Рано или поздно кончается все. Наш променад завершился у высоких дверей, где дежурили сразу восемь человек под командованием уже известного мне обершарфюрера Миша.

— Фишер? — его левая бровь удивленно взлетела вверх. Присутствие Рифеншталь он проигнорировал. — Опять вы?

Я пожал плечами.

— Так же рад видеть вас вновь.

— Он со мной, — элегантно взмахнула рукой Лени. — Нас ожидают, откройте двери!

Я чувствовал, что Рохус злится, но поделать ничего не может, разве что слегка задержать нас и попытаться унизить.

— Сначала я должен провести личный досмотр, — скучным голосом сообщил он. — Без этого проход в левое крыло закрыт.

— Так чего вы ждете? — Лени шагнула вперед, разводя руки в стороны. — Проводите ваш досмотр!

И все же ее никто не коснулся, но тонкая фигура актрисы была, как на виду. Ничего не скрыть. А вот на мне оторвались по полной, обшмонав с головы до ног, как уголовника. Но я не сопротивлялся, наоборот, подбадривал:

— Давайте, тыловые крысы, проверяйте боевого офицера! Пороха тут никто не нюхал? А мы за вас горели заживо на фронте! В зад мне заглянуть не забудьте, вдруг там граната?

Лени смотрела на процедуру досмотра с широко открытыми глазами, видно, представив на секунду, что это могло произойти и с ней, но смолчала.

Наконец, Миш процедил сквозь зубы:

— Проходите! Вас ожидают…

Двое эсэсовцев распахнули дверь и тут же закрыли ее вновь, едва мы зашли в левое крыло.

Нам навстречу уже спешила довольно симпатичная женщина лет тридцати, в длинном наглухо застегнутом платье из черного шелка, на котором ослепительно блестела золотая цепочка с подвеской из топаза. На руке у нее красовались изящные золотые часики с бриллиантами, а аккуратная прическа держалась на бриллиантовой заколке.

Урожденная Ева Анна Паула Браун, в замужестве Ева Гитлер, но брак ее продлится всего лишь день и ночь, а потом яд и жуткая смерть. Но это в будущем. Сейчас же она улыбнулась, в приветственном жесте раскинув руки в стороны, и радостно воскликнула:

— Лени! Наконец-то!

— Ева!

Они обнялись совершенно по-дружески, как давние знакомые. Потом Рифеншталь представила меня, и я вручил конверт с конфетами, но Ева особо не заинтересовалась, лишь поблагодарила легким кивком и тут же вновь переключила свое внимание на актрису.

— Я так рада, что ты приехала! Знаешь, мне совершенно не с кем поговорить! Надеюсь, мы проболтаем с тобой всю ночь, нам столько всего нужно обсудить… но сначала, пойдем уже к нему, он ждет!..

Гостиная была сплошь обита красным деревом. На стенах висели масляные пейзажи и портрет Гитлера в полный рост. Несколько диванов и кресел плюс пара столиков разбавляли интерьер. По центру комнаты стоял большой овальный обеденный стол и десяток стульев вокруг. Но в целом все было достаточно скромно и даже аскетично. Никакой лепнины или позолоты, никакой излишней роскоши, лишь строгие рубленые контуры.

Негромко играл патефон — что-то из классики. Кажется, одна из опер Вагнера. Свет был слегка приглушен, и обстановка казалась вполне личной, интимной.

Адольф выглядел точно так же, каким я видел его с утра. Кажется, даже не сменил одежду, разве что снял пиджак, небрежно бросив его на спинку стула, и развязал галстук. Он сидел в одном из кресел, придвинув к себе низкий столик, на котором были разложены бумаги, и работал.

— Хайль Гитлер! — проорал я с самого порога, вытянув руку вверх.

Дамы поморщились, фюрер вздрогнул и поднял на меня глаза. Глаза у него были голубые и пронизывали, казалось, насквозь. Пожалуй, это единственное, что соответствовало в нем пропагандируемуму министерством образу «правильной арийской внешности». Все остальное — средний рост, каштановые волосы, луковицеобразный нос — под эти критерии совершенно не подпадали. До высоких светловолосых атлетов, некогда представлявших Германию на Олимпийских играх, ему было далеко. Но… что позволено Юпитеру, не позволено быку…

— Офицер, нельзя ли потише? — он поднялся с кресла и потянулся, хрустнув костями. — Признаться, голова болит с обеда, а тут ваши крики. Уймитесь! — его австро-баварский акцент отчетливо слышался, особенно раскатистая буква «р», которую в публичных речах он пытался скрыть. Сам же голос оказался мягче, глубже и проникновенней, чем обычно. Сейчас передо мной находилось частное лицо, а не политик и лидер нации.

