Шайзе!

Позиция для стрельбы у меня была самая отвратительная — весь на виду. Любой мало-мальски грамотный стрелок снял бы меня на раз-два. Но последний противник поверил, что уже победил, высунулся из-за досок и тут же нарвался на мои пули. Две в корпус, одна в голову. Готов.

Все произошло настолько стремительно, что вокруг даже не успела начаться паника. Не звучали сирены, не кричали люди.

И я должен был этим воспользоваться.

Пленка!

Я не мог ее оставить в чужих руках. Сейчас, когда стало очевидно, что ячейка ненадежна, лучше было забрать ее себе.

Обшарив карманы того, с кем я успел поговорить, и не найдя там ровным счетом ничего, я пришел к выводу, что пленка еще на почте. Видно, группе захвата дали знак, что брать нужно вот того человека, и не более…

Быстро покинув подворотню, я вернулся в здание Главпочтамта, подошел к ящику и вновь открыл его ключом.

Пусто!

Твою ж налево, да с переворотом! Так я и думал! Содержимое успели изъять, но кто?

Оставив ящик открытым, я в три шага вошел в основной зал. За стойкой стояли две девушки, к которым вела короткая очередь из посетителей. Я проигнорировал людей, подошел к ближайшей работнице и спросил:

— Кто забрал содержимое ячейки? Отвечай!

Для наглядности продемонстрировал пистолет, и она мне тут же жестом указала на дверцу за ее спиной. Понятно, секретная комната.

Вокруг завизжали женщины, но я даже не повернул головы.

Подойдя к двери, я ногой выбил дверь, тут же заглянув внутрь.

Крохотная комнатушка, в которой царствовал мужчина в пенсне. Вокруг валялись сотни распечатанных писем. Мужчина как раз пытался на свет рассмотреть содержимое моей пленки.

Я впечатал его в противоположную стену, подхватил микропленку, аккуратно свернул ее и сунул в футляр.

Дознатчик вырубился, ударившись головой, но он был мне не нужен.

Я выскочил в общий зал — там уже было пусто. Клиенты сбежали, работницы тоже.

Миновав короткий холл, я оказался на улице. На меня показывали пальцами, но близко никто не смел подойти.

Собраться с мыслями, вспомнить схему квартала. Вперед!

Я успел убраться до приезда полиции. Они, конечно, быстро найдут убитых агентов — интересно, какого ведомства? Но на этом вновь потеряют след. Вычислить меня они не смогут — не хватает данных.

Отходил я со всей осторожностью, перепроверяясь десятки раз. Еще не хватало привести случайный хвост на адрес, где мы укрылись. Все это время я лихорадочно размышлял — что дальше? У меня вариантов не было, у Матильды Юрьевны, полагаю, тоже. Никак я не мог избавиться от микропленки, словно проклятье подцепил.

До нужного дома я все же добрался без приключений. Выждал несколько минут снаружи, в соседней подворотне, потом перебрался к нашей.

Гриша, где же ты? Должен дежурить, бдить…

Никого.

Тяжелое предчувствие сдавило сердце.

Стук-стук!

Неужели, опять?

Я привалился к дому, пытаясь отдышаться. В глазах стало темнеть. Было уже это, было несколько раз, я все грешил на Димкины болячки, и вот вновь.

Глубокий вздох… выдох… вдох… выдох…

Соберись!

Наконец, чуть отпустило. Еще через минуту я смог встать на ноги. Надо к врачу, но где его сыскать?.. Авось, будем живы…

Чуть волоча левую ногу, я вошел в дом. Тишина.

Комната, в которой я оставил женщин, была пуста. Почти пуста.

На кровати, прикрытая легким пледом, скрестив на груди руки, лежала Матильда Юрьевна.

Она была мертва.

Я проверил тело — смерть старушки оказалась не криминального характера. Скорее всего, повторный сердечный приступ, который Матильда Юрьевна уже не пережила.

Мне было ее искренне жаль, но лучше умереть свободной, чем в подвалах Гестапо.

Но что случилось после? И где Марта с Гришкой?

Я заглянул и в ту комнату, где мы ночевали — пусто. И что делать? Задерживаться в этом здании я не собирался, но это единственное место, куда может вернуться мой боец. Вот только если его с Мартой взяли гестаповцы, то придут сюда как раз они.

