Ее обморок мог продлиться пару минут или несколько часов — не угадать. Эх! Ладно! Будь что будет!

— Девушку положи на бок и прикрой шинелью, — скомандовал я, — авось, не очнется. А мы с тобой идем искать ее бабушку!

— Прямо Красная Шапочка, — хмыкнул Гриша, кивнув на бордовый берет Марты.

— Угу, лишь бы бабку не сожрали волки…

Мне было не до шуток. Миссия, порученная мне Зотовым, шла крахом. Все было не так, как я предполагал, и чем дальше, тем хуже — все буквально катилось под откос.

Но я мог сделать лишь то, что я мог сделать.

— На выход, Гриша, и не открывай рот!

Мы выбрались из автомобиля и пошли к входу в корпус. Я — впереди, важно и чуть презрительно поглядывая по сторонам, Гриша — на пару шагов позади, с автоматом в руках.

Впечатление мы производили гнетущее. От нас шарахались в стороны буквально все — кто из страха, другие — из уважения. Некоторые чуть не плевали вслед, но я делал вид, что ничего не замечаю. Все же к 44-му году отношение к эсэсовцам изменилось в худшую сторону. Слухи с фронта о том, что творили батальоны СС, доходили даже до самых упертых. Зверства нельзя было оправдать, их можно было лишь попытаться скрыть, но и это уже не удавалось. С другой стороны, почти никто не пытался роптать. А те, кто все же пробовал — тут же исчезали, как по мановению волшебной палочки. Гестапо работало хорошо, отслеживая инакомыслящих.

Какая-то медсестра увязалась за нами, что-то пытаясь спросить, но я ее игнорировал, а Гришка — тот вообще немой.

Таким составом мы подошли к регистратуре.

Я встал впереди очереди, отодвинув в сторону лысоватого мужичка. Впрочем, он не протестовал.

— Пациентка Марта Мюллер, — сообщил я, — поступила с жалобами на сердце. Номер палаты! Живо!

Женщина неопределенных лет, сидящая за конторкой, стремительно побледнела и часто-часто закивала головой.

— Момент, господин офицер, сейчас я все найду… палата номер двести пять, второй этаж направо!

Благодарить я не стал, тут же направившись дальше. Теперь медсестра бежала впереди, показывая дорогу. Гришка с любопытством поглядывал по сторонам. Его все вокруг удивляло, но поделиться своими впечатлениями он не мог.

Коридор, лестница, еще коридор, поворот и вот, наконец, нужный блок.

Медсестра услужливо распахнула дверь, и мы вошли внутрь.

Палата — некогда на четверых, сейчас была забита под завязку. Я насчитал больше десяти коек и раскладушек, на которых лежали женщины.

— Госпожа Мюллер! — громко позвал я. — Вы где?

И в этом была моя ошибка. Я слишком привык к страху и повиновению немецких граждан, за очень редкими исключениями.

Седенькая старушка с той самой знаменитой прической-одуванчик встала с дальней кровати, стоявшей у самого окна, сделала насколько шагов в мою сторону, а потом выхватила откуда-то из-за спины револьвер и, наставив ствол мне в грудь, яростно крикнула:

— Гори в аду, тварь!

И нажала на спусковой крючок.

В этот момент перед моими глазами не пронеслась вся прежняя жизнь — это романтическая чушь, которую распространяют те, кто никогда сам не стоял под стволом. Мыслей не было вовсе — одни рефлексы. Я ушел с линии огня влево, потом сместился вправо, готовый нырнуть вниз, если нужно.

Не понадобилось.

Барабан револьвера щелкнул вхолостую. Повезло.

Но боевая бабулька не собиралась сдаваться так просто. Я буквально кожей чувствовал, что сейчас она нажмет на спусковой крючок во второй раз, потом в третий… и будет стрелять, пока мое мертвое окровавленное тело не упадет-таки ей под ноги.

Я не дал ей шанса осуществить задуманное. Мгновение — и я уже был рядом, чуть выкрутив ей кисть руки, осторожно вынув из цепких пальцев оружие и сунув себе в карман. А потом приблизил голову к ее голове и еле слышно прошептал по-русски:

— Не стреляйте, свои!

В этот раз я уже не боялся ошибиться и тут же понял, что нашел, наконец, мою связную. Фрау Мюллер обмякла и чуть не упала, я едва успел ее поддержать.

