— Я прикажу доставить вам продукты с запасом на несколько дней, — сказал я.

— Благодарю, это весьма кстати, — фон Ункер чуть брезгливо, в отличие от остальных, оглядывал запыленные комнаты. — И пару бутылок вина не забудьте положить, господин лейтенант.

— Непременно, — кивнул я.

— Пауль, — Кляйнгартен обернулся к капитану Зиберту, — а вы ведь родом из восточного Берлина, если мне не изменяет память?

Зиберт развел руками и улыбнулся.

— Точно так, тут я дома, господа. Готов стать гидом, хотя за годы моего отсутствия в городе многое изменилось.

Я уже направился к дверям, когда у меня в голове щелкнуло.

Пехотный капитан Пауль Зиберт. Если фамилия его была вполне обычной, то в сочетании с именем…

— В каком полку служили, господин капитан? — спросил я.

— Двести тридцатая пехотная дивизия, семьдесят шестой пехотный полк, — без запинки ответил Зиберт.

Сомнений не осталось. Я не ошибся.

Это точно был он — советский разведчик и диверсант Николай Кузнецов, каким-то немыслимым финтом судьбы оказавшийся в Берлине, вместо того, чтобы погибнуть в перестрелке с предателями из УПА.

История опять поменяла свой ход, и это был мой шанс все исправить.

То, что я опознал Кузнецова, было очень хорошо, но он не знал меня и ни за что не поверил бы, расскажи я ему свою историю. В лучшем случае принял бы за провокатора, но колоться бы не стал и сдал бы Гестапо, чтобы самому не оказаться в числе обвиняемых. Немцы вовсе не идиоты и крутить комбинации вполне умели, контрразведчики недаром ели свой хлеб.

Нет, так не пойдет.

Поэтому я подавил первый порыв отозвать его в сторону и заговорить с ним по-русски, выдав пару фактов, знать которые мог только он и историки будущего. Не поверит, не поведется — не в его это характере.

Значит… нужно действовать иначе.

А характер у Николая Ивановича был железный. Выдержки и силы воли ему было не занимать, как и решительности в случае, когда пора действовать без раздумий. Уверен, пусть он и попал в Берлин случайно, может, даже по ошибке, но и тут он не станет сидеть сложа руки.

Надо лишь просчитать его следующий ход и подыграть ему, тогда и доверие между нами наладится, и взаимопонимание.

Но что он станет делать?

Диверсант высочайшего уровня, ликвидатор, ученик самого Судоплатова, он явно решит провести акцию по устранению одного из нацистских верховных чинов, коих в Берлине, как собак, только выбирай подходящего. Приметит себе кого-то поважнее, до которого сможет добраться, полковника или, скорее, генерала, и устранит его. Если акция пройдет удачно, присмотрит новую жертву. Убьет столько, сколько сумеет. Грызть будет зубами, если придется. Такой человек.

Так что я и виду не подал, что узнал Николая, но он, как мне кажется, что-то почуял своим поистине звериным чутьем на опасность. Уж слишком старательно он смотрел как бы мимо и сквозь меня, в то же время досконально изучая.

Я не стал тянуть и, распрощавшись с офицерами, пообещал наведаться к ним с утра, дав время чуть освоиться на новом месте, после чего покинул дом и вернулся в штаб. Там все еще подавали обед, и я с удовольствием взял шницель по-гамбургски с жаренным яйцом сверху, порцию картошки и выпил большую кружку кофе.

Немец без кофе чувствует себя потерянным весь день, а я так старательно играл роль офицера, что вошел в образ и пил этот напиток каждые несколько часов. Кстати, кофе оказался вполне недурным, бразильским.

Едва я закончил с обедом, жутко завопила сирена. Часть офицеров дернулись со своих мест, намереваясь бежать в ближайшее бомбоубежище, другие же невозмутимо остались сидеть и поглощать пищу. Когда город бомбят по несколько раз в день, поневоле станешь фаталистом.

Я остался в столовой и вскоре увидел фон Штауффенберга, который тоже решил перекусить. На орущую сирену он обращал ровно столько же внимания, как на муху, мерно кружившую вокруг столика.

