— Это очень давняя и грустная история… — всхлипнуло дерево. — Я расскажу, если ты хочешь.

— Ну, как ни крути, а некоторые объяснения требуются.

— Понимаю. Я не всегда была такой.

— Заколдовали?

— Заколдовали…

— Вот сволочи.

— И не говори!

— А за какие такие грехи?

— Выслушай мою историю, — прошептало дерево.

И рассказало историю.

ИСТОРИЯ ДЕРЕВА

Когда-то давным-давно была я самой обычной девушкой, и звали меня Ольгой. С детства дружила я с соседским мальчишкой, именем Олег. Подросли — полюбили друг друга. Все нас дразнили: «Олег и Ольга, жених да невеста!» Думали мы, что скоро поженимся и будем жить долго и счастливо, как в сказках.

Но на беду случился в деревне колдун. И так ему наше счастье неприятно было, что как мы с Олегом мимо проходим — он аж зубами скрежещет. И наколдовал, злодей, однажды, порчу навёл. Пошёл мой Олежа траву косить с отцом. Так отец размахнулся и косой ему прямо по мужскому достоинству.

Выжил Олег, да только, понятно, к мужскому делу опосля того оказался неспособен. Месячишко помыкался, да и сгинул, как не было. А меня отдали за того колдуна замуж, благо был он богат. Меня и не спросили папенька с маменькой, всё твердили, что мне лучше будет. А я по любимому-то отплакать не успела.

Свадьбу отыграли, вошла я в дом колдуна, как жена. Легли, и тут оказалось, что муж мой, по старому делу, только обнимать да целовать может. Тут-то он мне во всём и признался, что и Олега он сгубил, и что мне теперь никогда мужчины не познать. Вот как колдунам людское счастье покоя не даёт.

Ох и мучилась я, несчастная, во всём цвету своих юных лет! И на сторону бегать пыталась. Да всякий раз какая-то беда с выбранным парнем творилась. То перепьёт да уснёт, то упадёт, ногу сломает… Молва обо мне пошла нехорошая, уж и вовсе подходить, заговаривать бояться стали. А колдун, знай, посмеивался. Пока помирать пора не пришла. Тогда он надолго в кабинете своей заперся, всё колдовал там что-то, всё подличал. Вышел потом — сам на себя не похожий, как смерть бледный, плоти почти не осталось. Вышел и говорит: «Всё, Олюшка, уладил я судьбу твою. Ни о чём не переживай, после моей гибели получишь ты жизнь долгую, почти что вечную, и свободу полную. Только вот найдёшь такого человека, который с тобой, как с женщиной, возлечь решится, и все чары осыплются».

Сказал так — и помер. Я-то думала, глупая, что хоть в город поеду, хоть в село соседнее — сыщу кого-то, кто расколдует меня от проклятья этого… А наутро проснулась — стою в лесу. И шевельнуться не могу. Стою и жду с тех пор спасителя своего. Не откажи, не испугайся, Сашенька! Знал бы ты, какой я раскрасавицей стану, ты только подойди ближе, коснись меня, приласкай…

Я будто воочию видел всю эту историю, как кино в голове прокрутили. И Ольга там правда красавицей была такой, что в горле пересохло, а сердце замерло. И так по-человечески жалко её было, когда очередной кавалер ногу ломал…

Я тряхнул головой, морок рассеялся. Обнаружилось, что стою я в опасной близости от дерева и смотрю вниз, туда, где на стволе ожидает меня дупло развратной формы.

— Ты что, всерьез, что ли? — поднял я взгляд на лицо.

— Если бы не отчаяние, не обратилась бы я к тебе. Стыдно, поверь. Покраснела бы, да и того не могу. Спаси ты меня, Сашенька! Захочешь — женой тебе стану верною, вовек на сторону не посмотрю. А как я шить да готовить умею! А танцую как! Все тебе завидовать станут. А каких я тебе детей нарожаю! Сплошь мальчишек, богатырей!

Я снова посмотрел на дупло, на лицо. Покрутил пальцем у виска и пошёл обратно. Тем более что послышался голос Арины Нафанаиловны, произнесший:

— Соровская!

— Ну и пошёл ты! — сменило интонацию дерево. — Позор! Думаешь, ты мужик, да? Никакой ты не мужик — так, одно название! Иди-иди, вошь бессильная, моль бледная! Скоро вся страна по миру пойдёт из-за таких вот!

