— Сначала я застаю вас вдвоём у тебя в кабинете. Потом ты едешь к нему в гости, — ворчала Танька. — Мой жених общается с тобой больше, чем со мной.

— Татьяна, твоя ревность выглядит нелепо, — заметил умудрённый годами Фёдор Игнатьевич, бросив на дочь рассеянный взгляд из-за газеты. — Вадим Игоревич ожидает тебя на балу. И я полагаю, что именно там и будет сделано официальное предложение.

— Она не его ревнует, — сказал я, умудрённый пусть и не годами, но богатым опытом общения с женщинами, — а меня.

Зардевшаяся Танька швырнула в меня вилкой. Не то чтобы вилка была мне опасна — ну, врезалась бы плашмя в грудь, ну, испачкала бы халат. Но перед глазами мелькнула фиолетовая молния, клацнули зубы.

— Господи, да что же это такое! — простонал Фёдор Игнатьевич, сложив газету на столе. — Татьяна!

— А что я? Это всё его фиолетовая тряпка и глупые шутки к тому же! — Танька с оскорблённым видом скрестила на груди руки и вздёрнула нос.

Диль на полу с утробным рычанием разгрызла серебряную вилку пополам. Понюхав обломки, сделала пару демонстративных движений лапкой, как будто закапывала отходы жизнедеятельности, и удалилась из столовой.

— Татьяна, видите ли, по натуре — собственница, — продолжал я. — Сказались годы жизни в качестве единственной дочери единственного отца. Привыкла считать меня своей собственностью. Теперь закономерно тревожится, что я обзавожусь социальными связями.

— И вовсе всё и не так!

— Ну, не так — значит, не так.

— Саша, это невыносимо!

— Саша такой, да.

— Спорь со мной, возражай мне!

— Ты не права.

— В чём же?

— Не знаю. В чём тебе хочется, чтобы ты была не права?

Танька зарычала совсем как Диль. Сунулась было продолжать трапезничать, но столкнулась с тотальным отсутствием вилки.

— На. — Я облизал свою и протянул ей. — Я всё равно уже закончил.

— Это… — начал было Фёдор Игнатьевич.

Но Танька, буркнув «спасибо», схватила вилку и уже через мгновение отправила в рот кусок запеканки. Лишь разжевав его, о чём-то задумалась, посмотрела на отца и невнятно сказала:

— Фто?

Фёдор Игнатьевич, как человек воспитанный, не позволил себе ни инфаркта, ни инсульта. Поборов порыв, он совершенно спокойным голосом произнёс:

— Александр исполняет мою к нему глубочайшую просьбу. Я просил его сблизиться с господином Серебряковым и по возможности оказать ему какую-либо услугу.

— Кстати, да, — вспомнил я этот разговор. — Теперь можно отменить уроки танцев. Наши с Вадимом Игоревичем отношения уж точно выше всех этих мелочей.

— Угу, здорово, — буркнула Татьяна и с мрачным видом продолжила расчленять запеканку.

После завтрака я отправился в библиотеку. Постоял, зевая, перед заветной полкой, на которой стояли похищенные книги. Танька немало наворовала, злодейка эдакая. Но я уже всё прочитал и сейчас находился в этаком межкнижном состоянии, в литературном вакууме. Перечитать что-нибудь из старого? Или не валять дурака и взяться за основы стихийной магии? Или не браться за основы стихийной магии, а грустить, что в душе я маг Ананке, но общество не даёт мне возможностей для реализации?

Последний вариант был соблазнительным, однако я его отверг. Мне, конечно, нравилось пребывать в сплину или же в хандре, ничего не делая, но не по такой же скучной причине. Причина для хандры должна быть глобальная. Например, понедельник.

— Вот ты где, — буркнула, входя, Танька. — Я вчера ходила по паутине, принесла, что ты просил.

Проходя мимо, она стукнула кулаком по четырём здоровенным томам. На корешках было написано: «Нейрохирургия. Национальное руководство».

— Ты ж моя прелесть! — восхитился я. — Душевное тебе, Таня, спасибо! Сильнее всех тебя люблю на потоке.

Танька фыркнула и шлёпнулась в кресло. А я достал тома, взвесил их на одной руке и удовлетворённо цокнул языком.

— Диль!

— Я здесь, хозяин!

— Вот. Изучи. — Я протянул фамильярке «Нейрохирургию».

— Будет сделано!

Забрав книги, Диль исчезла.