— Прошу прощения, мой фюрер, — пробормотал я, чуть растерявшись. Вовсе не так я представлял себе первую встречу с тем, чье имя будут вспоминать еще многие десятилетия, проклиная его, как главного злодея всей истории человечества.

— Лени, дорогая, вы наконец почтили нас своим вниманием? — он шагнул навстречу Рифеншталь и расцеловал ее в обе щеки. — А этот прыткий юноша при вас?

— При мне, — улыбнулась Хелена. — Он приносит мне удачу.

— Раз так, пусть будет, но попросите его больше не орать!

Я прищелкнул каблуками, всем своим видом выражая крайнюю степень раскаяния и сожаления.

— Он не будет, — кивнула Лени.

— Раз так, проходите, моя дорогая, располагайтесь, и ваш компаньон тоже.

— Лейтенант Фишер — адъютант полковника Штауффенберга, — представила меня Рифеншталь, сделав это весьма деликатно и вовремя. — Он недавно с фронта, находится на лечении по ранению, имеет награды, герой.

— Это похвально, — фюрер впервые взглянул на меня заинтересованно, а потом — неслыханное дело! — подошел вплотную и похлопал меня по плечу. — Бравый солдат, благодарю за службу! Рейху нужны такие, как вы!

— Германия превыше всего! — вновь рявкнул я, забывшись, и тут же постарался исправиться. — Простите, мой фюрер!..

Адольф чуть поморщился, но в этот раз не стал пенять мне.

— Ничего, ничего… понимаю, возможная контузия, проблемы со слухом и разумом. Присядьте за стол, молодой человек, и ешьте вдоволь. Вам нужно восстановить свои силы! Сейчас все принесут…

И правда, через минуту в зале появились две девушки, одетые в скромные платья горничных с белоснежными передниками. Они быстро расставили на столе блюда с кушаньями, тарелки, бокалы и столовые приборы — мягкие серебряные ножи, вилки и ложки, такими вряд ли можно убить — надо очень постараться. Так же принесли пару бутылок вина, шампанское в ведерке со льдом и стеклянную бутылку с минеральной водой, специально для Гитлера. Как известно, алкоголь он не пил и был убежденным вегетарианцем.

— Что это у вас в руках, дорогая Ева? Шоколад? Угостите?

Впервые я увидел блеск в его глазах. Неистовый любитель сладкого? Знал бы, что так получится, пропитал бы заранее угощение ядом. И никакой бомбы или кинжала, съел и конец — медленный и мучительный. Эх, Лени, жаль, что ты не натолкнула меня на эту мысль прежде. И главное — никакой предварительной проверки! Дьявол, не везет — так не везет…

Съев примерно половину кулька, Адольф успокоился. Дальше все пошло более камерно.

С небольшой задержкой явился еще один гость. Его лицо я узнал сразу — Эрих Кох, рейхскомиссар Украины, гауляйтер Восточной Пруссии. Он-то что здесь делает?

Обидно, что Николая Ивановича нет рядом в этот момент. Он так мечтал прикончить Коха лично, но каждый раз операция срывалась. Сейчас бы он своего шанса точно не упустил. На меня Кох слегка покосился, но тут же отвернулся без интереса. Мол, раз нахожусь здесь, значит, так и нужно. Хотя мой незначительный ранг не мог его не заинтересовать — редкое явление в личном окружении фюрера, вокруг которого обычно вились чины повыше.

Мы сели за стол и отдали должное блюдам — мне достался ягненок в сливочном соусе с гарниром из тушеных овощей. Кох взял простой шницель с гарниром из кислой капусты. Дамы ели салаты и немного жареной говядины, а вот фюрер ограничился исключительно овощами.

Вино и шампанское пили, но крайне умеренно, и застольная беседа касалась исключительно светских тем. Я, разумеется, хранил полное молчание, лишь активно работая вилкой и ножом.