— Ах, это… Ну, верно, извозчика отправить с запиской.

— А если он эту записку за углом выкинет?

— Так посулить ещё денег, коли ответ привезёт.

— Дарин, папа с мамой читать и писать умеют?

— Папа умеет, он вечно какие-то бумажки пишет с цифрами — говорит, дела ведёт.

Фёдор Игнатьевич одобрительно кивнул и встал.

— Я напишу записку.

— Погодите. Записка запиской, а с дитём-то чего делать? Этот, как вы изволили выразиться, Wunderkind представляет собой серьёзную опасность и для себя, и для всех окружающих.

— Вижу, вообразите! Необходимо действовать в соответствии с традициями. Провести инициацию. В таком возрасте, конечно, поздновато, но не будем забывать о прецедентах… — Фёдор Игнатьевич посмотрел на меня.

— А чем нам это поможет?

— Выйдемте.

Вышли. Фёдор Игнатьевич провёл меня в свой кабинет, сел за стол.

— Не хотел при девочке, она уж очень увлечена своими способностями. Инициация, видите ли, как раз и замыкает некий магический контур внутри человека. Магу необходимо вызреть. Его энергетическая система должна окрепнуть. Если девочка будет вот так творить чудеса направо и налево — она себя истощит за год, а то и раньше. В лучшем случае просто утратит способности, а в худшем — может и распрощаться с жизнью. Именно поэтому маги носят детей на инициацию младенцами. А в период, как это называется, пубертата контур размыкается сам, и маг готов к обучению. Да и какой-никакой разум появляется, чтобы управлять даром.

— Вот оно как… А мне тогда чего там накрутили на инициации?

— А с вами, Александр Николаевич, ничего не ясно. У вас всё не как у людей.

— Стараюсь-с.

— Полагаю, в вашем случае контур не трогали, только определили вид магии. В любом случае, имеем, что имеем. Нужно уже этой ночью отвести девочку к Хранительнице. Обо всём этом напишу, пусть её мать приедет сюда…

— Не надо.

— Отчего же?

— Ну, вы кому письмо-то напишете? Не магам-аристократам же. Там люди простые, из поднявшихся крестьян. На них за последние недели и так свалилось столько всего, тут ещё какие-то непонятные магические схемы… А ну как заподозрят, что обманываем, отобрать хотим билет в высшее общество. Начудят чего…

— Хм. Вы говорите разумные вещи.

— Бывают у меня такие приступы. Как ни борюсь — не могу изжить в себе.

— Что же тогда писать?

— Пишите: «Ваша дочь у нас. Если хотите увидеть её снова…» Вы серьёзно, что ли, пишете? Сомните и выбросите, мой приступ счастливо миновал. Пишите иное: «Здравствуйте. Пишет вам Фёдор Игнатьевич Соровский, родственник небезызвестного вам Александра Николаевича. Спешу успокоить: с вашей дочерью Дариной всё хорошо. В качестве доказательства прилагаю к сему её мизинчик».

— Александр Николаевич!

— Проверка критического мышления, не расслабляться! Пишите дальше…

— Дальше я лучше без вас напишу. Освободите кабинет! Постойте, задержитесь. Есть ещё одна весть, не знаю, как вы к ней отнесётесь. Местное отделение министерства образования изучило мои отчёты и вчера поступила рекомендация увеличить нагрузку до шести часов в неделю, с соответствующей прибавкой жалованья. Насколько я понял, за рубежом уже есть какие-то впечатляющие результаты в новой дисциплине. Заинтересованы в том, чтобы не отставать. Опять же, там исследования ведутся в закрытом режиме, на крохотной группе испытуемых, а у нас, вот, уж тридцать человек единовременно проходят подготовку.

Говорил Фёдор Игнатьевич вещи весьма ободрительные, но делал это таким унылым тоном, что мне захотелось плакать от тоски.

— Ну, рекомендуют — значит, увеличим, — вздохнул я. — Мне бы ещё шезлонг.

— Прошу прощения?

— В кабинет. Я там, видите ли, имею возможность либо сидеть, либо лежать. Первое не даёт нужного расслабления, а второе слишком, если можно так выразиться, казуально. Хотелось бы временами занимать среднее положение.

— Вы имеете в виду пляжный шезлонг?

— Полагаю, да. Только с надлежащим матрасом или иным каким умягчением.

