Я вспомнила мультик про деда Мороза и лето. Почему-то она показалась актуальной и доброй. Разогрела в руках мазь и приступила к процедуре. Когда закончила, Сабина уже спала.

— Все будет хорошо, малышка, — погладила по темным кудряшкам. Мне хотелось, чтобы у этой девочки все было хорошо. Пусть ее голосок звенит колокольчиком в этом доме.

Было около десяти, когда я, поцеловав сына, отправилась разыскивать беседку. Я еще не до конца изучила дом.

Во дворе было очень тепло, стрекотали сверчки и сладко пахло ночными цветами. Не слышно машин, свет на территории приглушен, воздух приятный, без пыли и смога дорог.

— Ты хотел что-то обсудить? — нашла Сафарова и большую беседку. Она пряталась в зарослях раскидистой ивы. Летняя ресторанная резиденция. Адам на каком-то хитром барбекю, встроенном прямо в стол, готовил стейки, рядом бутылка чего-то французского, на стойке овощи, хлеб, нарезки. Еще были документы.

— Я закрыл твою ипотеку, — кивнул на бумаги, лежавшие недалеко от моей руки. — Позвони завтра в банк и получишь подтверждение.

— Спасибо, — я взяла бумаги, — это большие деньги… — только сейчас осознала это.

— По меркам Москвы — нет, — спокойно парировал, щипцами переворачивая мясо.

Сафаров явно успокоился и не собирался снова прессовать меня. Интересно, а два крупных куска говядины он реально сам съест?

— Одиннадцатый час, — ткнула пальцем в мясо, — нужно следить за холестерином.

— Я слежу, поэтому для меня салатик, — указал на овощи в большой глубокой тарелке. — Контракт прочитай и подпиши, — протянул мне другой документ.

Все очень стандартно. Почти. Я дошла до раздела «особые условия»:

Работодатель и работник обязуются общаться уважительно, блюсти честь и достоинство, не допускать сексуализированного насилия, домогательств и любых других действий сексуального характера.

Оскорбления, неподобающее общение, поведение, наносящее вред одного человека другому служат поводом для расторжения договора. Грубое нарушение личного пространства, психологическое давление, травля, запугивание, дискриминация также ведут к расторжению трудового договора.

Я подняла на Сафарова озадаченный взгляд;

— Это трудовой договор или пакт Молотова-Риббентропа?

— Договор о ненападении. Чтобы нам обоим было спокойнее.

— Ты боишься, что я тебя сковородкой огрею?

— Боюсь, что рука коварной женщины дрогнет над моим кофе и лишит меня потенции.

— Меня твои дела ниже пояса не интересуют, — взяла в руки ручку.

— Слабительное тоже так себе удовольствие, — Адам убрал мясо с огня, профессионально упаковывать его в фольгу.

— Я реально с этим в суд могу пойти?

Адам кивнул.

— А если мы не сойдемся с твоей дочерью, то отпустишь меня?

Сафаров закатил глаза и потянулся через стол ко мне: нашел в договоре раздел форсмажор. Я прочитала: получалось, что я могла уйти через месяц, если Сабина меня не примет и попытки сблизиться приведут к ухудшению ее состояния. А по собственному я могла уйти, если работодатель нарушит договор и особые условия.

— Подписываем? — выжидательно наблюдал, как я кусала губы. Я кивнула. Адам поставил размашистую подпись, затем я свою. Надеюсь, я сейчас не продала дьяволу свою душу.

— Как Сабина? — тон деловой, взгляд ясный, руки при себе.

— Уснула, — мягко ответила. — Она очень терпеливая. Болевые моменты были, но Сабина стойко переносила, — не знаю, может, завтра она объяснит отцу, что я изверг, но сегодня сладко заснула. — Адам Булатович, — я решила придерживаться нейтрального общения, — мне нужно знать, как произошла блокировка речи.

Сафаров поднял на меня глаза, и столько в них было боли, настоящей, живой, бьющей через край, но не проливающейся слезами. А еще злость. Интересно, на кого?

— Это не праздное любопытство, — вложила всю искренность в каждое слово. — Мне нужно знать, чтобы попробовать помочь. Еще эта реакция на бассейн… — задумчиво перебирала свои волосы, привычка.

— Сабина видела, как ее мать утонула в бассейне, — ровно произнес.

