Молочник? Я нахмурилась, пытаясь вспомнить, видела ли его сегодня. Не смогла. Сегодня я не видела людей — только уши.

Вздохнула. С мясником и молочником я ещё не рассчиталась. Если клиенты не вернутся в ближайшее время, придётся просить ещё одну отсрочку. А значит, ни в коем случае нельзя портить с ними отношения. А я, судя по словам Егорки, только что это и сделала. Вряд ли человек, к которому проявили столь явное пренебрежение, пойдёт мне навстречу.

— Давай вернёмся к нему, — кивнула сыну. — Всё равно молоко надо купить.

Да, про продукты я тоже совсем забыла. Так и носилась по торговым рядам, не потратив ни одной монеты. Экономично, конечно, но детей кормить надо. И неизвестно, когда смогу приехать в город снова, таскаться по размытой дороге удовольствие сомнительное.

Переключиться с ушей оказалось неожиданно трудно. Они притягивали взгляд, как магниты. Лишь усилием воли я заставляла себя смотреть на лица прохожих.

Когда мы вернулись домой, выяснилось, что гостья решила остаться у нас на несколько дней. Она вышла к обеду, поела и снова ушла в номер, попросив Анушку разбудить её к ужину.

Будить гостью я отправилась, когда за окном уже стемнело. В доме царило напряжённое молчание: сердитая Авдотья, которую ничуть не успокоили извинения Лины, яростно гремела посудой и шипела на детей. Всем своим видом она показывала, что мы ей страшно надоели.

Я её понимала. Кому понравится, когда семеро человек без конца дёргают тебя вопросами о том, скоро ли ужин? Молчал только наш младший, он ещё не умел произносить такие сложные слова. Но и он смотрел на Авдотью весьма красноречиво.

«Не стоило тратить большую часть дня на пустую злость», — подумала я. Обычно мы ужинали гораздо раньше.

Гостья уже не спала. Мне даже показалось, что она караулила меня у двери: стоило лишь тихонько стукнуть костяшками пальцев по дереву, предупреждая о своём появлении, как дверь распахнулась.

Я невольно засмотрелась на её уши, покрытые крохотными полупрозрачными чешуйками. Сегодня уши буквально заворожили меня. Я могла думать и видеть только их. Лишь через мгновение осознала, насколько это невежливо.

— Прос… — начала я извиняться, но гостья неожиданно схватила меня за руку и с силой втянула в комнату, захлопнув дверь за моей спиной. Я поперхнулась словами и возмутилась: — Куда вы меня тащите?!

— Олеся, — торопливо зашептала Лина, — мне в голову пришла отличная идея! Мне кажется, мы с вами можем помочь друг другу…

Её лихорадочно блестевшие глаза мне совсем не понравились. Казалось, она была не в себе.

— Мне не нужна помощь, — попыталась я выдернуть руку и отказаться. Но ни то, ни другое не удалось.

Лина держала меня крепко, хотя и осторожно. Я не чувствовала боли или дискомфорта, но, как ни старалась, не могла вырваться. А она продолжала говорить резким, быстрым шёпотом, который со стороны напоминал горячечный бред:

— Я знаю, кто вы. И поняла, почему Олив почуял в вас родную душу. И почему вы — неглупая и, скорее всего, образованная женщина, прячетесь в этом убогом трактире. Не обижайтесь, но ваша идея никуда не годится. Трудно представить, что трактирщица, которая не видела в жизни ничего, кроме стен этого заведения, которая всю свою короткую жизнь рожала детей, обладает таким высоким интеллектом.

— Я не понимаю, о чём вы говорите, — пробормотала я.

По спине пробежал озноб, мурашки собрались в ложбинке позвоночника. Холодные лапки заставляли деревенеть мышцы ног и груди, а сердце сбивалось с ритма.

— Всё вы понимаете, — истерично хихикнула она. — Я видела вашу реакцию, когда спросила, не из Гойи ли вы…

— Мне кажется, — я сделала ещё одну попытку скрыть правду, — вы не в себе. Вам стоит обратиться за помощью к компетентным специалистам.

Страх накрыл меня плотной пеленой, воздух с трудом пробивался сквозь неё. Ещё немного, и я задохнусь. Дышала так, словно пробежала марафон на пределе сил.

