Сегодня уже поздновато, а завтра утром надо будет дать отмашку на начало строительства здания почты. Жаль только, в центре посёлка поставить её не удастся — места нет, и на перекрёстке улиц Центральной и Лапинской, где стоят школа и пожарная станция — тоже. Придётся строить на Лапинской, но ближе к форту и имению. Разумеется, дед не смог удержаться от сомнительной шуточки, заявив, что «так даже лучше — ближе будет за пенсией ходить». При чём тут вообще почта⁈ Мне если пенсион и положат когда-нибудь, то это будет, скорее всего, по линии Министерства Двора… И нет, я не «душнила» — тоже, кстати, дурацкое словечко.

На следующий день съездил в Смолевичи, поймав себя на мысли, что для меня сейчас съездить сюда или слетать в Минск по времени почти одинаково выходит. Технологии, конечно, сжимают мир, но и требования к этому самому миру тоже выдвигают чем дальше, тем большие. Почтмейстер принял меня радушно, хотя я ожидал, что он расстроится изменением статуса нового заведения: он для филиала уже, вроде бы, людей подобрал, а тут такие изменения… Но оказалось, что ему так даже больше нравится. Нравится и нравится, в причины и подробности вникать я не стал, своих забот хватает. Проект из числа типовых выбрали быстро, только я немного удивил собеседника, выбрав к нему ещё дополнительный каретный сарай. Но после пояснения, что туда я поставлю два мотоцикла вместо велосипедов удивление сменило окрас, так скажем. Только что уточнил:

— И вы тоже это новомодное словечко предпочитаете? И чем старый добрый самокат не устраивает?

Я, кстати, на самом деле стал внедрять в своей гвардии новый термин, несмотря на то, что в армейских Уставах упоминаются именно «самокатчики».

— Очень просто: самокат для меня — это доска с двумя колёсами и ручкой, на которых дети катаются. Если транспорт моторизованный, то это, на мой взгляд, должно быть отражено в названии.

— Воля ваша, конечно.

«Конечно — дарёному танку в дуло не заглядывают, как говорится».

«Насколько я помню, говорится вообще-то про коня и зубы».

«Кому что больше нравится. Мне вот танки ближе коней».

Оговорив примерные сроки я уж хотел было откланяться, но тут выяснилось, что главное, на взгляд почтмейстера, мы так и не обсудили! А именно — формат церемонии открытия нового почтового отделения, что, по его словам, не каждое десятилетие случается, особенно в границах района, и список приглашённых на это действо лиц. Если с форматом определились быстро, там выбор-то из трёх приемлемых вариантов, то вот список составляли, исправляли, дополняли и опять сокращали, поскольку не лез в выбранный формат, битый час. И утомило меня это настолько, что я решил устроить себе компенсацию, а именно — купить вкусняшек, за которыми поехал не куда-то, а к своему городскому дому. И не просчитался! Во-первых, Семёныч как раз доставил щук горячего копчения, а во-вторых, я приобрёл (просто так взят с прилавка — нарушить отчётность, Архип Сергеевич ругаться будет) обалденного леща! Вялено-копчёного, пахнет — одуряюще!

«Вот-вот, жёны унюхают — одуреют. Уж поверь моему опыту! Принесёшь его в дом — и будет у тебя сразу три леща: один купленный и минимум два от жён, бесплатных».

«Ничего, я его у себя в „берлоге“ съем! Там вытяжка такая, что опыты по термообработке и травлению металла проводил, никакого запаха в доме не было».

Поскольку есть такую рыбу просто с хлебом, вместо обеда, представлялось кощунством, да и погода снова придавила жарой, то заехал по дороге в Алёшкино, взял дюжину светлого, уложив четыре бутылки сразу в автомобильный холодильник.

Заехал в полуподвальный гараж, встал в дальний угол и быстренько перенёс в своё «логово» сперва рыбу, потом пиво. Разложил леща и щуку на газетах, как того требует ритуал, вынул охладившуюся пару пива, уложив остальное в холодильный шкаф уже стационарный и более мощный. Открыв бутылку, перелил часть её в бокал, не удержавшись от первого, самого вкусного и холодного глотка, и потянул брюшной плавник леща к хребту, сдирая шкуру с чешуёй. Ровно в этот момент раздался стук во входную дверь, а потом голос Маши:

— Юра! А что у тебя тут сдохло⁈

Вот же! Только-только всё разложил и устроился поудобнее — и нате вам! Главное, ведь никогда сюда не ходила, у нас даже договорённость определённая на эту тему была, насчёт крайней необходимости.