— Ненавижу тебя, Саша, — проворчала Танька. — Почему у тебя всё так хорошо складывается?

— Так я же попаданец. Мне положено. Иначе какой смысл идти в попаданцы? Ты только представь себе: оказываешься ты в другом мире, а тебе ни самомалейшего рояльчика, ни даже клавесина какого, прости-господи.

— Фр!

— Сама фр.

— Нет, ты фр! Пряник мне принеси.

— Кого? Чего?

— Я слышала, у Серебряковых кухарка стряпает какие-то совершенно фантастические пряники. Кто в гостях отведывал — все в восхищении. А я и не была ни разу, но попробовать страх как хочется.

— Замуж выйдешь — ещё и не то попробуешь! Ладно-ладно, не пыхти. Понимаю, замуж — нескоро. Принесу, если оказия выйдет.

— Зачем он тебя вообще пригласил?

— Понятия не имею. Сказал, разговор какой-то есть. Конфиденциальный. Даже бухать не будем — во как всё серьезно.

— Опасаюсь я. Странно это.

— Не тревожься, со мной ведь Диль будет, она меня в обиду не даст. Видала, как вилку сегодня поймала? Вах! Если б у неё ещё и голова квадратная была…

Поболтав еще чуток на общие темы, мы с Танькой разошлись по комнатам, но ненадолго. Я только и успел что дверь открыть и увидеть Диль. Фамильярка лежала на полу, положив ноги на кресло, держала на вытянутых руках книгу и шелестела страницами. Впечатление было такое, будто листает невидимой третьей рукой.

Я даже рот приоткрыл, чтобы как-то прокомментировать это, но тут раздался истошный визг.

Поскольку визжал не я, Диль даже не дрогнула. Как листала книжку, так и продолжила. Но я танькин визг игнорировать не мог. Тут же кинулся на подмогу, гадая, что там такое.

Оказалось, всё очень просто. Войдя в комнату, Танька обнаружила на своей подушке дохлую мышь. Списать случившееся на самоубийство или несчастный случай не получилось, налицо были неприглядные признаки насильственной смерти — мышь перекусили пополам.

— Это всё твоя тряпка! — завопила Танюха, увидев меня. — Мстит!

— За что тебе мстить?

— За вилку!

— А когда вы с ней в шахматы играли?

— Че… чего? — Танька настолько обалдела, что даже вопить перестала. Я этим воспользовался и слинял.

Разминулся с перепуганным Фёдором Игнатьевичем, который тоже торопился выяснить, что за страшный кошмар постиг его дочь. Я мельком показал ему большой палец и зашел к себе.

— Диль!

— Да, хозяин?

Фамильярка продолжала чтение, даже не повернулась ко мне.

— Это не ты положила Тане дохлую мышь на подушку?

— Нет, хозяин.

— Ты же не можешь мне врать, Диль?

— Нет, хозяин.

— Слушай, давай только без этих вот всяких хрестоматийных выкрутасов. Мол, я не врала, это не мышь, а тушканчик… Ты что-то подкладывала Таньке на подушку или нет?

Тут Диль захлопнула книгу — всё равно та закончилась — и, перевернувшись на живот, посмотрела на меня. Ни дать ни взять — кошка, только в человеческом облике.

— Хозяин, я не делаю ничего такого, чего бы ты не приказал. Таня — твой друг, это я поняла, и я ей не причиню вреда ни в коем случае.

— Хорошо, коли так. Просто я вспомнил, как ты приносила мне крысу…

— Тогда я голодная была. Но ты мне объяснил, что кормить меня будут иначе. Если бы я и принесла крысу или мышь, то тебе на подушку. Таня тут вовсе ни при чём.

— Звучит безумно, но логично…

— Можно мне посмотреть?

— Да можно, наверное, идём.

Когда мы вошли на место преступления, Танька в красках расписывала отцу свои эмоции от нахождения дохлого подарка. Фёдор Игнатьевич лишь кивал, не находя возможности вставить ни слова.

— А ты что тут забыла⁈ — подпрыгнула Таня, заметив Диль.

Диль, не удостоив ее ответом, прошла прямо к кровати, наклонилась над подушкой и понюхала мышь.

— Фу! — содрогнулась Таня.

— Хм, — заметила Диль.

После чего с крайне сосредоточенным видом подняла мышь за хвост и отправила себе в рот.

Без лишних слов Танька грохнулась в обморок. Фёдор Игнатьевич едва успел ее поймать.