Не успела я ответить, на кухню ввалился бледно зелёный Егорка.

— Что с тобой, сынок? — ахнула я и кинулась к нему. — Заболел?!

Егорка мотнул головой и с трудом, словно сдерживая тошноту, пробормотал:

— Нет… просто… такая вонь!

— Это приправа, — вздохнула я. — Завтра нам нужно будет приготовить для гостей завтрак. А потом мы просто выбросим эту рыбную муку.

— Нет, — Егорке стало лучше, и он смог говорить связно. — Рыбой не воняет… Рыбой пахнет вкусно. А вот во дворе е е… Мам, мне кажется, они положили в котлы тухлое мясо. Анушка увела остальных в избу, сказала, что там не так воняет. А я прибежал к тебе.

— Вот говорила я, — взвилась Авдотья, — гнать их надобно! Одни проблемы от таких гостей! Другие сейчас как учуют, чем у нас во дворе воняет, так и вовсе приходить перестанут. Тогда совсем зубы на полку положим! Лучше одна монетка в своём кошельке, чем горсть в чужом!

Спорить с «народной мудростью» — себя не уважать. К тому же я была с ней согласна: лучше монетка в своём, чем горсть в чужом. Однако если есть возможность получить часть этой горсти, глупо её игнорировать.

— Сидите тут, — велела я и выскочила за дверь.

Егорка не ошибся. На улице воняло так, что я едва устояла на ногах.

Однажды, когда мы были молоды и бедны, мой знакомый привёз из командировки в одну северную страну баночку старинного и очень традиционного блюда, которое мы решили продегустировать всей компанией. Стоило открыть крышку, как поднялась такая вонь, что кому то стало плохо сразу. Кто то, в том числе и я, так и не решился попробовать ни кусочка. И только двое самых безбашенных парней рискнули вкусить прелести квашенной особым образом селёдки…

Так вот, вонь от сюрстрёмминга не шла ни в какое сравнение с тем, что я ощутила сейчас во дворе моего трактира. Егорка был прав: после такого даже хевва покажется вкусной.

Недолго думая, я прижала к носу подол юбки и рванула в самую гущу событий, к котлам, возле которых суетились наши «дорогие» гости. Среди всех я знала только Кропа: он стоял прямо у костра среди одинаково приземистых мужчин. Но стоило мне сделать шаг к нему, как путь мне преградил какой то незнакомец:

— Простите, госпожа, но вам туда нельзя. Кольхен готовят только мужчины, присутствие женщин может испортить вкус готового блюда.

— Да мне всё равно! — взвизгнула я. Запах тухлятины просто душил меня, лёгкие отказывались вдыхать отравленный воздух. — Уберите это с моего двора немедленно!

— Но разве не вы обещали гостям возможность вкушать привычную им пищу? — усмехнулся он. Недобро так, неприятно. — И уже получили свою плату: и деньгами, и рецептом нашего традиционного блюда.

Я мысленно выругалась. Прав… Этот человек, который не просто спокойно дышал этой вонью, но и собирался съесть то, что готовилось в их котлах из этого ужасного тухлого мяса, был абсолютно прав. Мы именно об этом договаривались изначально. И я получила свою плату. Но откуда же я знала, что речь идёт о чём то подобном? Я думала, они будут готовить суп… или кашу… ну, или жарить мясо… а не вот это…

Незнакомец чётко уловил мою заминку и понял, в чём моя слабость.

— Неужели вы собираетесь нарушить уговор?

Я замялась. Не знала, что сказать. Нарушить договор было для меня чем то страшным. Привыкла к этому ещё в прошлой жизни: вся моя работа в банке строилась на том, что все железно соблюдают договоры. А если не соблюдают, то ты имеешь полное право обратиться в суд и всё равно вынудить человека соблюсти подписанное соглашение.

Да, здесь мы ничего не подписывали, договорённости были только на словах. И опять же опыт прошлой жизни говорил: договор без правильного оформления, подписей и печати — не договор. В принципе, никто не смог бы упрекнуть меня, если бы я решила отказаться от своих слов и запретить разводить вонь на моём дворе.

Никто, кроме меня самой…

А я чувствовала: если пойду на поводу эмоций и прикажу гостям убираться прочь, то пострадаю больше всего именно сама. И дело не в тех монетах, что уже лежат в моём кармане. Дело в том, что я потеряю репутацию. Больше никто и никогда не поверит ни единому моему слову. Купцы ведь существуют не в вакууме… А значит, эти сорок с гаком человек начнут рассказывать на каждом углу, как их, вопреки данному слову, выгнали из моего трактира.