О случившемся — вернее, не случившемся — даже думать было странно. Нет, ну, конечно, может быть, дерево и не врёт. Но опыт мне подсказывает, что с девушками, которые кидаются тебе на шею с воплем «Возьми меня прямо сейчас!» лучше не связываться. Ладно бы поцелуй, по канону, но вот так вот, чтоб сразу в дупло… Явная подстава. Откуда мне знать, вдруг это несовершеннолетнее дерево. А в кустах городовой сидит в засаде. Да и морок, признаться, смутил. Непростое дерево, ох, непростое…

Я вернулся на полянку как раз вовремя, чтобы встретить понурую Татьяну, возвращающуюся из круга. Судя по тому, что я видел, пока ни одного фамильяра никому не досталось.

— Ладно тебе, — шепнул я. — Повезёт в любви.

— Фр на тебя, — отозвалась Танька, но без задора, уныло.

Арина Нафанаиловна с демонстративным вздохом произнесла:

— Соровский… Александр Николаевич. Ну, прошу вас.

И я, преисполненный нездорового энтузиазма, заторопился в круг.

— Двадцать пять, двадцать… Двадцать восемь, двадцать девять… Нет, я решительо ничего не… Тридцать один, два… Так, перекличка!

Арина Нафанаиловна чувствовала тревогу. Она пришла на полянку с тридцатью семью студентами, а когда пришла пора уходить, студентов оказалось, тридцать шесть. На самом деле тридцать пять — я студентом не был, хотя меня посчитали.

— Как жаль, — вздыхала Танька — мы с ней сидели рядом на согретых солнцем камнях, огораживающих ритуальную часть полянки от остального мира. — Мне бы так пошёл фамильяр…

— Мне тоже, — сказал я. — Может быть, это была бы жаба. Гигантская жаба. Я бы её на стол посадил в аудитории. И заставил бы гипнотизировать студентов…

— В том и дело, что фамильяра можно с собой брать куда угодно! Это же… Это же так здорово! Ну почему они к нам не пришли⁈

— Тут скорее вопрос, почему они должны были прийти.

— Что?

— Ну, ты учебник читала? Фамильяры любят ночь — раз. Фамильяры не любят больших скоплений людей — два. Фамильяру необходимо принести угощение — три. Фамильяр — это сова-интроверт, который любит похомячить после полуночи. А мы их средь бела дня такой толпой…

— А ведь и правда… Но почему же тогда Арина Нафанаиловна?..

— Соровская! — гаркнула упомянутая Арина Нафанаиловна.

— Здесь!

— Александр Николаевич, вижу вас. Так-с, ну, значит, Аляльева только и не хватает.

— Так он ушёл, — сказал кто-то из мальчишек.

— Что значит, ушёл⁈

— Сказал, что раз фамильяра не призвалось, то и делать тут больше нечего. И ушёл. В самом начале ещё.

— А почему же вы сразу не сказали? Я тут уже полчаса распинаюсь!

— Не подумал…

— Не поду-у-у-умал он! Ох, горе мне с вами. Идёмте в академию, обратно.

Я встал первым, помог подняться Танюхе. Мы опять поплелись в хвосте, чтобы нам не мешали общаться.

— Слушай, Танька, — задумчиво сказал я.

— Ну чего ты ещё придумал? Кого лечить собрался?

— Да никого больше. Тут другая идея. В тебе романтическая составляющая сильна или же проседает?

— Чего-о-о⁈

— Пошли ночью в лес вдвоём?

— Зачем?

— Фамильяров позовём по-тихому. Вдруг получится.

Танька аж остановилась, будто споткнулась. Глаза сделались огромные-преогромные.

— Расцениваю это как согласие, — кивнул я. — И еды возьмём. С фамильярами не выгорит — так хоть пикник устроим. На одеялке, как положено.

Фёдору Игнатьевичу мы о своём решении не сообщили. У него и без нас хлопот хватало. Я только за ужином вскользь поинтересовался, почему Арина Нафанаиловна столь вопиющим образом забила на правила призыва фамильяров.

— Ах, это же всего лишь формальность, — отмахнулся Фёдор Игнатьевич. — Посудите сами, Александр Николаевич, ну откуда у нас возьмутся ресурсы водить каждую ночь призывать фамильяра по одному-двум студентам?

— Так, а зачем тогда вообще весь этот цирк? — не понял я.

— Ну… полагается, — замялся Федор Игнатьевич. — Я, признаться, смотрю сквозь пальцы… Да и эффект буквально тот же самый, как ни крути. Академия обязуется обеспечить возможность… С другой стороны, это можно расценивать как урок, как чистую теорию…