Я был с ней согласен, скинул с себя шинель и приказал Гришке прошерстить квартиры в поисках неброских вещей. Тот умчался выполнять задание, а я сел на стул, налил кипятка из чайника и задумался. Нужно было выработать план дальнейших действий. Нужно прорываться к своим… но ведь задание Зотова не выполнено. Да, Марту Мюллер — она же Матильда Юрьевна — я нашел, но пленка до сих пор в моем кармане, и отдавать ее старушке смысла нет.

— Вы правильно размышляете, юноша. Вижу по вашему лицу, — Матильда присела на стул напротив меня. — Я могу умереть в любой момент, так что рассчитывать на мое деятельное участие не стоит. И все же… полагаю, что сумею оказаться кое в чем полезной…

Я хлебал кипяток и слушал, давно сообразив, что старушка очень непростая. Нет, понятно было и так, что агент в центре Берлина — это человек опытный и надежный, но Матильда обладала главным качеством — абсолютным самоконтролем. Вот только здоровье ее подвело.

Но договорить она не успела.

В этот момент глаза девушки, до этого мирно лежащей на кровати, широко распахнулись. Она резко села, спустив ноги на пол, и замерла в изумлении. Еще бы — только что она находилась в машине с двумя страшными русскими, что едят детей… мгновение — и она уже в постели, а рядом все тот же людоед, сидит, причмокивает губами, да глазами жадно зыркает.

— А-а-а! — крик только начал зарождаться в ее груди, но тут вмешалась старушка.

Она встала со стула, вперила указательный перст в сторону внучки и раскатисто, как генерал на плацу, пророкотала на немецком:

— Halt die Klappe, Marta!

*( нем. грубое) Заткнись, Марта!

И Марта замолкла, а кто бы не замолк. Даже я подавился кипятком, а Гришка в коридоре, судя по всему, споткнулся и чуть не покатился по ступеням.

Девушка испуганно открывала и закрывала рот и смогла пролепетать лишь:

— Oma*?

*( нем.) Бабуля?

— А кто же еще, малышка! Ну-ка, успокойся, — контраст грубого окрика с заботливым и нежным голосом любящего человека, которым теперь заговорила с внучкой Матильда, был разительным. Но это подействовало. Я видел, что Марта, готовая сорваться в истерику, мгновенно успокоилась и уже осматривалась по сторонам с любопытством.

— Бабушка, меня похитили! — они говорили по-немецки, и я не вмешивался, прихлебывая кипяток.

— Тебя спасли, дорогая! — торжественным тоном возразила Матильда Юрьевна. — Если бы не эти юные господа, сейчас тебя бы пытали в подвалах Гестапо… и меня тоже.

— Что такое ты говоришь? Это невозможно! — от возмущения Марта вскочила на ноги, и я насторожился — если она попытается выскользнуть за дверь, я успею ее перехватить. Но этого не понадобилось.

— ТЫ МНЕ НЕ ВЕРИШЬ? — в этот раз старушка не повысила голос, наоборот, говорила едва слышно, но от нее во все стороны потекла такая сильная энергия, что я все же подавился, а Марта рухнула обратно на постель.

В этот момент в комнату ввалился Гришка с охапкой вещей в руках и бросил все прямо на пол.

— Переодевайтесь, господа! — голос старушки вновь стал нормальным. — Вас ждут великие дела!

Время до утра следующего дня мы провели в квартире.

Многие жильцы покинули жилье, оставив собственные вещи в шкафах и сундуках. Неприятно было играть роль мародеров, но выбора не имелось — требовалось сменить гардероб на более подходящий.

Мы с Григорием переоделись в простые, но добротные вещи: грубые башмаки, плотные куртки, рубашки, штаны. На головы нашлись кепки. В таком виде нас сложно будет отличить от обычных берлинцев.

Я был уверен, что нас уже ищут по всему городу. К счастью, поглядывая временами в окно, я не замечал особой активности в этом районе, но это ничего не значило. Сегодня прошерстят одну часть города, завтра доберутся до этой. Впрочем, я надеялся, что завтра нас тут уже не будет. Сейчас же было необходимо отдохнуть и набраться сил и нам с Гришей, и боевой бабульке, и даже Марте.