И снова этот странный незнакомец как будто бы понял, о чём я думаю. Он улыбнулся и кивнул:

— Вот и правильно… А сейчас вам лучше уйти. И простите, что не приглашаю разделить с нами трапезу. Неподготовленного человека наше сегодняшнее блюдо просто убьёт. А я этого не хочу.

Я молчала. Во первых, мне и сказать то было нечего. Во вторых, боялась открыть рот, тошнота стала просто невыносимой.

— Вам лучше уйти, — повторил незнакомец. — Спрячьтесь за закрытыми дверями. И не переживайте: запах быстро выветрится, как только мы закончим наши празднества.

На кухню я вернулась на деревянных ногах. Уже представляла, как будет ныть Авдотья, пеняя мне: «Я же говорила». Как с укоризной посмотрит сын, в глазах которого я потеряла авторитет, потому что не справилась с проблемой.

Но, как ни странно, они оба промолчали. И не сказали ничего. И, судя по сочувственным взглядам, даже не подумали.

А приправа для хеввы, кстати, на самом деле пахнет довольно вкусно.

Весь вечер мы так и просидели в трактире, не выходя во двор. За детей я не беспокоилась: мы уже поужинали, а Анушка способна присмотреть за младшими братьями и сёстрами и уложить их спать вовремя.

А мы втроём, чтобы не терять зря время, занялись уборкой. Авдотья скоблила столы на кухне, а мы с Егоркой и Мишаней — в гостевом зале. Всё равно при такой вони к нам ни один гость не заявился.

Как только стемнело, во дворе стало шумно… Видимо, незнакомец не врал: у караванщиков случился какой то свой праздник, который они решили отметить столь гнусным варевом. Я нисколько не сомневалась: в обычной жизни люди такую гадость есть не могут, как бы их не приучали к такому с детства. Всё равно вкусовые рецепторы не обманешь. Тот же сюрстрёмминг — блюдо не на каждый день.

— Они там, кажется, пляшут… и поют… — Егорка таращился в окно, выходящее на двор, и пытался разглядеть, что происходит за рядами гружёных под завязку арб в центре площадки, где горел костёр. Сын то ли привык к вони, то ли просто оказался крепче, чем я, но уже не так сильно реагировал на доносящиеся до нас «ароматы».

Я же боялась открыть рот, чтобы не впустить неприятный запах в лёгкие, которые и так уже отказывались дышать. Ещё немного, и за глоток свежего воздуха я готова буду отдать полцарства и трактир в придачу.

Зато работалось очень хорошо. Я с таким остервенением скоблила деревянные столешницы, представляя на месте этих столов то Кропа, то госпожу Омул, то того незнакомца, который так легко нашёл во мне нужные кнопки, заставив отступить и позволить караванщикам остаться, что к полуночи, когда гости наконец утихомирились и сожрали ритуальную пищу из тухлятины, я успела отскоблить не только все столы, но и все скамейки.

Давно хотела, да всё не хватало ни времени, ни сил, ни желания возиться со скребком. Это не такая простая работа, как может показаться: от древесной пыли нос чешется, и руки потом болят от однообразных движений.

Егорка помогал мне не очень активно, то и дело отвлекаясь на пригляд за караванщиками. А потом и вовсе заснул, сидя на лавке и положив голову на стол.

Мишаня давно и как то технично исчез, растворившись в темноте… Наверное, решил, что раз пользы от него никакой, а он первым же движением «отскрёб» от доски щепку толщиной в сантиметр и испортил поверхность стола, то он здесь и вовсе не нужен.

А я всё скребла и скребла, переставляя подсвечник с толстой свечой с одного стола на другой.

— Олеся, — громкий шёпот Авдотьи заставил меня вздрогнуть. Я как раз представляла, как с наслаждением снимаю стружку с Кропа, чтоб ему пусто было. Если бы он сразу сказал, что именно собирается приготовить на ужин, я никогда и ни за что не согласилась бы на подобные условия! — Костёр погас… И во дворе уже почти не воняет… Шла бы ты спать… И не беспокойся, хевву я завтра сама приготовлю, накормлю гостей и спроважу с глаз долой… А ты отдохни...