— Ничего у меня не дохло. Это у тебя с обонянием что-то, при беременности часто бывает. А вот у тебя что случилось?

— Это у тебя с обонянием что-то не то, раз в такой вонище сидеть можешь. И с нюхом тоже, ты почему мобилет не берёшь?

Я похлопал себя по карману — нет. Точно! Я же его в саквояж положил, а саквояж оставил в «Жабыче», потому как здесь он мне не нужен, а по пути в кабинет забрал бы. Что мобилет не в кармане — просто забыл.

Маша тем временем с невыразимой брезгливостью посмотрела на леща, после чего под предлогом того, что «нечего портить аппетит перед обедом» изъяла у меня щуку и всё «лишнее» на её взгляд пиво. При этом уходя ещё и посоветовала:

— Закопал бы ты, Юра, ЭТО.

— Как — «закопал»⁈

— Поглубже.

Лишним, кстати, оказалось всё не открытое пиво, что стояло в холодильнике, благо, что я успел открыть вторую бутылку, стоявшую на столе. Разумеется, всё сразу унести она не могла, прихватила четыре стеклянных конуса и рыбу, за остальными прислала встреченного по дороге дворецкого. Тот, войдя в берлогу, пошевелил носом и только вздохнул тихонько, глядя на леща и оставшееся пиво. Вот, я же говорю, что это у Маши что-то с запахами. Закопать леща, надо же такое придумать!

Почему я считаю, что аппетит был только предлогом для изъятия второй рыбки? А потому, что Маша перед этим её тщательно обнюхала! Если бы собиралась закапывать — зачем ей это делать, а? Сел обратно за стол, но настроение оказалось испорчено. Допил первую бутылку пива, и то только из-за того, что она холодная была, а мне пить хотелось. Вздохнул, заткнул вторую корковой пробкой и вернул в холодильник, вместе с лишь слегка погрызенным лещом. Кстати, а зачем меня Маша искала-то, на мобилет звонила? Так и не сказала, значит, не слишком важное дело было. И не лень было спускаться в подвал⁈ Не пойму я её никак, в нынешнем состоянии — особенно.

Когда я примерно через час пришёл на обед, для проверки спросил:

— А где щука?

— Какая щука⁈ — и три мордочки с одинаковым выражением на них — Маша, Уля и Мурыська.

Так, не понял, а почему эта лохматая здесь одна, где Ромка⁈ Мурка моя, похоже, научилась читать даже не по губам, а по глазам, поскольку тут же ответила на незаданный вопрос:

— Рома на занятиях, а на рысь он отвлекается. И она его отвлекает.

Маша всё же накрутила себя по поводу Ромкиных дефектов речи и, вместо того, чтобы подождать, пока он их перерастёт, нашла и наняла в Червене логопеда, которого три раза в неделю привозят сюда, в имение, для полуторачасовых занятий с сыном. А наглая кошатина повадилась передразнивать преподавателя — или он всё же врач? — издавая дикие звуки, которые смешили Ромку и раздражали логопеда. Так что теперь фамильяра на время занятий у сына изымают.

После обеда, уложив детей спать, жёны снова ушли в музыкальный салон, писать «Я играла на гитаре» для конкурса на осеннем балу. Честно сказать, я и сам не верю, что песня пройдёт отбор и будет участвовать в конкурсе, слишком сильно выбивается и ритмикой, и мелодией, и текстом из привычного. Более того — я не уверен и в том, что фирма звукозаписи возьмётся диск с нею записывать. Придётся заказывать печать тиража за свой счёт и потом самим же как-то организовывать сбыт, но это дело будущего, пока же надо выбрать и подготовить к передаче следующую «заготовку под песню». Дед накидал несколько вариантов, в том числе и явно провокационных, но, как ни странно, кое-что из этого может подойти. Например, «А снег идёт[1]» — лиричная, напевная. Только жаргонизмы молодёжные из другого мира и эпохи и прочие неуместные выражения выбросить надо. Точнее, отдать жёнам в работу те части текста, где их нет, а именно — слегка переделанный припев и общую тему в виде «она любит, он не замечает, она стоит и смотрит на его окна, одновременно тоскуя».