— Это потому что вы на ночь глядя чаю чёрного надулись, вот вас и таращит.

— Прошу прощения?..

— Вы меня послушайте, я ведь тоже уже не молод. Прошли те времена, когда я выпивал чашку кофе перед сном и спал, как младенец, а с утра выпивал бутылку пива и шёл на учёбу… — Тут я непроизвольно взял паузу, и мы с Фёдором Игнатьевичем погрустили о прошедших весёлых временах. — А теперь надо очень хорошо думать, что и когда вводим в организм. Чёрный чай перед сном — ни-ни. Возьмите лучше зелёного. Его если не передержать, а заварить грамотно, так он ещё и поспособствует, срубит так, что пушками не поднимешь.

— Зелёного? Помилосердствуйте, это какого же такого — зелёного?

— Какой кошмар, он даже не слышал о зелёном чае…

— Это потому, папа, что наша кухарка закупается в индийской лавке, а надо ходить к китайцу.

— Это на соседней улице, — подсказал я.

— У него этих зелёных чаёв — полки ломятся. Натали уверяет, что они экзотичны и полезны.

— Мир так быстро меняется, постоянно что-то новое…

— Я вас умоляю, зелёный чай постарше вас будет.

— Но вы-то, Александр Николаевич, откуда ту лавку знаете?

Я только фыркнул, будто подражая Таньке. Ещё бы мне чего-то не знать на районе! С тех пор, как Фёдор Игнатьевич впервые вывел меня в парикмахерскую, я не только над книгами корпел, но и активно постигал окружающее пространство. Знал, где найти кожевенную мастерскую (кстати, не забыть с получки деньги за пёрышко занести!), лавку старьёвщика, бакалейную лавку, да дофига чего. Жили-то мы в весьма кучерявом, бодром и живом районе. Два шага от дома — и вуаля, жизнь.

Однако Фёдор Игнатьевич, пусть на словах и мечтал от меня поскорее избавиться, на деле же относился ровно тем же собственническим манером, как Татьяна. Ему было страшно, что я сам по себе куда-то там пошёл, что-то разведал и вообще подверг себя ужасной опасности.

— Когда у меня уже зарплата, Фёдор Игнатьевич? — загрустил я. — Это ж мочи никакой нет…

— Завтра аванс.

— Ого! Это я удачно спросил. А жизнь-то налаживается! С авансом-то, глядишь, и разгуляемся, да, Диль?

— Да, хозяин.

Покончив с чаем, мы решили на ночь глядя не пороть горячку, а лечь спать. Утро, мол, вечера мудренее, как говорил Джейсон Стетхем. Но перед сном все вместе зашли в комнату Таньки. Зажгли светильник, осмотрели — ничего дурного не нашли. Диль на всякий случай обнюхала постель. Постель после утреннего происшествия, разумеется, сменили. Наволочка была новой, и даже осквернённую подушку выкинули.

— Чисто, — сказала Диль. И предложила: — Я могу тут остаться.

— Чего? — насупилась Танька.

— Мне места не нужно, я и стоя могу. И сон вовсе не требуется. А если дух вернётся — я с ним разберусь.

— Уверена, что разберёшься? — уточнил я. — Ты говорила, сильный дух.

— Сильнее слабых. Но не такой же, как я! Я гораздо сильнее.

Насколько я успел изучить Диль, она не хвасталась и не лгала. Если что-то утверждала, так значит, как минимум, сама была в том уверена.

— Ну, оставайся.

— А меня никто спросить не хочет⁈ — возмутилась Танька.

Но никто не захотел спросить её. Да она и сама не слишком-то интересовалась собственным мнением по этому поводу. Прекрасно понимала, что страх перед неведомым духом гораздо сильнее совершенно нерациональной девчачьей неприязни к сопернице в соревновании, в котором ни та, ни другая, к слову сказать, не участвуют.

На том порешили и разошлись спать. А поскольку со мной лично ничего особо интересного до поры не происходило, я временно позабуду о себе любимом и поведаю о том, что произошло с Таней и Диль ночью в тёмной комнате. Это событие мало повлияло на Диль — она эмоционально вообще была слабо развита, а уж в эмпатии её и вовсе было трудно обвинить — но зато серьёзнейшим образом воздействовало на Татьяну. У неё в глазах появился совершенно новый блеск, она стала более уверенной в себе и вообще, прямо скажем, расцвела. Но обо всём по порядку.

