Авдотья уставилась на меня. Я слегка потеряла нить разговора, погрузившись в тёмные воспоминания той Олеси. Иногда казалось, что вот вот найду ответы на все вопросы. Но каждый раз ниточка, ведущая туда, куда мне надо (я это чуяла), выскальзывала из рук и исчезала.

— Что?! — спросила я, прерывая затянувшуюся паузу.

Авдотья ответила:

— Она заплатит тебе достаточно, чтобы рассчитаться со мной. И тогда ты выгонишь меня из трактира… А мне, — запнулась она и тяжело вздохнула, — мне, Олеся, тоже некуда идти…

Кухарка отвернулась и замолчала. Наверное, ждала, что я начну утешать и успокаивать её. Но я не стала.

Я не спала вторую ночь. В голове, обгоняя друг друга, метались мысли. Я думала одновременно обо всём: о проклятых ушах; о матери Олеси, которая, возможно, сбежала из некой Гойи и была сестрой человеческого мага Олива; о самом Оливе и его невесте драконе Лине; о неведомых гойях; об откровениях Авдотьи; о той Олесе, что жила здесь до меня; и о себе…

Я старалась быть осторожной, но глупо было надеяться, что близкие не заметят подмены. Дети, кажется, ничего не заподозрили. Может, потому, что это тело их выносило и родило? Между нами осталась глубинная связь, не только психологическая, но и физиологическая.

Они тянулись ко мне, а меня тянуло к ним. Отрицать это было бы глупо. Поначалу, возможно, это было наследие их матери, её память. Но теперь я искренне полюбила каждого из них. Каждый стал частью не только моего тела, но и души.

Но что, если кто нибудь расскажет им правду? Смогут ли они принять меня такой, какой я стала? Не увидят ли во мне чужую тётку, обманом занявшую место их матери?

Это пугало меня больше всего.

Утром я поднялась с постели совершенно разбитая. Голова болела так же, как в тот день, когда я впервые открыла глаза в этом мире. Тогда виной был огромный фингал, которым Олесю «наградил» Прошка. Сейчас же клубок сомнений и страхов, скрученный за ночь.

— Мам, — Анушка первой заметила неладное и подловила меня на крыльце. По утрам уже было холодно, и дочь накинула старый отцовский полушубок. Он был ей велик и делал похожей на приземистого гнома. — Ты заболела?

— Нет, — я через силу улыбнулась, кутаясь в шерстяной платок и стараясь не шевелить головой. Она напоминала полупустой бочонок: стоило слегка наклонить, обжигающая жидкость внутри плескалась, усиливая боль. Если бы не осенний холод, притупивший страдания, было бы ещё хуже. — Всё хорошо. Просто немного болит голова… Вчера был тяжёлый день.

— Выглядишь ты не очень, — озабоченно нахмурилась дочь. — Сказать Егорке, чтобы сбегал в Ламан к знахарке?

Я отказалась. Тогда Анушка, понизив голос до шёпота, предложила:

— А может, тебе сходить к провидице? Говорят, она избавляет людей от любых страданий… Правда, только если человек сам этого хочет. Но ты ведь хочешь, чтобы голова не болела?

Забота подкупала. Так приятно, когда те, о ком ты заботишься, начинают заботиться о тебе. Я рассмеялась и обняла дочь, запустив руки под тёплую овчину.

— Вы, мои дети, — лучшее лекарство, Анушка. Обниму вас всех, и всё пройдёт.

Анушка рассмеялась и ответила на объятие. Потом вздохнула:

— А раньше ты часто бегала к знахарке… И к провидице тоже, — добавила она шёпотом и торопливо забормотала, боясь наказания: — Я однажды шла за тобой… но ты меня не видела…

— Раньше, — пожала я плечами, скрывая испуг от её слов, — твой отец бил меня почём зря. Неудивительно, что мне нужна была помощь знахарок и провидицы. Но сейчас нас никто пальцем не трогает. Верно?

— Верно, — радостно улыбнулась дочь и, прижавшись, шепнула: — Мам, так хорошо, что ты не вышла замуж за дядьку Прошку…

— Согласна, — поправила волосы на её голове, отметив, что мозоли больше не цепляют волоски. И ведь нельзя сказать, что я работаю меньше, чем раньше. Но мозоли исчезли. — Давай пойдём в трактир. Пора завтракать…

— Ага, — согласилась Анушка и отстранилась. — Давай я приведу детей, а ты поможешь Авдотье?

