С ним держалась. Понимала, что не будь ее рядом, не станет и его. А она очень хотела, чтобы он жил.

Вперед, только вперед!

Примерно неделю они шли вместе с другими женщинами, потом их дороги разошлись в разные стороны, и Настя осталась с Ваней одна. Кто-то не выдержал темпа и решил попробовать перезимовать в лесу, благо, погода постепенно налаживалась и уже не было так холодно, и можно было ночевать, укрывшись еловыми ветками. Другие выбрали иное направление пути.

Настя шла в сторону Польши, надеясь каким-то образом добраться до Беларуси. Это было практически нереально, но день за днем, шаг за шагом, километр за километром она постепенно приближалась к своей цели.

Дорогу осилит идущий.

Шли, прятались, ночевали в заброшенных домах, коровниках, свинарниках, чаще просто в лесу. Ели, что находили. Опять шли, опасаясь всего вокруг.

Настя несла мальчика часть времени, когда тот уже не мог идти самостоятельно. Тащила его, когда сама готова была упасть на землю и не вставать. Будь она одна, давно так бы и сделала. Но присутствие Вани придавало ей сил.

Они не была его биологической матерью, но пожертвовала бы своей жизнью, не задумавшись, чтобы он выжил.

— Терпи, милый, еще немного, еще чуть-чуть…

Ваня молчал, не плакал, не ныл. Просто молчал. Но его запавшие пронзительные глаза говорили громче любых слов.

Они выбрались из очередного подлеска. Посреди черного поля стоял дом. Ни дыма из трубы, ни проблеска света в окнах. Никого здесь не было, причем уже давно. Дом был мертв, как, возможно, и его бывшие владельцы.

— Смотри, Ванюша! Там мы переночуем! Там тепло! А, если повезет, еду найдем…

И правда, нашли. В подвале оказался целый склад консервных банок и круп. Видно, хозяева делали запасы на долгий срок, но по какой-то причине уехали, оставив все добро нетронутым. А мародеров в этих краях не водилось — слишком далеко от больших дорог.

Повезло!

Конечно, топить камин Настя не решилась — дым было бы видно издалека, а случайные гости ей были совершенно не нужны. Но зато нашлись теплые пледы, одеяла, шкуры. Они закутались с головой и вскоре согрелись.

И ужин — он был шикарен! Давно уже они не объедались так обильно. Настя даже решилась откупорить бутылку вина, найденного там же в подвале, и с удовольствием выпила пару бокалов, моментально захмелев с непривычки.

Потом Ванюша уснул здоровым сном, впервые за все эти дни, а она еще долго сидела у окна, глядя на мрачный пейзаж, потягивала вино и думала.

Кто же он был на самом деле, этот Дмитрий Буров, совсем еще с виду ребенок, но с далеко не детскими глазами? Он вновь встретился на ее пути, чтобы выручить из беды. Тогда в Челябинске она не воспринимала его всерьез, а после и вовсе сбежала на фронт, потом закрутила роман с хирургом…

Но в Равенсбрюке она взглянула на Диму совсем иным взором. Он показался ей настоящим мужчиной — опытным, способным взять на себя ответственность, решительным. И она кляла себя, что не разглядела его раньше, не поняла его суть, стальной стержень характера.

Он мог бы стать надежной опорой для любой женщины. Сильный, смелый, настоящий.

Вряд ли они еще когда-то увидятся, жизнь не дарит вторых шансов. И все, что у нее от него осталось, это лишь черный клинок — тот самый, что создали златоустовские мастера для бойцов Уральского танкового корпуса.

Она взяла нож в руки. Он придавал уверенность.

— Я дойду, — прошептала Настя, — я обязательно дойду! Клянусь!

Потом подошла к спящему Ване и положила клинок в ножнах рядом с ним.

— Береги его, — прошептала она, — храни и передай своим детям. А они пусть передадут своим детям. Это подарок от человека, спасшего твою жизнь…

Ванька ее не слышал, он разрумянился и сладко спал, подложив ладошку под голову.

Они пробирались по лесам еще несколько недель, пока не встретили партизан.

Дошли.

Целые и невредимые.

Живые.

Выстрела все не было. Я глубоко выдохнул и открыл глаза. Кузнецов уже подошел ко мне вплотную и прошептал прямо в лицо:

— Кто ты?

— Позже объясню, — кажется, беда миновала, — а пока уходим! Живо!