Думай, Димка, думай! Качай!

Я давно уже заметил, что перестал называть себя тем старым именем, с которым родился. Дмитрий Буров — стало моим основным именем. С ним живу, с ним же, видно, и умру…

Итак, основная версия — когда старушка скончалась, ее внучка впала в истерику. По-русски она не говорит, а значит, не сумела объясниться с Гришкой, тот не смог ее успокоить. Что дальше? А дальше Марта выгадала момент и сбежала, а мой боец помчался за ней вслед догонять. Вот только на улице я их не встретил. Получается, они успели отбежать достаточно далеко от дома и, наверняка, уже привлекли к себе лишнее внимание.

Марта без контроля бабушки могла натворить дел и вывести полицию на наше убежище. Однозначно отсюда надо было срочно убираться. Вот только куда?

У меня оставался лишь один выход — прорываться к нашим. Здесь оборвался последний контакт, и вряд ли я сумею найти новый. Придется уходить лесами, в одиночку. Но что делать с Гришкой? Бросать его я не хотел, но и бесконечно ждать не мог.

Решено, дам ему час. Если за это время мой боец не вернется, ухожу сам.

На всякий случай я спустился во двор и проверил машину — на месте, никто ее не трогал, так и стоит под тентом, как мы оставили вчера. Значит, они точно ушли пешком.

Я нервничал, ситуация мне совершенно не нравилась. И самое плохое, я ничего не мог изменить. Как обычно, это раздражало больше всего. Я понимал, что случился форс-мажор и что Григорий ни в чем не виноват, и все равно злился.

Так, Буров, успокойся, побереги нервы! А то опять сердце прихватит. Кстати, с этим тоже надо было что-то делать. Не хотелось умереть в самый неподходящий момент… я вспомнил Матильду Юрьевну, лежащую на узкой кровати в промерзшем доме, и непроизвольно поежился.

Нет, внутрь я больше не зайду, хотя собирался выждать заданное время там. Лучше побуду тут снаружи на свежем воздухе.

Я встал за торцом сарая — так, чтобы меня не было видно, если кто-то заглянет во двор.

Минуты стремительно текли одна за другой. Ничего не происходило.

Что же, дождусь до конца часа и прочь отсюда. Жаль Гришку, пропадет без меня, но не торчать же мне здесь бесконечно.

Когда время почти истекло, и я уже решал, в какую сторону двинуть дальше, послышались чьи-то торопливые шаги. Судя по всему, человек шел один. Я не высовывался из своего укрытия, поэтому не видел, кто именно явился в наше временное убежище.

Гость слегка потоптался во дворе, потом решительно направился к входной двери в подъезд, повернувшись ко мне спиной.

Время!

Я вынырнул из засады, в три быстрых шага настиг прибывшего и взял его шею в плотный захват — не шевельнуться, не дернуться. Человек захрипел, но вырваться при всем желании не мог.

Гришка или нет? Со спины непонятно, а выпускать пленника я не хотел, но все же чуть ослабил хватку, и тот тут же прохрипел:

— Командир! Это же я, Григорий!

Я убрал руки, и боец чуть не рухнул на землю от неожиданности. Выждав четверть минуты, пока он оклемается, я потребовал:

— Докладывай!

Парень вытер выступивший на лбу пот и начал тараторить:

— Вы только ушли, бабке плохо стало, за сердце схватилась и стонет… я ее на кровать уложил, вижу, побледнела вся, еле дышит, но шепчет что-то… я наклонился, а она говорит, мол, бегите под землю, там переждете… ну, думаю, бредит старая, а она — откуда только силы взялись — как треснет меня по лбу… в метро, говорит, дубина, уходите… и рассказала, где ближайший вход для работников… а потом легла и померла… а тут внучка ее — до этого сидела молча и смотрела, а как бабка откинулась — заголосила так, что за три квартала слышно стало… и бежать… а я за ней! Она быстрая, коза, по лестнице скатилась и на улицу… а там люди ходят, смотрят. А ей плевать, переклинило, девка же, бежит и орет… понятно, бабку ей жалко, но себя бы пожалела, дура. Я за ней со всей возможной скоростью, но не бегом, а быстрым шагом… Думаю, не догоню, уйдет, зараза!