Граф тем временем ловко связал руки и ноги госпожи Браун и заткнул импровизированным кляпом ей рот. Теперь, даже если женщина очнется, то предупредить никого не сможет. Убивать ее я не собирался — с женщинами не воюю. Пусть живет, сколько ей суждено в этой линии. Вряд ли этот срок будет слишком долгим.

Я осторожно приоткрыл дверь в коридор. Никого. Пара ламп под потолком давали достаточно света, чтобы не споткнуться.

Клаус вышел за мной следом, и мы направились к кабинету, стараясь ступать так, чтобы паркет под ногами не скрипнул ненароком.

Перед дверью мы остановились, посмотрев друг на друга.

Момент истины.

Там за дверью находился тот, кто нес личную ответственность за гибель миллионов человек. Возможно ли примерить на себя его шкуру? Что он должен ощущать, о чем думать? Каково это — нести такое бремя? Или же он воспринимал действительность настолько по-другому, что подобные мысли никогда не приходили в его голову?..

В любом случае, его необходимо остановить любым способом.

Гитлер должен умереть!

Я решительно кивнул Клаусу, вытащил пистолет, взяв его в левую руку, и одним рывком распахнул дверь.

Фюрер в рубашке и брюках сидел за огромным столом красного дерева, занимавшим значительную часть пространства сравнительно небольшого кабинета, и все еще работал. Настольная лампа в светлом тканевом абажуре ярко освещала многочисленные документы, сложенные в ровные стопочки, несколько телефонов, на стенах пасторальные пейзажи, вышитое панно со сценой охоты и металлическую фигуру орла, раскинувшего крылья, и подробную карту Германии и прилегающих территорий. На полу лежал толстый персидский ковер.

Гитлер вскинул удивленный взор на незваных посетителей и начал подниматься из-за стола. Оружия в пределах видимости я не наблюдал, поэтому достаточно спокойно сделал несколько шагов вперед, держа пистолет за спиной.

Адольф чуть прищурился, узнал меня и требовательно поинтересовался:

— Лейтенант Фишер? Что вы здесь делаете?

Не отвечая, я быстро приблизился и резко ударил его прямо через стол кулаком в лицо, разбив губы в кровь. Фюрер нелепо взмахнул руками и отлетел назад, перевернув высокий стул с обитым кожей сиденьем и упав на спину как черепаха.

Он беззвучно разевал рот, но крика не получилось, лишь приглушенный хрип. Пока Клаус прикрывал за нами дверь, я уже обогнул стол, склонился над Адольфом и хорошо поставленным ударом в челюсть отправил его в полный нокаут. Глаза фюрера закатились, и он обмяк на полу.

— Мертв? — звенящим шепотом уточнил Штауффенберг, подходя ближе. Глаза его горели от возбуждения, пот обильно выступил на лбу, огромное напряжение буквально чувствовалось во всем его облике.

— Пока жив, без сознания, — пояснил я. — Помогите-ка мне, граф!

Вдвоем мы подняли тело Адольфа вместе со стулом, и Клаус повторил свое упражнение — быстро и надежно связав его веревками. Одной рукой он управлялся так ловко, что отсутствие второй конечности особо и не ощущалось.

Я почувствовал, как и по моему лицу течет пот. Словно пробежал стометровку на скорость. Сердце бешено стучало.

Граф не шевелился. Он стоял и смотрел на своего врага, которого так долго мечтал уничтожить, но оружие все не доставал.

Стараясь чуть успокоиться, я взял со стола несколько документов наугад и бегло их просмотрел. Ничего интересного — донесения, сводки, доклады — обычная рутина.

Я отошел от стола и приблизился к карте. Флажками были отмечены дислокации дивизий и важных объектов, но это меня не особо заинтересовало.

Все мысли были об одном — враг всего человечества находится в моей полной власти, и я могу прервать его жизнь в любой момент.

Удивительно, но я не торопился этого делать. Клаус тоже. Он так и замер в позе сомнамбулы, вглядываясь в лицо Адольфа.

— А что это? — меня заинтересовал один из элементов на карте, обозначенный приколотой золотой булавкой.