— Мне кажется, или ты стала её бояться? — фыркнула я.

— Нет, — мотнула головой дочь. — Но в последнее время она какая то странная. Ворчит всё время… И вообще…

— Что именно «вообще»? — насторожилась я.

— Да ничего! Просто ворчит. Раньше она не была такой, — вздохнула Анушка, рванула в дом и, прежде чем захлопнуть дверь, крикнула: — Я скажу остальным, что пора есть!

Я осталась на крыльце одна. На низком осеннем небе клубились сизые тучи: то сбивались в плотные комки, темнеющие на глазах, то растягивались в полупрозрачную вуаль, сквозь которую проглядывал сверкающий круг солнца. Сегодня будет дождь. А может, и снег…

Порыв холодного ветра стегнул по голым ногам под длинным подолом. Я зябко поежилась. Успела сшить одежду детям, но на себя времени не хватило. Продолжала ходить в старом, застиранном платье той Олеси… Всё казалось, что зима не скоро и я ещё успею подготовиться.

Вздохнула. Неправильно не думать о себе. Если заболею, детям придётся туго. Нужно срочно взяться за иглу: сшить себе тёплое платье и штаны для девочек, чтобы не видно под юбкой. Здесь брюки считались чисто мужским предметом гардероба.

В трактире пахло кашей на мясном бульоне, Авдотья традиционно готовила её на завтрак. Но самой кухарки нигде не было. Кухня оказалась чистой и пустой. Если бы не растопленная печь и горячая каша, можно было подумать, что здесь никого не было со вчерашнего вечера.

Я заглянула в спальню Авдотьи. Постель была аккуратно застелена, а большой сундук с роскошной резьбой на крышке стоял на месте. С ним она вышла замуж и съехала от родни.

— Авдотья, — позвала я, словно надеясь, что она услышит и появится в пустой комнате. Ничего не изменилось. — Авдотья!

Внезапно за спиной раздалось тихое, но злобное шипение:

— Ч что ты з десь делаеш шь?!

Я подпрыгнула и уставилась на разъярённую Авдотью безумными от страха глазами.

— С ума сошла?! — выдохнула, хватаясь за сердце. — Разве можно так пугать людей?!

— З зачем ты хотела з зайти в мою комнату?! — прошипела кухарка.

Её лицо изменилось: черты расплылись, стали нечёткими, а взгляд напоминал два острых ножа, выставленных из глазниц. Чуть коснёшься и порежешься.

— Успокойся, — невесело фыркнула я. Меня уже порядком достали её странности. Если бы не долг, давно выставила бы из трактира. — Я не собиралась заходить. Просто потеряла тебя и заглянула… Пора завтракать.

— Это моя терр рритор рия, — проворчала она глухим, рычащим тоном.

«Вот ведь заладила! — подумала я. — „Моя территория…“ Во первых, везде моя территория. Во вторых, если бы не долг…» Но долг никуда не исчез, и пришлось включить терпение на полную мощность.

Улыбнулась:

— Конечно, я помню. Это твоя территория, и я даже шагу туда не сделала. Видишь? — кивнула на ноги в старых войлочных тапках, подшитых лоскутом кожи. В таких же ходили дети и сама Авдотья. Кожаные сапоги стоили как корова, а женские туфли лишь на пару монет дешевле.

Авдотья уставилась на мои ноги, замершие в цыплячьем шаге от двери, и постепенно приходила в себя. Клинки исчезли из глаз, черты лица заострились, возвращая привычный облик.

— Ну вот, — улыбнулась я. — Я совсем не собиралась заходить. Просто открыла дверь и позвала. Думала, ты там.

Она кивнула, поджав губы в тонкую ниточку.

Я осторожно шагнула назад, всё ещё опасаясь новой вспышки. В последнее время Авдотья вела себя неадекватно. Ещё пару месяцев назад, когда я только попала в этот мир, она была другой.

Нужно предупредить детей, чтобы держались от неё подальше и не заходили на кухню. Кто знает, как она отреагирует, если Сашенька случайно забредет в её комнату.

— Вот и всё, — повторила я успокаивающим тоном. Наверное, стоит наведаться к знахарке за «спокоительным» отваром, не для себя, а для неё. — Я ушла…

Кухарка выдохнула и кивнула. Потом проворчала скорее по привычке:

— Гостья просила принести ей завтрак в комнату… Не хочет, говорит, с вами завтракать, глаза мозолить своим присутствием.