В то же время женщины вокруг, сообразив, что происходит что-то страшное, громко завизжали. Сейчас здесь окажутся охрана и врачи, но это меня не пугало.

— Молчать! — бешено заорал я на всю палату. — Работает Тайная государственная полиция! Кто будет шуметь, отправится вместе с ней! — И тут же повернулся к медсестре, что столбом замерла у дверей: — Быстро собрать вещи госпожи Мюллер, она немедленно выписывается! Выполнять!

Медсестра метнулась прочь, а я пока посадил фрау Мюллер на кровать, давая ей немного прийти в себя. Старушка, надо признать, очухалась весьма быстро — старая гвардия! И когда через несколько минут медсестра вернулась с вещами, уже полностью оклемалась и оделась быстро, как жена военного, привыкшая все делать четко и по расписанию.

В палату ворвалась грозная женщина в халате — судя по всему, доктор, а за ней следом два плечистых санитара.

— Позвольте узнать, что здесь происходит? Я — лечащий врач, доктор Рихтер, и мне хотелось бы знать, на каком основании…

— Читать умеете? Читайте! — я сунул ей под нос то самое предписание, что подобрал с земли после расстрела гестаповцев. Честно сказать, я сам не успел его прочесть, но примерно догадывался, о чем в нем говорилось.

Гришка же поступил еще проще — повел стволом автомата в сторону санитаров, и те словно мгновенно уменьшились в размерах, съежились и явно пожалели, что находятся в данный момент в палате. Остальные пациентки тихо лежали в своих кроватях, боясь повернуть головы в нашу сторону. Меня это полностью устраивало.

— Все возможные полномочия? Полное содействие любых государственных органов? — быстро пробежала глазами фрау Рихтер мою бумагу. — Но позвольте, эта женщина несколько дней назад перенесла инфаркт! Ей противопоказано перемещаться! Она должна соблюдать постельный режим, иначе ее сердце может не выдержать!

— Это дело государственной важности, — отрезал я, — посторонитесь и дайте пройти! Или вы не видели, как только что она пыталась нас застрелить? С дороги!

На самом деле доктор Рихтер была чертовски отважной женщиной, говорить в подобном тоне с эсэсовцами не каждый бы решился. Она искренне отстаивала жизнь своей пациентки, и я ее даже зауважал, но времени было в обрез — в любой момент здесь могли появиться настоящие эсэсовцы.

И все же она сдалась. Препятствовать расследованию могло выйти себе дороже.

Внезапно я поймал ее взгляд. Она будто прозрела: увидела наши грязные одежды — кое-где имелись даже дырки от пуль, небритые лица, худые тела. Я чувствовал, еще мгновение и она заорет во весь голос, призывая прочую охрану корпуса, и тогда нам не поздоровится. А точнее, не поздоровится им — потому что я буду пробиваться с боем. Да и Гришка не станет жалеть немцев.

Единственное, что ее смущало — предписание. Оно было оформлено по всем правилам — присутствовали необходимые подписи, печати. Такую бумагу подделать очень сложно, практически невозможно, и доктор Рихтер это понимала. Но наши лица… они мало соответствовали.

Неизвестно, чем бы все кончилось, но внезапно в игру вступила фрау Мюллер.

Вытянув вперед руки, сложенные в замок, она громко произнесла:

— Я признаю, что злоумышляла против безопасности Великого Рейха и лично Адольфа Гитлера, и готова понести наказание по всей строгости закона!

Против таких слов нечего было возразить. Доктор Рихтер лишь захлопала густыми ресницами, невероятно идущими к ее вполне симпатичному лицу, и промолчала.

Гриша уже прикатил медицинскую каталку, и мы живенько усадили в нее нашу старушку.

— Благодарю за сотрудничество! — торжественно произнес я, и мы покинули врачебную палату, оставив всех в глубоком замешательстве.

Я шел, точнее, практически, бежал первым по коридору, стремясь поскорее убраться прочь из корпуса. Григорий, пыхтя, старался не отставать. Марта Мюллер, теперь точно настоящая, сидела в каталке молча, лишь время от времени сверкая глазами. Живости характера ей было не занимать, жаль, что ее внучка не пошла в нее в этом плане.