Нюськин предложил:

— Как начнётся приступ — отправить его на месяц в Щучий. Пусть там соль в пачках и крышки от бочек тырит. И ему приятно, и никто не в обиде.

— А если пока не наворует достаточно всякого разного приступ не кончится?

— Тогда в самоцветный, там камушков разноцветных на взвод клептоманов хватит.

Короче говоря, к приезду моих жён я был изрядно вздрючен и находился, прямо скажем, в боевом настроении. Настолько, что Маша и Ульяна даже спрашивали, что случилось. Пришлось отговариваться тем, что много мелких и неприятных проблем, но всё уже решено. Однако поскольку всё это шло сплошным валом, почти без перебивок чем-то приятным, завело меня так, что я разве что не рычал. А если верить Ромке, то и рычал тоже, но тихо и без свидетелей, если сына с его рысью не считать.

Есть хорошее и в моём настроении — жёны с костюмами не приставали почти совсем. Показали только Ульяну в дорожном, повседневном (для дворца) и бальном вариантах с вопросом нравится или нет, и всё на этом. Я даже немного растерялся.

Ещё из хорошего, но не в моём хозяйстве — в Минске наконец-то достроили целых семьсот метров путей и соединили Московско-Варшавскую железную дорогу с Либаво-Роменской не хилой веточкой с деревянным мостиком, а полноценно. Справедливости ради, там ещё и каменный мост построили, на пересечении путей. Вокзал первого класса, с которого я уезжал в Могилёв, стал называться Минск-Пассажирский, а тот, что в урочище Добрые Мысли — Минск-Товарный. Вокзал второго класса, куда приходили поезда со стороны Москвы, стал первой остановкой пригородных поездов, идущих в направлении на Негорелое. Но ехать туда, чтобы посмотреть лично, как всё теперь устроено не стал, поручил своему секретарю взять два билета первого класса до Питера с посадкой в Смолевичах. Да, не поехал покупать, а озадачил специального человека, совсем вживаюсь в новый свой статус.

Кстати, о секретаре. Никакого особого обращения к себе он придумать не смог, или не захотел, звать его просто Рысеком отказался уже я.

— Поймите, Рашид Самсонович, вы всё же дворянин, и служить будете моим секретарём, а затем и личным помощником. И обращаться к вам на «ты» и по уменьшительному имени, едва ли не по кличке… Это и вашу репутацию портить будет, и, рикошетом, мою.

— Тогда, если можно, Ричард Самсонович, или пан Рышард. Рашидом меня никто почти не называл, только в официальных документах, так что мне даже непривычно это имя слышать.

На том и сошлись. Кстати, вскоре Рашид-Ричард неплохо влился в коллектив и оказалось, что он просто убойно рассказывает анекдоты, побасенки и то, что он называет «случай из жизни», с ударением на «а». Вот, казалось бы, с такой физиономией и фигурой только некрологи зачитывать и на похоронах выступать, какие там анекдоты. А вот поди ж ты! Дед говорит, в его мине было несколько комиков, что выступали со сцены с каменными мордами, и это смешило ещё сильнее. В нашем же случае на контрасте эффект получался вообще сногсшибательным.

Причём не всегда можно было сразу понять, то, что он рассказывает, это случай, с претензией на достоверность или чистой воды юмореска. Тем более, что у него во всех случаях были два любимых персонажа: пани Моника и пан Болек. Их родственные связи никогда напрямую не назывались, порой казалось, что это супруги, порой — что сваты или кумовья, а то и вовсе соседи или сослуживцы. Хотя, нет: в тех случаях, когда претензии на достоверность были максимальны, он начинал так:

— Жил некогда в одном местечке некий пан, пусть будет — пан Болек…

То, что вроде как дела начинают улучшаться, показал новый заказ от скандинавского партнёра. Распробовали его клиенты и «Рысюху Златоглазую», как более дешёвый аналог виски, и джин, и настойки. Так что придётся отправлять колонну уже из трёх автомобилей: два трёхосных грузовика и один двухосный. Подумав и оценив ожидаемый объём выручки, решили выделить в качестве сопровождения и охраны один РДА в полном обвесе. Правда, до отправки каравана ещё недели три, если у Государя не будет никаких сюрпризов для меня, то успею и вернуться, и проконтролировать отправку. А ведь тоже с одного пикапа начиналось, пусть и выручка с него тогда ошеломляла. Так скоро, глядишь, поезда туда отправлять начну со своей продукцией.

