— Да брось ты ерунду нести! А то я тебя первый день знаю. И вообще, кто слушает, что говорят мужчины? Женское сердце и так всё знает. А говорят мужчины извечно одни лишь только глупости…

— … «будь они хоть простые люди, хоть могущественные драконы».

— Вот именно!

— «Возлюбленная дракона и парад невест»?

— Эпилог, второй абзац!

— Не третий?

— Нет, Саша, второй.

— Первым абзацем короткая реплика, это тоже считается.

— Фр на тебя! Да! Я же почему тебя разыскала? Там со Старцевым беда приключилась, папа рассказывает. Идём скорее, тебя это немножко касается.

Когда работаешь одновременно над несколькими проектами, некоторые из них имеют свойство выходить из-под контроля. Особенно часто это происходит, когда ты не работаешь над несколькими проектами, вместо того, чтобы работать.

Я никогда не был мультизадачным. Увлекаясь каким-то одним делом, совершенно выпускаю из поля зрения все остальные. И тут нельзя погрешить на занятость и нехватку времени. Будем откровенны: занимаюсь я в первую очередь тем, что точно знаю, как решить, плюс, мне это самому интересно. Ну или тем, что падает под копыта везущей меня лошади — будь то метафора или буквальное происшествие.

Семён Дмитриевич Старцев, декан факультета стихийной магии, в юности пострадавший в дуэли с ментальным магом, не падал под копыта, не был мне особо интересен в силу того, что был мужчиной, да и как ему помочь, я представлял весьма приблизительно. Старцев ждал, в его понимании, долго. Всё это время он постигал информацию, идущую к нему из газет, из разговоров коллег, носящуюся в воздухе. Как-то эту информацию обрабатывал и делал загадочные выводы. Которые однажды, на фоне моего тотального бездействия, подтолкнули его к действиям.

Действия эти можно было бы назвать странными и нелогичными. Так они, во всяком случае, выглядели для людей, слабо посвящённых во все тонкости и перипетии последних месяцев. Таковыми они выглядели и для секретарши Фёдора Игнатьевича, которая ни в чём не была виновата, никого не трогала, верой и правдой выполняла все возложенные на неё обязательства, когда перед нею внезапно, без объявления войны, образовался обнажённый до пояса и дальше Семён Дмитриевич Старцев.

Дама была очень хорошо воспитана, поэтому она не стала кричать и падать в обморок. Она лишь долгим мучительным взглядом посмотрела на заслуженного преподавателя, который отвечал ей взглядом малоосмысленным и отсутствующим. И спросила: «О вас доложить?»

Старцев ответил ей исчерпывающим образом: рухнул на пол носом вниз и замер безжизненно.

Разумеется, Фёдору Игнатьевичу немедленно доложили. Он выскочил из кабинета, воочию убедился, что проблема наличествует и нисколько не преувеличена воображением секретарши. Даму он послал ловить извозчика для скорейшей транспортировки несчастного в больницу, а по пути ей было велено поймать кого-нибудь из преподавателей и послать в кабинет ректора для помощи.

Фёдор Игнатьевич пусть на бессознательном уровне, но всё же обратился к бытовому пониманию теории вероятностей и математической статистики. Рассудил, что женщин-преподавателей в академии раз-два и обчёлся, а следовательно, придёт мужчина.

Но секретарше посчастливилось практически сразу нарваться на Арину Нафанаиловну. Не сообщив ей никаких подробностей, секретарша передала распоряжение Фёдора Игнатьевича срочно явиться. Арина Нафанаиловна поспешила выслужиться.

Когда она ворвалась в приёмную, не имеющий большого опыта в работе с пациентами, находящимися без сознания, Фёдор Игнатьевич перевернул Старцева лицем кверху. Я готов был поставить свою шляпу (да, у меня есть шляпа, которую я надеваю, выходя на улицу, как и всякий приличный человек), что Арина Нафанаиловна впервые в жизни увидела столь бестактно обнажённого мужчину, к тому же — своего непосредственного начальника. Зрелище сие оказалось выше её скромных сил. Она ахнула, закатила глаза и обрушилась, долбанувшись затылком о порог.