Весь вечер Матильда Юрьевна разговаривала со своей внучкой. Мы с Гришей не мешали им, развалившись на кроватях в соседней квартире. Входя время от времени за очередной порцией кипятка, я слышал негромкий спокойный голос, который пояснял, убеждал, рассказывал… но сильно сомневался, что на девушку подействует одноразовая лекция, пусть и от родной бабушки.

Как я понял, старая фрау Мюллер, или как там ее звали на самом деле, перебравшись в Германию много лет назад, сменила фамилию. После 1917 года она эмигрировала из Советской России уже в солидном возрасте, и ее дочь должна была знать историю семьи, а вот внучка… ее тогда еще не было на свете, а когда она родилась, то стала урожденной Мартой Мюллер, гражданкой Германии, а после и Великого Рейха, и знать не знала о своем происхождении, о том, что она русская по крови… Почему ей об этом не рассказали — другой вопрос, но он меня совершенно не касался — это личное дело Матильды и ее дочери, которой уже не было на этом свете.

Потом Матильда заглянула к нам, и я отправил Гришку подышать воздухом. Предстоял разговор.

— Как ваша внучка, оклемалась?

— Марта разумная девочка, но ее сознание… слишком одурманено пропагандой.

— А вы не пытались этому противостоять?

Матильда вздохнула и внезапно достала из кармана платья папиросу, ловко прикурила и, вздохнув, сказала:

— Моя дочь не хотела, чтобы в Марте осталось хоть капля русского духа, и я не могла ее переубедить. Виолетта… ей сильно не повезло в семнадцатом, она стала жертвой насилия… мы тогда бежали, прихватив лишь самое необходимое, но воспоминания остались.

— Но ведь вы…

— Потом, много лет спустя, еще до войны, я повстречала кое-кого из своих старых знакомых в Берлине. Вот только в то время они уже работали на советскую разведку.

— И вас завербовали?

Матильда Юрьевна усмехнулась:

— Да кому я сдалась, вербовать меня. Старая женщина, доживающая свой век. Нет, я сама предложила свои услуги. Понимаете ли, я, если можно так сказать, переосмыслила свой подход ко всему. Да, историческая линия была нарушена — монархический строй потерпел крах, на его место пришел молодой, жадный до крови советский человек, но этот человек оказался жадным и до свершений. Ему захотелось дотянуться рукой до звезд. Сломав все, он начал активно строить новое. А кто я такая, чтобы сопротивляться естественному ходу эволюции? Родину свою я люблю и никогда ее не предам.

Ее история была мне понятна, но теперь меня интересовали конкретные вопросы.

— Вы сможете передать посылку по назначению?

Матильда кивнула:

— Это просто. Я никогда не встречалась с резидентом, я лишь оставляла сообщения или посылки в определенном месте, а потом их забирали…

— И это место?

— Главпочтамт, арендованная ячейка номер сто два на имя господина Краузе. У меня есть ключ.

Сдавалось мне, на почту придется топать лично. Вряд ли Матильда Юрьевна сможет совершить сей променад. Она выглядела плохо: темные круги под глазами, слегка трясущиеся руки, хотя старушка и пыталась это скрыть, общая бледность — я все подмечал, вот только ничем не мог помочь.

— Город будет перекрыт, — вслух размышлял я, — у меня нет документов, кроме как на имя рапортфюрера, но ими пользоваться больше нельзя. Вы тоже не в состоянии выполнить миссию…

— Я нарисую вам схему, дойдете дворами. Нужно лишь положить посылку в ящик. Дальше уже не ваши заботы.

Коготок увяз — всей птичке пропасть. Отказаться, разумеется, я не мог.

— Сделаю. Прямо с утра и пойду.

— Почта работает с девяти часов.

Все нюансы были обговорены, но мы еще долго сидели, потягивая пустой кипяток. Матильда курила уже вторую папироску.

— Как вы думаете, — спросила она, — что будет дальше? Мир погибнет или есть шанс на спасение?

Я не мог ответить однозначно. То, что Германия падет, было очевидно, но вопрос показался мне более объемным, касающимся не только текущего состояния дел, но и будущего, проблем завтрашнего дня.