Заголовок гласил: «Британские спецслужбы пытались скрыть трагедию почти целый месяц!» Под заголовком талантливый газетный рисовальщик изобразил разбегающихся в панике людей, а над ними зыбких очертаний гигантский гриб, шляпкой уходящий в небо.

— Гриб, — вздохнул я, вертя между пальцами добротный подосиновик.

— Да, грибы — занятие интересное, я в детстве с нянюшкой имел обыкновение хаживать, а потом — всё как-то недосуг. Теперь уж и нянюшки нет, да и не разбираюсь совершенно. Вот этот, к примеру, не поганый?

— Что вы, Вадим Игоревич, это вполне законный гриб. Высшей, можно сказать, касты. Аристократия. Возьмите.

— Да к чему мне…

— Отдайте в кухню, прикажите обжарить.

— Ну, если вы настаиваете. Впрочем, действительно, давайте. Сто лет жареных грибков домашних не едал.

Серебряков гриб взял, но, поскольку девать его было некуда — не в карман же совать — так и держал за ножку, раздумчиво глядя на красную шляпку.

Мы сидели на поваленной сосне в холодном и мокром лесу. Ночь царила. Источником света служила кучка сырого валёжника подпаленная Танькой. Огонь гореть не желал, но я то и дело вливал в него свою силу убеждения, достигая таким манером одновременно трёх зайцев: свет, какая-никакая теплота, а ещё ненавязчивая демонстрация Серебрякову, что я таки действительно стихийный маг, а не просто так погулять вышел.

— Что же до Британии, — продолжил Серебряков начатый разговор, — то теперь считаю возможным говорить, коль скоро всё это просочилось даже в белодолские газеты. Действительно, группа магов, занимающаяся исследованиями магии мельчайших частиц, устроила страшной силы взрыв. Погибли сами, погибли многие люди. Странные явления наблюдались на большой территории, но потом с этим удалось совладать. Я тогда аккурат вернулся в Россию, чтобы обо всём этом доложить. Взрыв — этот дым, этот огонь — действительно напоминал формой гриб.

— Вам сказочно повезло, что вы наблюдали сей гриб издалека.

— Вот скажите, Александр Николаевич, откуда вам, в отличие от британских учёных магов, известно, что расщепление мельчайших частиц сопряжено с такими опасностями?

— Интуиция, исключительно интуиция. Приходилось ли вам когда-нибудь видеть загнанную в угол мышь? Крохотное, казалось бы, существо, однако, поняв, что бежать некуда, оно бросается в атаку. И против человека, который к такому не готов, может даже иметь шансы. Пешка, дошедшая до края доски, обладает возможностью обратиться самой сильной фигурой. А в некоторых карточных играх самая мелкая карта, шестёрка, преспокойно бьёт туза, будучи бессильной против короля.

— Что вы хотите сказать?

— Что нельзя обижать маленьких, Вадим Игоревич. Чревато, да и неприлично.

Примерно такими же словами я на корню срезал идею Таньки и Фёдора Игнатьевича наврать Даринке насчёт инициации. Что, мол, за стратегия такая в воспитании детей — лгать! Ну, раз ты таким образом своего добьёшься, другой. А на третий тебе уже и верить перестанут. Вообще, считаю гнусным и бесперспективным этакую модель мышления: как бы так сделать, абы как, но лишь бы без конфликтов, и как будто бы я не виноватенький.

Нет! Не этому учат нас те книги, которые мы читали в детстве, и даже те экземпляры, которыми мы с Танькой время от времени пробавляемся сейчас. А учат они нас честности, открытости. И тому, чтобы, выбирая между лёгким путём и правильным, отдавали предпочтение второму. Если бы Александр Матросов…

Но дойдя до Александра Матросова, я заметил, что Даринка нас подслушивает и, судя по понурой мордахе, уже всё поняла насчёт того, что магию в ней закупорят до лучших времён примерно таким же образом, каким мама, покуда у неё был дом, закатывала варенье в банках.

