самые счастливые моменты жизни.

Вижу во сне свой дворик, где я жила. Яркая солнечная погода. Как будто бы я выхожу на улицу, сажусь на солнце на крутую деревянную лестницу. Почему-то рядом какая-то столярка. А рядом со столяркой сидят мужики, которые курят. Я с большим любопытством подслушиваю их разговоры. Я их слушаю, но не понимаю о чём они говорят, но мне почему-то радостно. Потом я поднимаюсь на крышу. С крыши дворик видится как-то по-другому. Я чувствую во сне запах коммуналки, где я жила. Вот я лениво иду по крыше дома. Захожу на чердак. В нем пахнет моим родным домом. Я его нюхаю. Спускаюсь. Нюхаю свой коридор, как нюхают люди что-то родное, близкое. В коридоре прохладно, очень приятно. Хочется сесть в коридоре и сидеть, сидеть. Нюхать коридорик, родной коридор. В эти секунды я понимаю, что это сон. Я не хочу просыпаться. Знаю, что наяву ужас страха смерти.

(Это сновидение — психическая защита обратным чувством и регрессией, то есть поружением в прошлое. Это сон-ностальгия. Сон-мечта, которая была в прошлом, но не ощущалась так красочно как сейчас перед уходом в ничто.)

— А просыпались после такого сновидения вы с каким чувством?

— Вздыхала и говорила. Эх! Где ты, мой родной коридор, родной дворик, родное солнышко, родные звуки всего этого. Где эта атмосфера, в которой я плавала, медленно плавала, где этот сон моего детства.