— Утонула?! — шокировано переспросила. Какой ужас. Теперь понятно, почему бассейн вызвал такую реакцию. Бедный ребенок…

— Это было ее решением, — со сталью в голосе пояснил. Я нервно сглотнула. Сначала не могла переварить услышанное, потом осознать: почему бедная женщина это сделала? Что мать чудной девочки и жену красивого мужчины (пусть вероломного, но Адам ведь выбрал ее!) сподвигло пойти на отчаянный шаг? Сафаров изменил ей? Плохо относился? Бил? Способен ли он на это? Раньше сказала бы, что нет. Сейчас не знаю даже. Я ведь не была замужем за этим мужчиной; каков он как муж?

— А… — мялась, подбирая слова: — Ваша супруга, она здесь, в этом доме?

— Конечно, нет, — сухо ответил и поджал губы. — Не такое я чудовище. Пришлось срочно переезжать в другой район. Бассейн вообще… Я хотел сравнять его с землей, но психолог рекомендовала постепенно приучать дочь к позитивным воспоминаниям, чтобы страх не укрепился и не стал фобией на всю жизнь. Но пока рано. Саби очень плохо реагирует. Год прошел… — Адам задумался.

— Со смерти? — тихо поинтересовалась, бояться спугнуть его откровенность. Я хотела узнать.

— Нет, Мадина умерла два года назад. Просто… В том году набрал воду, запустил всяких детских приколюх, детей позвали. Хотел сформировать позитивные воспоминания. Не вышло, — жестко закончил. Но не я была причиной, исключительно его воспоминания. И, возможно, вина.

— Мне жаль. Правда, — искренне произнесла. Все-таки я добрая, и Сафаров это знал.

— Гости, — Адам провел по лицу и снова стал недосягаемым хирургом, холодным, строгим и не ведущим откровенных бесед с чужими людьми.

Я обернулась. Все, мне пора. Не буду мешать вечеринке.

— Здорово, братуха! — узнала голос Рустама. Они двоюродные братья и коллеги.

Надеюсь, он не помнил меня. Ни к чему слухи. — А кто тут у нас такой красивый? — этому тоже нравились блондинки, а у меня волосы длинные, закрывавшие спину до самой талии.

— Я, — повернулась во всей красе. Не убегать же.

— Саша?!

Адам

Что со мной? Почему я глаз не мог от нее оторвать? Старался вести себя холодно и по-деловому, как работодатель с подчиненной, без всякого харассмента. Я ведь не прогадал, доверился интуиции, твердившей: Саша способна помочь. Так и вышло! Сабина хорошо отреагировала, пошла на контакт, доверилась, позволила себя успокоить. Я в ответ составил треклятый контракт: себя обезопасить от глупых поступков и эмоциональных срывов, а ее — от последствий моих действий. Что бы ни было в прошлом, сейчас наши отношения совсем иные, исключительно рабочие. Только я не мог не прожигать Сашу взглядом, а она научилась совсем не обращать на меня внимания.

Вот она стояла передо мной, улыбалась (не мне, естественно), волос невзначай касалась, перебрасывая густую светлую копну с одного плеча на другое. Даже рождение ребенка не изменило хрупкой фигуры, стройной и изящной, без крутых холмов, но с плавными переходами от макушки до изящных щиколоток. И этот мачо-дрочо Рустам плясал возле нее лезгинку. Самец собаки, мать его!

Двоюродного братишку я любил, но его натуру членистоногую — не очень, особенно в отношении моей женщ… моей няни! У нас с Рустамом негласное правило: мы не отбиваем друг у друга женщин, не делимся ими и не спим с бывшими братского сердца. Поэтому меня жутко бесило, что Руст на Олененка смотрел, как на десерт, которым планировал насладиться после основного блюда! Да, он запал на нее раньше. Точнее, сказал об этом позже, когда я уже смотрел на Сашу Лисицыну, медсестру моего отделения (ее только-только перевели) как на девушку, которая меня привлекала физически. Саша в моем вкусе, обожаю светленьких, тонких и звонких.

Моей целью не было максимально быстро загнать девочку в свою постель, в отличие от моего брата. Женским вниманием мы оба разбалованы, но он моложе и гуляка тот еще. Мать с отцом все женить его хотели да о внуках мечтали, а он из каждой ловушки козликом прытким выпрыгивал и дальше по девам скакал. Сашу ждала бы та же участь, если бы сдалась на милость дагестанского Казановы. Я оказался не сильно лучше: изначально планировал легкий страстный роман с мирным расходом, а вышло иначе. Все сложно и больно.