— Фишер, и вы тут? — удивился полковник. — Я думал, что вы заняты вновь прибывшими.

— Уже отвез их на квартиры, — доложил я, — предоставил им время до завтра, чтобы привести себя в порядок. С утра заберу всех и привезу сюда.

— Это хорошо, у меня для них полно работы, лишние руки нам не повредят, — кажется, Клаус опять отвлекся от своей главной задачи — попасть в «Волчье логово». Я недовольно глянул на него, и он уловил этот взгляд, потому что быстро покачал головой и сказал: — Чем быстрее я укомплектую дивизии, тем раньше меня вызовут для отчета. Так что в наших общих интересах действовать как можно оперативнее.

Этот ответ я принял, он вполне соответствовал логике происходящего. Фон Штауффенберг не передумал и не струсил, а, напротив, старательно готовился к акции, делая все возможное, чтобы попасть на аудиенцию к фюреру.

И он был прав, нужно помочь в подготовке двух дивизий. Но нельзя ли при этом слегка поменять карты — выдать солдатам самую дрянную форму, испорченные продукты, старое оружие? В общем, устроить легкую диверсию. Это вполне было мне по силам, ведь именно я сейчас, как адъютант господина полковника, отвечал за большую часть накладных.

Когда я копался в документации, то очень быстро определил, кто из поставщиков присылает самые дрянные товары, кто безбожно ворует, а кто попросту фальсифицирует бумаги, выдавая несуществующие расчеты и взимая оплату за отсутствующий товар. Вот с ними-то и нужно иметь дело, тогда ситуация ухудшится еще более, чего мне и хотелось.

Вернувшись в свой небольшой кабинет, рядом с комнатами фон Штауффенберга, я выписал целый список как людей, так и компаний, которым решил передать все главные подряды. Замечательно! Недобросовестные исполнители — то, что необходимо!

Причем, даже простые подрядчики умудрялись воровать целыми эшелонами. А еще говорят, что в Германии строгий порядок. Угу, держите карман шире. Тут прут со складов так, что прочим стоит позавидовать навыкам и умениям местных дельцов. А потом все уходит на черный рынок и там продается в три дорога. Да, пойманных на спекуляции казнят, причем прилюдно. И продавцов, и покупателей. Но это мало кого останавливает. Всегда найдется и спрос, и предложение.

Остаток дня я потратил на то, чтобы максимально навредить будущим дивизиям. И сделать это оказалось весьма легко.

Пройдет восемьдесят лет, и немецкие чиновники будут принимать обычные копии с документов, даже не проверяя их подлинности, верить практически на слово людям, которым доверять нельзя априори, и миллионы ушлых беженцев начнут этим беззастенчиво пользоваться, получая по пять-шесть социальных пособий на одного человека, обманывая и обворовывая государство, которое предоставило им «защиту».

Куколды!

Они станут посылать миллиарды евро «помощи» Украине, в то время как собственные граждане будут нуждаться хотя бы в минимальной поддержке. Начнут поднимать налоги, запугивать население всевозможными способами, воровать десятки миллиардов буквально на всем. А коренные немцы будут терпеть. Скрежетать зубами, ругаться вполголоса, но терпеть. Это заложено в их национальном характере — подчиняться вышестоящему руководству. А кто терпеть не будет, так это пришлые. Удивительная выйдет история, в которой все будет шиворот-навыворот, где чужие люди спасут государство от полного краха… но все еще может произойти совершенно иначе, я по чуть-чуть, но меняю бывшую историческую линию.

В шесть вечера, как и обещал, я явился в приемную Штауффенберга. Секретарша выглядела преобразившейся. Ее губы ярко блестели, брови были подведены, а платье оказалось не таким монолитным, как вчера. Готовилась, старалась.

— Фройляйн, вы не забыли о нашем уговоре? — я склонился над столом.

Девушка зарделась, а потом отчаянно закивала.

— Я помню, помню.

— Так вы одарите меня своим вниманием этим вечером?

— Я пойду с вами, господин Фишер, — она казалась одновременно и испуганной, и решившейся на некий шаг. Любопытно, требует ли Гестапо спать с подозреваемыми, дабы вывести их на чистую воду. — Но не вообразите себе ничего лишнего!