Сама Олеся замуж не хотела, настолько сильно, что уже несколько ночей не могла сомкнуть глаз и в отчаянии молила богов о помощи. Она отчётливо понимала: трактир без мужчины не потянуть. У неё не было ни необходимых знаний, ни практических умений, ни твёрдого характера, чтобы управлять заведением.

И вот сегодня утром я проснулась в её теле… Выходит, боги всё таки откликнулись на мольбы.

Наверное, я должна была возмутиться: как так, какие то боги решили проблемы Олеси за мой счёт? Но вместо этого я не ощущала ничего, кроме решимости. Я была готова справиться со всеми бедами — и сделать это по своему.

Раз уж я оказалась здесь, стоило всерьёз задуматься о будущем. Менять свои взгляды на мужчин и замужество я не собиралась. Замуж за Прошку точно не пойду. Трактир, конечно, не отделение банка, которым я руководила в прошлой жизни, но справиться смогу. В моём подчинении была почти сотня человек, неужели не управлюсь с одной кухаркой, семерыми детьми и парой контрагентов вроде молочника с мясником? Конечно, справлюсь.

Прошку нужно отправить восвояси, он здесь лишний. И бить себя я ему не позволю. Стоит только попробовать поднять руку на меня или детей, найду способ дать отпор. Не обязательно ядом в борщ (хотя идея занятная), но объясню на его языке: я не та тихая Олеся, к которой он привык. Я — другая.

Первым делом — дети. Их нужно пристроить к делу.

Что там говорила Авдотья?

Анушка, старшая, тринадцать лет, «глазки купцам строит»? Отлично, справится с работой официантки. Пусть бегает между столами с подносом. Предупрежу Мишаню, чтобы присматривал: если кто из гостей позволит лишнее, сама разберусь. Без сожалений. За дочь и морду расцарапаю, и достоинство дверью прищемлю.

Мишаня — наш вышибала. По воспоминаниям Олеси, местный «дурачок», которого боги наделили недюжинной силой и огромным ростом. При этом невероятно добрый, просто вид у парня свирепый.

Егорка, второй ребёнок (на два года младше Анушки), тот самый, что сбежал на перекаты. Определим его в курьеры: любит бегать, а он старший сын, будущий наследник трактира. Пусть начинает с низов. Работы немного, но достаточно, чтобы устать и не лезть в опасные места. На перекатах сильное течение, оступишься, и всё. Даже взрослые мужики там осторожничают.

Машенька и Сонюшка (десять и десять лет) — на кухню, в помощницы к Авдотье. В этом мире дети взрослеют рано: с шести лет уже включаются в работу по хозяйству.

Младшие пока вне дела: Ванюшке — пять, Дашутке — три, Сашеньке — чуть больше года. От них хлопот меньше, а Ванюшка, несмотря на возраст, самый смышлёный, присмотрит за малышами.

Теперь трактир. Наследство от погибшего супруга.

Заведение небольшое, непопулярное: стоит у крепостной стены городка, гостей мало, только те, кто не успел попасть в город до заката. Возможно, поэтому, а может, из за никчёмного руководства мужа, мы едва сводили концы с концами. Долги по всем фронтам: молочник, мясник, мельник, пивовар… Суммы неизвестны, муж ничего не говорил Олесе, но кредиторы наведываются регулярно. Узнают, что я выгнала Прошку и взяла управление в свои руки, ждать не станут.

Значит перво-наперво нужно договориться об отсрочке платежей или найти деньги на погашение долгов. И проверить, не осталось ли у мужа заначки (уж он то пил не наше пиво, а что то подороже).

Но самое главное, убраться в доме. Жить в такой грязи совершенно невозможно. Надо отмыть грязь и копоть, разделить комнату на зоны, повесить занавески, у каждого ребёнка должен быть свой уголок.

Решительно поднялась с лавки. Валяться некогда — работы непочатый край.

Первым делом вытащила на улицу все постели: проветрить, выбить пыль, высушить на солнце.

Муж спал на большой кровати с периной. Я — на лавке. Дети — на полатях, под потолком, на старых овчинных полушубках с вылезшим мехом.

Оказалось, что «дерюжка», на которой я спала, тюфяк. Сено внутри слежалось в труху. Развязала завязки, вытряхнула мусор, простирала в щёлоке и повесила сушиться на перила крыльца. Потом схожу на конюшню, набью свежим сеном.

