— А я думала, ты уже дома…

Он смотрел на меня мёртвыми глазами. Потом вытащил откуда то нож — длинный, острый, с крупной рукоятью из серой, потрескавшейся от времени кости. В тусклом свете луны я успела рассмотреть его досконально, вплоть до крохотной царапины на лезвии, украшенном странными символами.

Я рванула прочь. Бежала, чувствуя, как сбивается дыхание, а ужас хватает за горло. Слышала, как за спиной громко топает и шумно дышит тот, кто хотел меня убить.

Петляла между деревьями, надеясь оторваться. Ломала каблуки на каком то перекопанном участке, наверное, это была клумба, в которую только что посадили цветы. Я их видела: полудохлые, ещё не прижившиеся кустики.

Я почти добежала до той части парка, где днём ходили люди. Почти…

Макс догнал меня, схватил, прижал к дереву, свернув руку за спину так, что я не могла шевельнуться. Приставил нож к горлу и сказал, чтобы я перестала орать, иначе он меня убьёт.

И я, как дура, ему поверила. Поверила, что после безумной погони он меня отпустит, если я сделаю всё, как он хочет. Просто изнасилует и отпустит…

Но он, конечно же, и не собирался меня отпускать.

Самое поганое, сейчас я откуда то знала: убийство сошло ему с рук. На следующее утро, когда ему сообщили, что мой труп нашли растерзанным в кустах парка, он так рыдал, что никто даже не подумал, будто за всем этим кошмаром стоит именно он.

У него было алиби. Все видели, как он ушёл ещё в начале вечеринки. Нашелся таксист, который отвёз его домой. И бдительная соседка, которая подтвердила, что он вошёл в свою квартиру… и пропустила, как он снова из неё вышел.

А через пару дней в том же парке нашли ещё один труп. В городе заговорили о маньяке.

Макс преспокойно собрал вещи и уехал в далёкую страну, получив мою должность с совершенно сказочным окладом…

И только потом я оказалась здесь.

— Теперь вы понимаете? — сочувствие в глазах господина Омула стало настоящим.

Он почти обнимал меня за плечи… Если бы не крохотное, с ладонь, расстояние между нами, я сочла бы его поддержку объятиями. И вырвалась бы. Потому что…

Меня колотило. Платье, мокрое насквозь от пота, липло к спине. Зубы выбивали дробь, словно я замёрзла — хотя я и замёрзла. Пронзительный холод поднимался изнутри, и даже жаркая кухонная печь не смогла бы растопить лёд, спрятанный за семью замками в моей душе. Даже слёзы, что ручьём лились из глаз, были обжигающе стылыми.

— Зачем он так со мной? — прошептала я. Голос хрипел: я сорвала горло, когда кричала.

— Мне трудно ответить на ваш вопрос, — качнул головой господин Омул. — Мне неизвестно, что именно с вами произошло. Но полагаю, вы пострадали от рук мужчины, которого любили?

От простого кивка меня повело так, что, если бы господин Омул не удержал меня, я бы упала. К «приятному» коктейлю ощущений добавились головокружение и тошнота. Ком поднялся из желудка и встал посреди пищевода, заставляя постоянно сглатывать обильно побежавшую слюну.

— Это многое объясняет, — заметил господин Омул.

Я мотнула головой, на миг повиснув тряпкой в его руках.

— Ничего, — прошептала. — Это не объясняет ничего… Я всё равно не знаю, как оказалась здесь, в этом мире… Как стала попаданкой.

— Вы всегда были здесь, Олеся. Вы не попаданка.

Я нахмурилась. Мысли со скрипом проворачивались в голове, но пазл из фактов и слов господина Омула никак не складывался.

— Не понимаю, — выдохнула я. — А кто я тогда?

— Я вам объясню. Но для начала давайте присядем, — господин Омул кивнул на широкую скамейку у входа, где стояли большие деревянные ведра с водой.

Раньше их приносил Трохим: у нас, женщин и детей, просто не хватало сил поднять их. Поэтому мы носили воду маленькими вёдрами и сливали в большое либо просили сходить за водой Мишаню.