Фёдор Игнатьевич почувствовал, что у него начинается приступ. Сердце, и без того непрестанно болевшее за меня, Таньку и наше общее дело, нехорошо кольнуло. И обессилевший ректор всея академии тяжело опустился на пол рядом со Старцевым, держась за левую сторону груди, бледный и беспомощный что-либо сделать. Если бы мы с Даринкой ушли буквально на час позже, я бы всё это застал и оказал посильную помощь, однако случилось так, как случилось, и Фёдор Игнатьевич встретил беду один.

По счастливому стечению обстоятельств в этот самый момент мимо кабинета ректора проходил лаборант кафедры целительной магии. Парень, закончивший обучение год назад и не имеющий выдающихся талантов, рассчитывал хотя бы на академическую карьеру, а потому, обнаружив неладное, скорее возрадовался, чем ужаснулся трём телам, лишь одно из которых подавало слабые признаки жизни и находилось в сидячем положении. Поскольку этим телом был целый ректор академии, именно к нему лаборант и бросился первым делом, грациозно перескочив Арину Нафанаиловну.

Парень присел рядом с Фёдором Игнатьевичем, не стал задавать глупых вопросов и сразу положил ладонь ему на грудь. Что-то там своё, колдовское исполнил, и сердце резко отпустило. Забилось по-молодецки.

«Эге, господин Соровский, — со значением сказал лаборант. — Да вам отдыхать надобно».

Но Фёдор Игнатьевич, стремитьельно пришедший в себя, не возжелал отдыхать. Напротив, он захотел немедленной очень активной деятельности. Вцепившись в мага-лекаря клещом, он повелел ему «сделать что-нибудь». Парень, со своей стороны, был рад стараться.

Возле Старцева он надолго не задержался, только приподнял ему ноги и положил их на стул, освобождённый секретаршей.

С Ариной Нафанаиловной дела оказались хуже. Она разбила затылок и, вероятно, заполучила сотрясение мозга как минимум. Работать с конкретными физическими повреждениями могли целительные маги даже самых низких рангов. Но чтобы излечить без рентгена мозг — на это требовались специалисты высшей категории. Таких и в академии не было, и уж тем более несчастный лаборант подобного не умел. Зато он смог кабанчиком метнуться по этажу и собрать более-менее крепких мужчин, способных таскать тяжести.

Опуская дальнейшие пертурбации, перехожу непосредственно к сути. Арину Нафанаиловну и Семёна Дмитриевича в бессознательном состоянии доставили в находящуюся неподалёку больничку. Там Старцев вскорости пришёл в себя. И Фёдор Игнатьевич, навестивший его после службы, спросил: «Что сие такое было, дорогой мой друг?»

На что Старцев ответил обстоятельно и небыстро. Желая исцелиться от своего загадочного и трудноописуемого недуга, он отправился к недавно открытому источнику магии. Расчёт был космически прост: источник как-то влияет на менталку; проблема с менталкой; может, клин клином выбьет.

Как заторможенный преподаватель ростом под два метра умудрился незамеченным пройти мимо государственных магов, оцепивших источник — об этом история умалчивала. Зачем он разделся, также осталось загадкой. Вредное фоновое воздействие источника к тому моменту вроде как блокировали, так что акт нудизма был целиком и полностью на совести Семёна Дмитриевича. Видимо, слухи о голых людях также достигли его ушей, и он посчитал, что это — необходимая часть ритуала.

Что до меня, то я больше всего озадачился местом телепортации Старцева, который прыгнул в источник. Если Серебряков поминал меня, и ко мне его магия притянула, то, видимо, подобное сработало и здесь. Но Старцев не объяснил, какие именно горькие или не очень слова кричал он про Фёдора Игнатьевича или его секретаршу, и так произошедшее и осталось загадкой. Семён Дмитриевич был вообще предметом тёмным и обследованию подлежал лишь весьма условно и с большим трудом.

— То есть, земляной магии у нас завтра не будет, — сделала выводы Танька. — Ко второй вставать.

Фёдор Игнатьевич посмотрел на неё испепеляюще.

— Это всё, что ты можешь сказать? Двое человек в больнице!