Похныкала, конечно, но деваться-то некуда. Я посчитал необходимым пообещать всякого рода компенсации, и на некоторые из них Дарина с восторгом согласилась. Сейчас же она пребывала на озере вместе с Танькой, которая вновь исполняла роль матери. При этом стоило отметить уже традиционный мискаст. Быть моей матерью Танька не могла просто по умолчанию, а Даринка ей годилась скорее в младшие сёстры или племяшки — разница в возрасте не такая уж глобальная. Но куда деваться. Покрасилась в красный — отдувайся. Не знаю, какая тут связь, скорее всего, её и вовсе нет, но, тем не менее, Танька отдувалась.

— Во всё время нашего с вами знакомства я не устаю поражаться работе вашей мысли, Александр Николаевич. Право слово, мне кажется, вы имеете некие задатки гения.

— Вы мне безбожно льстите. Кстати говоря. Вы упоминали, что я, в результате открытого источника, имею перспективы стать богатым человеком.

— Да-да, конечно, хорошо, что вы вспомнили.

— Право, случайно в голове мелькнуло.

— На месте уже несколько дней работают министерские маги.

— Многого ли удалось достичь?

— Пока не могут покончить с замерами силы источника. По предварительным данным — не меньше полутора тысяч Мережковских.

Я присвистнул, но абсолютно не вывалился из образа, потому что на моём месте, услышав такое, любой бы присвистнул. А иной, может, свистеть бы не стал, но выругался бы в порыве чувств всенепременно. Потому что полторы тысячи Мережковских — это не хухры-мухры.

Тут необходимо сделать отступление и объяснить, что магия — штука измеримая. Количественно (сколько магии содержится в маге единомоментно), качественно (какой силы воздействие способен оказать маг) и ещё по куче разных параметров. У каждого параметра есть своё наименование, но был один такой — князь Мережковский, который пару сотен лет назад вывел формулу для высчитывания некоей условной величины, характеризующей мага или источник магии усреднённым образом. Формула прижилась, а получаемую в результате единицу назвали Мережковским. Ну, есть Омы, Ньютоны, Джоули, в конце-то концов. А у нас — Мережковские. А что?

Один Мережковский — это примерно сила одного вялого бастарда, который толком ничего сделать не может, но зачем-то обладает предрасположенностью. Таких по земле ходит немало. Аристократы ведь тоже люди, любят погрешить, а вот признавать и исправлять свои ошибки — любят гораздо меньше.

Часто подобные граждане становятся донорами в распределителях. Там из них выкачивают столько силы, сколько получается (как правило, это как раз и есть один Мережковский) и заливают в некий условный магический аккумулятор. А потом, допустим, приходит Фёдор Игнатьевич, приносит амулет иллюзионной магии. Кладут этот амулет под аккумулятор, бах — и заряжен амулет. Иди дальше храни его на книжной полке, обманывай Порфириев Петровичей. С вас, пожалуйста, денежка. Да поболе, чем бездарю заплатили, куда как поболе.

Только, конечно, Фёдор Игнатьевич так не палится — он сам амулеты заряжает. Долго, муторно, но скрипит во имя конспирации.

За день-два магия восстанавливается в бездаре полностью. Деньги тоже заканчиваются, наступает похмелье. И бездарь вновь отправляется в распределитель.

Ну, ладно, не все так живут. Наверное. Кто-то, может, вовсе не идентифицирует себя как мага и работает на нормальной работе. Кого-то, может, отец признал — и выделил какой-то доход. Но возможность, тем не менее, есть.

И сетью таких вот распределителей в Белодолске заведует семья небезызвестных Аляльевых, чей отпрыск убедительно начал свою карьеру дон Жуана с обольщения дерева, а ныне на каждой перемене старательно помогает в библиотеке помощнице библиотекаря.

Впрочем, я отвлёкся. Итак, один Мережковский — это минимальная ёмкость одного амулета, либо браслета-накопителя. Пять-шесть Мережковских — это вполне себе среднестатистический маг. Десять — ну, это уникум, очень сильный. Такой системы, разумеется, вполне хватает, чтобы сортировать, отбирать студентов. Например, наша академия, на Пятницкой, считалась до недавних пор такой себе. Брала всех, кроме одномережковских. А вторая, на Побережной, конкурирующая, вечно крутила носом и набирала от трёх, а то и от четырёх Мережковских. Ну, либо по другим критериям. За ваши деньги, как говорится, можете хоть бобра к нам в аудиторию притащить. Обучим в лучшем виде.