— Спецпоезд «Бранденбург», — ответил полковник, вынырнув из задумчивости и вглядевшись в карту. — Я вам о нем рассказывал, поезд ждет дальнейших приказов здесь неподалеку — в туннеле между Гревенвисбахом и Хассельборном.

Я уже и сам вспомнил эту историю, которая в тот момент меня не слишком заняла. Теперь же внезапно мне в голову пришла одна любопытная идея.

Точнее, целых две идеи!

А что, если?..

— Думаю, пора заканчивать, — Клаус потянул пистолет из кобуры. — Вы это сделаете или я?

Лицо его было суровым и непреклонным — настоящий тевтонский рыцарь. Он был готов исполнить свой долг перед семьей и собственной страной так, как его понимал.

Вот только я остановил его жестом и сказал:

— Граф, знаете, мы уже говорили с вами на эту тему, но сейчас я хочу повторить — убив фюрера, мы сделаем из него мученика — икону для грядущих поколений, которые будут умирать с его именем на устах. Его смерть должна быть позорной, стыдливой, чтобы никому в будущем и в голову бы не пришло пытаться героизировать этого человека!

— И что вы предлагаете? — не совсем понял мою мысль Клаус. — Желаете утопить его в сортире?

— Вы мыслите в правильном направлении, граф. Но нет! Мы сделаем еще лучше!

План, родившийся в моей голове, был безумным, диким, невозможным, но… я верил в свою звезду. Не зря же я обрел вторую жизнь в этом времени.

Полковник вопросительно приподнял левую бровь, и я пояснил:

— Мы похитим его, вывезем из замка и передадим Советскому Союзу! Его будет судить народ, Клаус!

Кому-то мой план показался бы совершенно невыполнимым. Зачем журавль в небе, когда синица в руках? Казалось бы вот он — Гитлер. Убей его и уходи, прорывайся к своим через линию фронта. Но я всегда хотел большего. К тому же на столе я увидел еще кое-что, привлекшее мой взор.

Клаус взглянул на меня с сомнением, словно прикидывая, не тронулся ли я разумом от волнения. Но я был настроен решительно.

— Помните ту винтовую лестницу, граф? Вы еще сказали, что она ведет в гараж. Вот вам первый пункт плана. Мы уводим фюрера через ход, спускаем его в гараж и сажаем в машину, предварительно надев мешок на голову.

— А дальше? — несмотря на остроту ситуации, Штауффенберг был настроен иронически. — Будете прорываться сквозь двойную решетку и пулеметы?

— Зачем? — улыбнулся я, широким жестом показывая на стол. — Они сами нас выпустят, да еще рукой помашут на прощание.

Полковник явно не понимал моей задумки. Тогда я сузил круг его зрения, ткнув пальцем в бланки именных приказов Гитлера, да в соответствующие печати, в полном комплекте присутствующие на столе.

— Вы хотите сказать… — начал догадываться Клаус.

— Что фюрер сам подпишет наш пропуск. Ну-ка, будите его, хватит спать!

Штауффенберг подошел к Адольфу, который все еще пребывал в бессознательном состоянии, и слегка толкнул его в плечо. Ноль реакции.

— Господин полковник, ну что же вы так церемонитесь, в самом деле? Только что готовы были глотку ему перерезать, а тут оплеуху дать не можете?

Граф неопределенно пожал плечами. Субординация была у него в крови и ничего с этим поделать он не мог.

Тогда я решил взять дело в свои руки, подошел поближе и с размаху залепил Гитлеру оглушительную пощечину. Звук вышел настолько звонким, что аж в ушах зазвенело.

Фюрер открыл глаза, непонимающим мутным взглядом обводя кабинет.

— Что?.. Кто?..

— Граф, вы забыли заткнуть ему рот! Впрочем, теперь уже не надо. Поговорим, господин Гитлер?

Адольф явно не привык к подобному тону. Он яростно дернулся на стуле, но веревки держали крепко. Для наглядности я приставил пистолет к его виску.

— Попытаетесь кричать — пристрелю как собаку!

Он проникся и притих, но пока еще не боялся. Страх я бы почуял. Страх струится через поры кожи, отравляя все вокруг липкими эманациями. Страх туманит сознание, заставляя совершать невозможное и наоборот, не позволяя делать то, что должен. Сейчас же я видел скорее полнейшее непонимание, осложненное легкой контузией после моего удара.