Перина мужа — старая, но добротная. С трудом вытащила её на крыльцо, бросила на траву. Пусть сохнет. Потом выколочу палкой (выбивалки нет) и занесу обратно. Решение принято: кровать отдам старшим девочкам. Анушке уже тринадцать, не дело спать с братьями.

Моя активность не прошла мимо Авдотьи. Она примчалась, как только я появилась с периной на крыльце, и бросилась помогать, причитая:

— Ну, слава богам, поднялась. А то я уж думала, совсем ты плоха стала. По Трохиму убиваешься… А уборка — она полезна. Всю дурь из головы мигом выбьет. Сейчас порядок наведешь, принарядишься, и как Прошка проснётся да в себя придет, так и в храм можно. Батюшка то вас быстро оженит…

— Нет, — оборвала я её, едва речь зашла о свадьбе. — Не пойду я за Прошку.

Авдотья уставилась на меня, будто у меня выросли ослиные уши.

— Да как же…

— А вот так, — перебила я. Раньше Олеся молча кивала, соглашаясь со всем. — Трактир после смерти Трохима мой. Сама справлюсь. Никаких пьянчуг с тяжёлыми кулаками мне не нужно.

— Да как же ты одна?! — всплеснула руками Авдотья. — Ох, видать, сильно Прошка ударил, не в себе ты, милая. Надобно к знахарке сбегать, отвара какого нибудь испросить… Успокоительного… О себе не думаешь, так хоть о детях подумай! Потеряешь трактир, будут скитаться по подворотням. Плохо кончат! Ничего… Прошка, как проснётся, чай, сумеет втолковать тебе что к чему.

— Как раз о детях я и думаю, — отрезала я, стараясь, чтобы тоненький голосок звучал твёрдо. — Не пойду за Прошку. Хватит с меня мужиков. От них одни проблемы: пьют, бьют, гуляют. Зачем мне такой муж? С трактиром справлюсь и без них. Не бином Ньютона.

Старуха нахмурилась:

— Не по нашенски говоришь… «Бином»… Чегой то такое?

— Просто вспомнила, купцы говорили… — пожала плечами я, мысленно чертыхаясь. Прокололась. О том, что я не та Олеся, рассказывать нельзя.

— Ты бы, Олеся, поменьше купцов слушала. А меня побольше. Они то что? Приехали и уехали. А ты мне, поди, не чужая… Внучатая племянница моего Петра… Сродственница… Забыла, что ли? Это же я тебя к Трохиму привела, когда дома совсем невмоготу стало.

Я едва сдержала смешок: «А вот и Фея крёстная…»

— Да как такое забудешь, — улыбнулась я, копируя её говор. — Век помнить буду… И благодарить…

Еле удержалась, чтобы не добавить: «Зуб даю!»

— Ох, и странная ж ты, — покачала головой Авдотья. — Видать, не зря годину ждать надобно после смерти то… Ладно, скажу Прошке, что батюшка не согласился оженить вас так быстро. Пусть поживёт пока в городе, подождёт, когда ты в ум придёшь.

Спорить не стала. Пусть живёт где хочет. Главное, Авдотья нашла повод заставить Прошку отступить. А я то переживала, что придётся отказывать ему со скандалом… Опухший глаз и раздутая щека наглядно показывали, чем грозит недовольство деверя.

Потом я отыграюсь, он пожалеет, что распускал руки.

Пока разговаривали, разложили перину, вынесли шкуры с полатей, развесили на заборе. На свету старые полушубки выглядели ещё плачевнее. Взяла на заметку: срочно сшить мальчишкам тюфяки. Спать на сене лучше, чем на голых досках.

И постельное бельё нужно. И подушки. Олеся и её семья не привыкли к «роскоши», но мне некомфортно без наволочки, простыни и пододеяльника.

— Раз уж оклемалась, может, поможешь мне на кухне? — Авдотья отряхнула руки и белый фартук поверх серого платья.

— Народу то нет, — отмахнулась я. Ни одной подводы во дворе, купеческие обозы либо уехали, либо не приезжали. Одиноких путников накормить несложно. — Пока дома уберусь. Грязь отмою, копоть отскоблю. Печь побелить не мешало бы.

Авдотья кивнула. Когда она ушла, я поймала себя на мысли: страшно идти в трактир. Вдруг наследство не такое, как я придумала? Вдруг его легче сжечь, чем превратить в приличное заведение?

Фыркнула, подавляя страх: «Справлюсь. Чай, не „бином“».