Доехали мы с Ульяной нормально. Секретарь не подвёл, билеты купил правильно, оговорив, что нужно одно купе, но, чтобы пропустить такой момент, нужно быть совсем уж безмозглым. Вагон оказался «среднего первого класса», на три купе, но мы с соседями по вагону даже знакомиться не стали. Узнал случайно, что в первом едет какой-то генерал из Варшавы с денщиком. Причём генерал купе занимал один, а денщик к нему бегал из другого вагона — собственно, его беготня туда-сюда по коридору и привлекла моё внимание. Кто ехал в третьем купе вообще не знаю: ни мы, ни они по вагону не слонялись, потому и не встретились. И в Царском селе из нашего вагона никто, кроме нас с женой не выходил.

Я, помнится, пару лет назад иронизировал, что скоро поездки ко Двору станут настолько привычными, что будут удостаиваться пары строк в дневнике, вида «Опять ездил к Государю. Всё как обычно». Так вот, шутка перестаёт быть смешной, во всяком случае, сама поездка уже переходит в этот самый разряд: сели, поехали, приехали. Без приключений — а какие они могут быть в первом-то классе, кроме самого путешествия, что давно уже превратилось в задержку между событиями? Вот то-то и оно…

Так же привычно доехали до дворца, отметились у дежурного от Канцелярии и отправились заселяться в свои комнаты. Вот, тоже: кто бы сказал мне, выпускнику нашей провинциальной гимназии, что у меня будут свои апартаменты и в Зимнем, и в Летнем Императорских дворцах? На смех бы подняли, и я хохотал бы громче всех: где я — и где дворцы, ничего же общего! А вот поди ж ты. Что же ещё жизнь подкинет, в ближайших лет хотя бы пять? Даже гадать не буду, как оказалось, слишком бедная у меня для этого фантазия.

Приехал я за два дня до бала, однако за это время один раз встретился с Семёном Аркадьевичем, которому передал отчёт о ходе дел в формировании батареи. Перед началом бала он же передал мне, что Государь удовлетворён отчётом и я могу праздновать, ни на что не отвлекаясь. Ну, и отлично!

Время до начала конкурсной, так сказать, программы всё ушло на встречи со знакомыми, беседы с ними и переходи от одной компании к другой. Ну, и на отслеживание разного рода знаков и намёков, как же без этого. То есть — смесь напряжённой работы и непринуждённых бесед ни о чём. Задействовать два потока внимания и не допустить того, чтобы они смешались хоть в чём-то. Благо, Ульяна как-то лихо поймала волну и помогала отрабатывать большую часть светских бесед. Может, в этом помогло то, что одной из первых подошла заноза Семгина́со своим заходом насчёт рыб, а моя супруга очень ловко включилась с точки зрения семейного дела родителей, как потомственный рыбовод, с преимуществами «культурной», домашней сёмги по сравнению с дикой, переведя разговор из области рискованных шуточек и намёков в кулинарную плоскость. Мне кажется, наследницы старых родов сами не заметили, как начали обсуждать рецепты приготовления лососёвых рыб и делиться мелкими секретами. Во всяком случае, когда спохватились, что разговор пошёл куда-то не туда, выглядели искренен удивлёнными, а на мою жену стали смотреть с несколько даже опасливым уважением. Ну, и я, улучив момент, шепнул на ушко жене пару комплиментов на тему «ты их сделала» и «знай наших». Ну, а дальше она уже действовала поймав кураж и убедившись в своих силах.

На вопрос о том, будем ли участвовать в конкурсе отвечали уклончиво, поскольку и сами не знали, прошла наша песня отбор или нет. Оказалось, что — нет. И Ульяна на это парадоксальным образом обиделась. Почему парадоксальным? Так лейтмотивом её переживаний было: «только бы не отобрали, не хочу позориться, песня совсем не бальная». И вот, когда страхи не сбылись — обида. Где, я вас спрашиваю, логика? Ау-у! Тихо в лесу…

Нет, всё же Императорский бал — это Императорский бал. Да, а кошка — это кошка. Да, только сейчас заметил. А всё просто: бал, когда ты воспринимаешь его лишь как прикрытие для настоящей причины приезда и постоянно ждёшь вызова в кабинет, а голова занята работой, и тот же бал, когда отчёт сдал и ничем подобным не загружен — это два совсем разных бала, оказывается. И даже практикум по «чтению между ненаписанных строк», как поэтично обозвал дед считывание невербальных сигналов и знаков, не слишком портит впечатление. Говорят, некоторые от этого даже отдельное удовольствие получают. Только непонятная обида Ульяны не понятно на что в конце вечера немного подпортила впечатление, но именно что немного — дело было под утро, в кои-то веки отбыли всю программу, и сил на нормальную обиду у жены уже не было.