— Посмотрю, что можно сделать.

— Весьма обяжете, Фёдор Игнатьевич!

— «На заре ты её не буди, на заре она сладко так спит; утро дышит у ней на груди…»

— Эт-то ещё что такое? — подскочил Фёдор Игнатьевич.

— Это мой будильник. Спасибо, Диль. Когда я не сплю, будить меня не обязательно.

— Да, хозяин.

— И эта песня мне не нравится тоже, она ставит под сомнение мою мужественность, вне всякого сомнения, выдающуюся. Найди что-нибудь боевитое, однако без излишнего эмоционального надрыва, чтобы я просыпался в надлежащем состоянии духа.

— Буду искать, хозяин.

— Свободна!

— В сумасшедшем доме. Я живу в сумасшедшем доме…

Записку родителям Дарины я отправил лично. Сам нашёл извозчика, сам всё растолковал и, сунув монету, велел вернуться за добавкой в магическую академию. Там, в академии, предупредил Бориса Карловича и зашёл в библиотеку сдать книжки. Встретил уже знакомую помощницу библиотекаря.

— А вы всё одна?

— Увы, одна.

— Что же ваш непосредственный начальник?

— Он вышел, но получил немедленно штраф и выговор от Фёдора Игнатьевича. После чего, придя в скверное расположение духа, запил вновь.

— Да что ж такое! Почему же никто не следит? Что вы тут одна надрываетесь? Ревизию-то пережили?

— Хвала всем богам, сколько их ни было выдумано человеческим родом — да. Теперь у меня временами есть даже возможность попить чаю.

— Я и вижу, поздоровее выглядеть стали. Не иначе как целебные свойства чая. Но в целом — бардак. Ладно, я это дело на особый контроль возьму. Потерпите немного — перевернётся и на вашей улице обоз с пряниками.

На перемене перед своим занятием я изловчился выловить в кулуарах Стёпу Аляльева и сделал ему внушение.

— Почему? — спросил тот несколько невпопад.

— Потому что так поступить было бы правильно, господин Аляльев.

— А почему я?

— Вы же не станете отрицать, что некоторым образом мне обязаны?

— Разумеется, но…

— Считайте, что это — ответная услуга, которой я от вас прошу.

— Нет, Александр Николаевич, это с вашей стороны некрасиво.

— Прошу прощения?

— Вы ведь не для себя просите. Вы как бы подчёркиваете своё благородство, преуменьшая моё.

— Хм…

— Я исполню вашу просьбу, но я отказываюсь полагать, что после этого мы в расчёте. Я по-прежнему ваш должник, Александр Николаевич.

— Договорились.

После истории с деревом Стёпа всё-таки сильно переменился, хотя раньше я и не знал его особо. Но перемены отмечали все его однокурсники.

Вторую жертву я завербовал уже на своём предмете. Поздоровавшись с ребятами, сел за стол и тяжело вздохнул. Выдержал паузу, чтобы тягость ощутили все. Тогда я медленно и с чувством рассказал о страданиях, коим подвержена несчастная помощница библиотекаря. Я был столь убедителен, что Боря Муратов не выдержал и вскочил.

— Дозвольте помочь несчастной девушке!

— Дозволяю. Скажете, что от меня. Со своей стороны поставлю вам дополнительный балл. Только не сейчас! Сейчас у вас занятие. На переменах и после занятий.

Таким образом у помощницы библиотекаря появилось двое помощников. Временных, разумеется. Но я ведь только начал. В голове у меня уже строились планы.

— Итак-с, приступим. Что ещё нужно знать о мельчайших частицах. Имеющиеся источники, как мы успели выяснить, говорят нам о трёх степенях этих частиц. Нас интересуют мельчайшие частицы первого типа, работаем мы только с ними и их ни в коем случае не пытаемся разделить.

Этого не было в переписанной мною диссертации. Раздел по технике безопасности я дописал в курс самостоятельно, чисто на всякий случай. А когда в обед Борис Карлович принёс мне ответ родителей Дарины, я понял, что как в воду глядел.

Я бы сразу обратился к письму, потому что газеты меня мало интересовали. В честь чего Борис Карлович решил меня заспамить, изначально даже не понял. Но на передовой краем глаза увидел заинтересовавший меня рисунок. И развернул газету.