Танюша с детства была индивидуалисткой. Она понимала краешком сознания, что где-то есть другие люди, что она — не пуп земли и всё такое, но в глубину души эти факты проникали неохотно, оставались только словами. Скучными и бесполезными. Будучи ребёнком, она по поводу и без поднимала крик, и мама бежала её успокаивать посреди ночи. Потом Таня повзрослела и перестала так себя вести, ведь у неё появилось интересное хобби — чтение. Потом не стало мамы, и книги заменили ей вообще всё. Как обмолвился отец, у неё только на первом курсе академии появились подруги. Я так понял, этот период как раз совпал с начало танюхиных пиратских эскапад. Прочитав пару-тройку наших книжек, она обалдела от обилия женских ролевых моделей, которые от неё как будто бы скрывали, наколдовала себе шикарную причёску и начала по крупицам создавать тот самый образ, который я уже и застал. Превратилась из балованной стесняшки в этакую Йоко Оно на минималках и с поправкой на сеттинг.

Однако ночью образ отступал, и выступала настоящая Таня, которой было тоскливо и жутко видеть во тьме неподвижный силуэт Диль. То ей мерещилось в полусне, что она вновь ребёнок, и над ней нависает тень мамы, то вовсе снились какие-то кошмары. В общем, Диль её сильно напрягала, и к середине ночи Таня решилась на диалог.

— Можешь в том углу встать?

— Вон в том? Могу.

— Хорошо. Он тёмный, там я тебя вовсе видеть не буду, да и головой туда крутить неудобно.

Диль встала в тёмный угол и замерла. За окном ухнула сова. Танька вздрогнула и неудобно выкрутила голову, чтобы посмотреть в тёмный угол. Оттуда на неё повеяло угрозой. Танька решила, что хочет пить и от жажды уж точно никак не уснёт.

— Принеси воды!

— …

— Что молчишь?

— Я не должна выполнять твоих приказов.

— Фр! Саша бы хотел, чтобы ты принесла мне воды.

— Саша бы хотел, чтобы ты сама принесла себе воды и не заставляла других потакать твоим капризам.

— Дура ты, Диль! Это не капризы. Я боюсь.

— Хочешь, я с тобой пойду?

— То есть, со мной ты пойдёшь? А тебе как больше нравится — со мной или без меня?

— Без тебя, конечно.

— Ну так принеси воды!

Помолчав, Диль сказала:

— Хорошо. — И вышла из комнаты.

Поймав тот краткий миг между «Диль меня охраняет, но я её боюсь» и «я боюсь, что Диль меня не охраняет», Танька, не долго думая, уснула. Это она, к слову сказать, делать умела. В отличие от возрастного Фёдора Игнатьевича, обычно вырубалась моментально и дрыхла до утра так, что даже пинать бесполезно.

Ей казалось, что проспала она уже довольно долго, когда сон её почему-то нарушился. Она ощутила давление на груди, как будто кошка забралась.

— Брысь, — пробормотала Танька.

Но в ответ её лизнули в нос.

— Фу, Диль, ну что за глупости! — поморщилась Таня, потихоньку просыпаясь.

Выбора у неё большого не было. Лизали уже не только нос, но и губы, и щёки, плюс к этому — противно щекотались усы.

Татяна открыла глаза и рот. Последний — чтобы от души прикрикнуть на распоясавшуюся Диль. Но вместо грозного окрика вырвался истошный визг. Морда, которая в слабом свете уличного фонаря таращилась на неё, кошачью напоминала лишь отчасти.

И тут в своей комнате я размежил очи, вскочил и, на ходу заворачиваясь в халат, понёсся спасать Таньку. В коридоре столкнулся плечом с несущейся туда же Диль. В руке фамильярка держала стакан, наполненный до краёв водой, но ни во время бега, ни от столкновения умудрилась не пролить ни капли.

Ворвавшись в целевую комнату, мы замерли, воздавая молчаливое должное нарисовавшейся сцене.

Под потолком, поджав босые ноги висела растрёпанная Таня в ночной рубашке. Вокруг неё парил десяток автономно горящих огненных шариков, которые и заполняли комнату мистическим первобытным светом живого огня.

— Вон оно! Вон! — завопила Танька, указывая в угол, куда незадолго до этого заставила переместиться Диль.

Теперь этот угол был не таким тёмным. Огни давали достаточно света, чтобы мы увидели ночного визитёра.