Он смерил меня взглядом, словно прикидывая в уме, прислушаться или поступить по-своему. А потом громко произнес, так, чтобы караульные слышали:

— Лейтенант, так вы говорите, в столовой нас уже давно ждут? Что же сразу меня не нашли?

— Искал, капитан, все этажи обошел.

— Ну идемте же, не будем медлить! Признаться, я изрядно проголодался! — Николай встал сбоку от меня, чтобы рукоять гранаты, торчащей из кармана, не была видна караульным. Деть ее было некуда. Как он вообще добрался с ней до зала, было для меня загадкой.

Так мы и ушли, практически под руку, но как только выбрались из поля зрения охраны, Кузнецов тут же прижал меня к стене. В этом коридоре мы были одни, никто не мог помешать ему убить меня, а потом вернуться обратно и довершить начатое.

— Так кто ты? — пистолет уже был в его руке, приставлен снизу вверх к моей шее. Мгновение, и выстрел разворотит мне череп.

— Моя фамилия Буров, я по заданию центра, — да, я соврал, но лишь частично, иного выбора не было. Начни я сейчас рассказ о своих настоящих похождениях, и он просто застрелит меня. Пусть лучше посчитает за коллегу-разведчика, волею судеб оказавшегося там же, где и он. Статистически это было практически невозможно, но практически в жизни чего только не случается.

— Почему остановил меня? Был шанс ликвидировать самого Шпеера.

— Внутри в зале мой человек, он важнее рейхсминистра, он не должен пострадать, — коротко объяснил я.

— Его имя?

— Полковник фон Штауффенберг.

— И чем он так важен?

— У него особая миссия, полковник должен убить Гитлера.

В этом я врать не стал, Николаю Ивановичу можно было полностью доверять.

— Уж ты ж, неужели самого фюрера? — он изумился до невероятности, а пистолет, как по мановению волшебной палочки, исчез из его ладони.

— Есть такой план, и вы могли ему помешать. Рейхсминистр мне не нужен, можно убрать его в другом месте, но вот граф фон Штауффенберг… без него не обойтись.

Мы все еще говорили по-русски, хоть и очень тихо, но все же это было опасно. Кто угодно мог случайно услышать разговор, и тогда…

— Господин капитан, — уже громче и на немецком предложил я, — так что по-поводу обеда?

— Что? — удивился Кузнецов. — Ах, да, конечно! Почему бы и не перекусить на скорую руку.

Я вытащил у него гранату из кармана и сунул себе за пазуху.

— Заглянем по дороге в мой кабинет, я забыл там кое-что…

Мы спустились на второй этаж и дошли до моей комнаты. Гранату я попросту сунул в ящик стола и запер его на ключ. Потом верну Николаю. Чувствую, этому неугомонному человеку она еще пригодится.

В столовой разговора не получилось. Капитан Кляйнгартен и обер-лейтенант фон Ункер уже сидели там, с видимым удовольствием поглощая кашу с тушенкой. Наше появление они встретили дружными приветственными криками, и когда мы приблизились, фон Ункер поинтересовался:

— Как ваши животы, господа? Надеюсь, все уже в порядке?

— Поход в ватерклозет все исправил, — улыбнулся я в ответ. Вообще, сортирные темы у немцев были в чести, так что я и не думал увиливать от ответа: — Там, собственно, я и встретил капитана. Буквально на соседнем горшке!

— Уж не знаю, что на меня нашло, — пробурчал Зиберт, — но пердел я так, что, думал, стены рухнут!

Офицеры заржали как кони. На наш стол стали оглядываться.

— Это все редька, капитан, — пояснил Кляйнгартен, — вчера вечером переели ее, вот и результат…

Дальнейшая наша беседа перешла к обсуждению закупок для дивизий и срокам, в которые все возможно осуществить. Выходило никак не меньше недели, что казалось весьма отдаленной датой.

— Постараюсь помочь вам, господа, — подумав, предложил я. — Мы попробуем уложиться в пять дней максимум!

Нужно было как можно скорее завершить эту задачу. Пока дивизии не отправятся на фронт, не будет вызова в генштаб для отчета фон Штауффенберга, и, значит, не будет возможности совершить акцию. Я это прекрасно понимал, но уловил ли идею Кузнецов? Нужно с ним подробно переговорить с глазу на глаз, вот только как это сделать? В квартире он постоянно на виду у других офицеров, здесь же долгого разговора не выйдет — вокруг слишком много чужих ушей. Нужно найти место, где выпадет шанс прояснить все вопросы…