Я надеялась, что эта сумасшедшая, разгадавшая мою тайну, отстанет от меня. Или хотя бы на миг выпустит руку, тогда я рвану прочь, запру дверь снаружи и помчусь в Ламан, чтобы сдать беглянку. Не знаю, от кого она бежит, но её наверняка ищут. Пусть сами с ней разбираются. Главное, чтобы не поверили в то, что она сейчас говорит…

— А мне кажется, — широко улыбнулась она, — вы просто боитесь признать, что я права. Вы сбежали из Гойи… Вернее, не вы. Это ваша мать выкрала вас оттуда ещё в младенчестве. Именно об этом говорил Олив, когда почувствовал ваше родство. Их род хранит эту тайну, но я то знаю: много лет назад первая жена его отца сбежала с новорождённой девочкой в человеческие земли. И поэтому я ощутила нашу близость. Когда то давно предок Олива и мой предок смешали кровь, объявив себя семьёй. Правда, семьи не получилось, они разбежались раньше, чем успели завести детей. Но мы с Оливом до сих пор считаем себя родственниками.

— Вы не правы, — в очередной раз попыталась я объяснить сумасшедшей драконе, что она ошибается. Но её было не остановить, она даже не услышала меня, продолжая тараторить:

— Мы с Оливом дружим с детства. Решили пойти против воли наших отцов, задумавших соединить нас узами брака. Олив не может уйти от сестры. Поэтому пришлось бежать мне. Я хочу попросить вас о помощи. Мне нужно спрятаться где то на время, пока Олив не убедит наших отцов, что никакой семьи у нас не получится. Мы слишком разные.

Она перевела дух, но прежде чем я успела что то сказать, добавила:

— Я заплачу вам столько, что вы сможете купить ещё один трактир в Ламане или даже в столице.

«Или рассчитаться с Авдотьей…» — мелькнуло в голове. Упускать такой шанс было бы глупо. Но и соглашаться сразу — тоже.

— А если вас найдут в моём трактире? — хрипло спросила я. — Не хотелось бы, чтобы мне и моим детям грозила какая то опасность.

Лина кивнула:

— Понимаю ваши опасения. Но обещаю: я никогда и никому не расскажу о вашей тайне. Олив тоже ничего не скажет отцу. Они не ладят, у них слишком разные взгляды на жизнь.

— И вы ответите на любые мои вопросы, — не спросила, а утвердила я, решив не упускать возможность. Одно дело старая кухарка, прожившая всю жизнь в Ламане на кухне. Другое — образованная драконица, изучавшая историю человеческих земель. Я ведь мечтала нанять учителя, когда заработаю достаточно денег. А теперь могу получить его даром и прямо сейчас.

— Если сама знаю ответ, — снова кивнула она.

— Я хочу знать историю человеческих земель, и не только их. Ещё географию… Хотя бы основы права… И научиться читать нормальными буквами, а не букашками и цветами…

— Не может быть, чтобы ваша мать не научила вас всему, что знала сама, — вытаращилась на меня Лина.

Я ответила, радуясь, что знаю хотя бы эту часть истории:

— Она умерла, когда я была совсем маленькой.

— Умерла?! — удивилась Лина. — Но этого не может быть!

Мне оставалось лишь пожать плечами. Может или нет, в памяти Олеси смерть матери оставила глубокий след.

О том, что гостья останется у нас, я объявила за ужином. Авдотья пришла в ярость. Она и так выглядела недовольной, швыряла тарелки на стол, будто бросала камни в ненавистную драконицу. А когда узнала, что Лина задержится надолго, рассвирепела настолько, что тяжёлая глиняная миска в её руках тихо хрустнула и рассыпалась на мелкие кусочки.

Мы все обомлели. Стенки миски были толщиной в большой палец такую и Мишаня не всякий раз сломает, только если очень постарается. А Мишаня — шкаф два на два, вышибала. А Авдотья — хрупкая старушка кухарка.

— Не понимаю, — нахмурилась я, — что тебе не нравится? Она будет жить наверху, в гостевых комнатах, и на твою кухню даже не заглянет. Я специально предупредила её об этом.

— Она дракона, — зашипела Авдотья, вновь заводя свою пластинку.

— И что? — пожала я плечами. — Мы с детьми люди. Ты наполовину человек, наполовину дракон. Но разве нам когда нибудь мешало быть почти семьёй? Лина всего лишь гостья.