Господин Омул осторожно подвёл меня к печи и прислонил к ней спиной. Я тут же сползла вниз, не в силах удержаться на ногах. Платье сразу стало тёплым, но кожа спины по прежнему сжималась от внутреннего холода.

Маг спустил полные ведра на пол, поставив их чуть в стороне, чтобы не мешали. Сделал он это так легко, играючи, что я вяло удивилась: по сравнению с Трохимом и Мишаней господин Омул выглядел мелким и слабым, но по силе был ничуть не слабее.

— Давайте присядем, — повторил своё предложение господин Омул. Вздернув меня вверх одним рывком, он усадил на скамью, а сам сел рядом, слегка придерживая моё безвольное тело. — А теперь послушайте меня, Олеся. Постарайтесь понять, что я говорю…

И он начал свой рассказ.

Из всех рас, населяющих этот мир, только люди имеют душу. У оборотней вместо души — их зверь. У драконов — магический дракон. У эльфов — магический дуб. У гномов — магическое пламя их горнов. Смерть любого живого существа, кроме человека, заканчивает его существование окончательно. Зато живут они очень долго, во много раз дольше любого человека. Но только человеческая душа способна перерождаться, а иногда не один раз.

Я слушала господина Омула, закрыв глаза, и думала, что подобные знания есть и в том мире, где я жила раньше. Это же реинкарнация, в которую верят индусы… и не только они.

А он меж тем продолжал:

— Человеческие души — очень тонкая и лёгкая субстанция, способная переноситься космическими ветрами на большие расстояния. Поэтому довольно часто случается так, что после жизни в одном мире человеческая душа перерождается в другом. Именно это и произошло с вами. После смерти вы оказались здесь и родились в теле этой Олеси.

Я мотнула головой. Во время подробной лекции о природе человеческой души я немного пришла в себя и смогла удержать тело в вертикальном положении без помощи мага.

— Но тогда почему я стала собой? Если вы правы, я продолжила бы жить как раньше и ничего не помнила…

— Это довольно просто объяснить, — осторожно улыбнулся господин Омул. — Пережитое вами нанесло человеческой душе непоправимый ущерб. Полагаю, переродившись, ваша душа так и не смогла стать прежней. Травма мешала ей раскрыться в полной мере… И это непременно отразилось на жизни новой Олеси. Из того, что я смог уловить о природе вашей травмы, полагаю, у неё были трудности с мужчинами, — добавил он ещё более осторожно, словно боялся меня ранить.

Но после того, что я пережила в миг своей смерти, ранить меня словами было невозможно.

Я на миг задумалась и кивнула:

— Да, она… то есть теперь выходит, я… всегда боялась мужчин. Стоило им ко мне прикоснуться, как я замирала и не могла пошевелиться… Но я думала, это потому, что Трохим, её покойный муж, избивал её.

— Я думаю, всё это звенья одной цепи, — не стал спорить господин Омул. — Возможно, в момент смерти вы считали себя виноватой в том, что случилось, даже если вины на вас и не было. Так часто бывает. И ваша душа перенесла это чувство в новую жизнь. Поэтому вы замирали без движения, чтобы снова не спровоцировать то, что произошло. Понимаете?

— Да, — чуть подумав, согласилась я. — Вы правы… Моей последней мыслью было, что не надо было доверять ему. Не надо было любить. Не надо было бороться. Надо было отдать ему то, что он хотел, то, ради чего он пошёл на преступление. Пусть я осталась бы без новой должности, но зато жила бы…

— Вот об этом я и говорю. И в новой жизни вы вели себя точно так же.

Я качнула головой, соглашаясь. Всё так и есть. Олеся была тихой, незаметной, податливой, покорной — и всё равно несчастной. Потому что это неправда. Если бы я отступила и Макс получил должность, ничего бы не изменилось. Он не изменился бы. И когда нибудь совершил бы то же самое… Может быть, даже со мной. Ведь я его любила. Я думала о том, что, если победит он, я поеду с ним. В любом качестве: хоть заместителем, хоть женой. Главное, чтобы мы были вместе.

— Но это не объясняет, почему я вернулась… И почему вокруг меня магия вашей дочери…

Господин Омул чуть заметно качнул головой, то ли согласился, то ли просто дал знать, что услышал мои слова. Но заговорил он совсем о другом: