И все сработало, как Гебельс и планировал, но этот самообман стоил немцам очень дорого. И даже после краха Третьего Рейха понадобились многие годы, чтобы хоть немного вправить им мозги.
То же самое произошло почти восемьдесят лет спустя, совсем в другой стране и с другим народом, чьи граждане под воздействием пропаганды перестали быть людьми, превратившись в скачущих агрессивных свиней… впрочем, и их в итоге денацифицировали, демилитаризировали, а некоторых особо опасных попросту уничтожили…
Из оружия у нас с Гришей на двоих были «Вальтер Р38» с парой запасных обойм, да пистолет-пулемет МР40 с тремя коробчатыми магазинами — целое богатство, которое удалось вынести из полыхающего концлагеря. Так что при негативном развитии событий какое-то время можно отстреливаться. Да, еще я прихватил у фон Рейсса его кинжал — вполне добротной работы. Конечно, с моим привычным ножом не сравнится, но приходится довольствоваться тем, что есть. А мой клинок, надеюсь, послужит Насте верой и правдой. Ей сейчас очень тяжело.
Еще я конфисковал у фон Рейсса вместе с документами приличную сумму денег — рапортфюрер носил в портмоне целое богатство, которого должно было хватить на пару месяцев жизни. Так что я планировал при случае разжиться продовольствием, да и бензин нужно было залить в бак. Пока машина не объявлена в розыск, можно передвигаться на ней.
Но это все после. Первоочередная цель — поручение Зотова, и его я планировал исполнить прямо сегодня. Да, без подготовки, без рекогносцировки — вот так, сходу. Пришел, сделал, ушел. Просчитать заранее сложно, но вот если в адресе сидит засада… впрочем, это вряд ли.
С другой стороны, если связную вычислили, то долговременную засаду могли и оставить — на всякий случай. Но я понадеялся на то, что даже в худшем случае все решит нехватка личного состава, и ни Абвер, ни Гестапо не смогут выделить людей на столь долгий срок. А в идеале, никто агента и не рассекретил. Живет себе этакая бабулька-одуванчик — советская связная в самом центре Берлина, ходит по магазинам, ухаживает за цветами на балконе, печет кухены, угощая ими соседей. И никто понятия не имеет, чем она занимается в остальное время. Но это так — мои фантазии, ничего о личности агента Марты Мюллер, кроме ее имени, я не знал.
Мы кружили по грязным улицам, постепенно приближаясь к центру города. Это было заметно по количеству пеших патрулей, которых становилось вокруг все больше. Некоторые улицы перекрывали блок-посты, но их я замечал издали и старался объехать кругом.
Фридрихштрассе семь — не самый центр Берлина, но близко к нему, до Бранденбургских ворот и Рейхстага всего полчаса неспешным шагом.
— Давай налево, тут недалеко мост через городской канал, — приказал я, пытаясь вспомнить в уме карту Берлина, конечно, не современного, а Берлина будущего, в котором я бывал неоднократно. По всему выходило, что мы уже почти у цели, но придется все же поспрашивать у местных, иначе точный адрес не отыскать.
Машина рыкнула и чуть набрала ход. Мы чуть было не сбили велосипедиста, который переезжал улицу наискось, нисколько не заботясь о том, чтобы предварительно покрутить головой по сторонам. Ничего в этом городе не меняется!
Сука!
Гришка не отреагировал должным образом, продолжая нестись вперед, и я дернул руль, чтобы избежать наезда. Автомобиль вильнул и ушел влево, вылетев на встречную полосу. Повезло, что там никого в этот момент не оказалось, иначе аварии было бы не избежать.
К счастью, обошлось, а велосипедист даже не заметил, что чуть не стал виновником ДТП.
— Езжай-ка помедленней, — приведя дыхание в порядок, сказал я Грише, — видишь, что творят, гады!
— Ненавижу велосипедистов, — буркнул парень, — чтоб им пусто было!
Я видел, что ему стыдно за свою плохую реакцию. Думаю, он соврал мне о большом стаже за баранкой, лишь бы я взял его с собой. Я понял это почти сразу, но никак не показал свое знание. Тем более, ехали мы поначалу за городом, а там рулить — проще простого, даже на такой старой машине, без современных наворотов, типа усилителя руля и контроля за полосой. А вот в городе, где движение было весьма интенсивным, отсутствие практики уже дало о себе знать.
И не только в гражданском транспорте было дело. Дорогу нам перекрыла колонна военных, маршировавшая куда-то в сторону центра города. У солдат совершенно не наблюдалось энтузиазма первого года войны. Лица их были небриты и угрюмы, весь вид выказывал усталость и безнадежность, они едва передвигали ноги. Но окрики командиров подгоняли людей. Впереди колонны двигались грузовики.
Мы свернули в сторону, проехали еще пару кварталов, и я велел остановиться. Требовалось узнать дорогу у прохожих.
Григория на это задание по понятным причинам я отправить не мог, поэтому сам вылез из машины, осмотрелся по сторонам и быстрым шагом направился к мужчине, стоящему рядом с желтым киоском, сверху которого была прикреплена табличка с надписью готическими буквами: «Zeitungen».
Тот как раз купил свежую прессу, свернул ее в трубочку и, сунув под мышку, направился было по своим делам.
— Господин… хм… постойте! — мой голос прозвучал достаточно резко.
Мужчина обернулся и, неожиданно побледнев, схватился за сердце и начал опускаться на асфальт. Газеты вывалились, и налетевший ветер живо разметал их вокруг.
Такого эффекта я не ожидал, поэтому некоторые мгновения колебался, потом все же подошел и поддержал немца за локти, попутно пытаясь ему втолковать:
— Не нужно волноваться, я всего-навсего хотел спросить дорогу!
Но тот не слышал — тяжело и неровно дыша, он еле стоял на ногах, и если бы не моя помощь, точно упал бы. Может, инфаркт? И причина тому я, или, точнее, моя форма.
Город, живущий в страхе. Люди, забывшие, что такое спокойная жизнь. Сами виноваты, жалеть их я не собирался.
Продавщица газет выскочила из будки и заголосила:
— Он умирает? Да? Господин офицер! Вон лавочка, давайте донесем его туда, а потом я вызову скорую!
Подзывать Гришку на помощь не хотелось, пришлось действовать самому. Мужчине стало совсем плохо, он начал оседать, и я, подхватив его сзади за подмышки, потащил к указанной лавке, до которой было шагов двадцать. Помощь продавщицы была исключительно символическая — она то забегала вперед, то возвращалась, и постоянно что-то говорила, но я не слушал, что именно.
Наконец, справился — допер и посадил тело на лавку. От него пахло мужским одеколоном и смертью — я давно научился чувствовать этот запах.
— Ой, спасибо, господин офицер! Если бы не вы…
Резко и неприятно завоняло, под лавкой начала образовываться лужа мочи. Мужчина сидел в расслабленной позе, чуть запрокинув голову назад. Он был мертв.
Продавщица этого еще не понимала.
— Я сейчас сбегаю до телефонной будки и позвоню в скорую! Пять минут!
— Бесполезно, — покачал я головой, — он умер. Звоните в труповозку.
После чего развернулся и пошел обратно к машине.
Женщина за моей спиной заверещала.
Сев на пассажирское сиденье, я коротко бросил:
— Гони!
Автомобиль незамедлительно сорвался с места, чуть буксанув на снегу и подтаявшем льду.
Дерьмо! Только попал в город и сразу вляпался в ситуацию. Дура-продавщица, как успокоится, сразу побежит к телефону. Потом приедет карета скорой помощи и полиция, начнут протоколировать ситуацию. И тут же в показаниях всплывет некий рапортфюрер, столь стремительно исчезнувший с места происшествия.
Даже если женщина не разбирается в знаках отличия на форме, то уж описать мой весьма потрепанный вид она точно сможет — вот и засвечусь в городских сводках. Я же хотел оставаться максимально невидимым и незаметным в этом чужом для меня городе. Не вышло.
Проехав еще пару улиц, я попытал удачу во второй раз, и мне повезло. Пожилая женщина охотно подсказала мне дорогу до нужного адреса. Ехать оказалось всего ничего, и уже через четверть часа я велел припарковаться у обочины, неподалеку от второго выхода во двор на Фридрихштрассе 7.
