— Тогда уж три…

— Почему — три?

— Так вы мне дату рождения на целую неделю сместили!

— Ах… — махнул рукой Фёдор Игнатьевич и ополовинил стакан. — Не было бы счастья, да несчастье помогло. Захудалая ветвь рода, и четырнадцатого октября вправду родился ребёнок. Да умер. Но такая глушь, такая даль… Там, право, и магии-то уже никакой нет, ни образования, да и родители уже давно, прости-господи. — Фёдор Игнатьевич перекрестился.

— Значит, я теперь Соровский? — испытующе поглядел я на Фёдора Игнатьевича.

— Добро пожаловать в род, — отсалютовал тот мне бокалом и выпил. — Но, Александр Николаевич, вы поймите всю серьёзность ситуации… По документу вы уже — стихийник.

И Фёдор Игнатьевич на меня уставился в ожидании понимания ситуации.

— Обязуюсь не посрамить! — сказал я.

— Александр…

— Да понял я, понял!

— Понимания не достаточно. Нужны конкретные действия. Я многократно рискую всем, что имею, чтобы устроить вас в нашем мире…

Опять он на жалость давит. Ну вот что за человек, а? Терпеть ненавижу, когда меня на эмоции разводят. Ладно если в книжке — там я и всплакнуть могу, ежели ситуация трагическая. Но вот так-то, бездарно и неуклюже…

— Если моя жизнь для вас ничего не значит, то подумайте о Татьяне, ведь я вижу, с каким теплом вы относитесь к ней!

У-у-у, вон до чего дошли. Это уже, видать, напиток животворящий действует. Явно магический какой-то.

— Так вы чего хотите-то? — зевнул я, всем своим видом показывая, что я не из таковских.

— Начните развивать дар, который в документах и прописан!

— Погожу пока, — отмахнулся я.

— Т… то есть, как — «погожу»? — подпрыгнул Фёдор Игнатьевич.

— Ну, так — погожу, погляжу. В академии осмотрюсь, туда-сюда…

— Александр Николаевич, это опасная шутка, и я…

— Слушайте, Фёдор Игнатьевич, ну а вот когда вы были уверены, что у меня вообще никакого дара нет — вы как себе это видели?

Смешался Игнатьич. Уставился в полупустой стакан озадаченным взглядом.

— Точно так же бы пошёл и запреподавал, — сказал я. — Так и сейчас пойду. Какая разница-то? А бумаженцию эту — как? С собой таскать?

— В комнате спрячьте, — уныло сказал Фёдор Игнатьевич.

Я пошёл к себе, прятать документ, но по пути заметил, что из-под двери библиотеки выбиваются яркие вспышки. Не удержался — заглянул.

— Ты чего тут? — спросил я Таньку, которая стояла посреди помещения, размахивая руками. Браслет на левой то и дело вспыхивал.

— Дверь закрой! — зашипела Танька. — Чего притащился? Я за книжкой!

— Совсем обалдела, рыжая⁈ — возмутился я шёпотом, прикрыв за собой дверь.

— Что? Не спится мне, на нервах вся, видишь, бледная стала, худая.

Я критически окинул её фигуру взглядом. Пожалуй, правда чуток всхуднула. Депрессивная принцесса третий день под прессом стресса…

— Тебе взять? — деловито осведомилась она.

— Бери сразу две.

— Хорошо, две возьму.

— Мне две. Всего — это четыре будет, — уточнил я и добавил: — Воровать — нехорошо.

— Ну, сдай меня, — огрызнулась Танька.

— Да кому тебя сдашь? Мясник и тот не возьмёт — тощая…

— Всё, молчи, я пошла по паутине!

Впервые я увидел, как Танюха «ходит по паутине». Браслет у неё на руке отчаянно мигал, а вскоре сама Танька начала… мигать. То есть, то нет, то опять есть, а то — снова нет. Вдруг, в очередной раз появившись, она резко хлопнула перед собой руками и повалилась в кресло с громким: «Уф-ф-ф!». На столик перед ней упали четыре книжки в пёстрых обложках.

— Вот оно, значит, как я на свет появился, — сказал я и потрогал книжки.

Добротные, судя по переплётам — из недавних. Небось уже очередь на год. А мы их — того… Вот раскаиваюсь неимоверно, наверное, даже спать погано буду.

— Угу, — не стала спорить утомлённая Танюха. — С тех пор я — только ночами.

— Однажды за тобой придёт межмировая библиотечная полиция.

— К приличным людям полиция не ходит, чтоб ты знал. Полиция — вон… — Она неопределённо махнула левой рукой, и я взглядом зацепился за браслет.

— Слушай, а что за штуковина-то, явно магического характера? — спросил я. — А у меня почему нет? А вдруг мне надо?

— Не надо, пока дар не начал развивать, тебе накапливать нечего, — отрезала Танька. — Ого! Это документ тебе сделали? А ну, покажи!

Я дал ей бумаженцию, а сам присел на подлокотник кресла, взял Таньку за руку и принялся рассматривать браслет. Не сказать, чтоб сильно изящная вещица, скорее громоздкий. Камешки какие-то несуразно мелкие, и мало их. На мой вкус — полная безвкусица. Я б своей девушке такого не купил. Вообще даже на серебро не похоже — тусклый какой-то, грубый.

— Соровский, — промурлыкала Танька.

— Так точно. Принимай родственничка. Будет настроение — можем поиграть в инцест.

— Фр!

— Да ладно, ты ж не пробовала. — И я ласково погладил ей руку.

Танька руку вырвала, посмотрела на меня диким взглядом и отодвинулась.

— Дурак ты, Сашка, мне теперь кошмары сниться будут!

— А точно кошмары? — озадачился я.

— Фр, я сказала!

— Колись насчёт браслета, давай.

Танька подняла браслет к глазам, потрясла.

— Личный амулет. Собирает магические силы. На экзамены, ясное дело, такие нельзя надевать. Можно свои силы в него лить — это долго. А можно на час в распределитель отдать, и за небольшую плату его сделают полным. Магию творишь, а свои силы не тратишь. Удобно. Ладно, давай книжки делить. Мне вон та, это продолжение про короля драконов!

Третьим событием, разбавившим напряжённость моих будней, стал мой первый официальный выход. Фёдор Игнатьевич торжественно сопроводил меня к цирюльнику, вежливо сказав, что таким, как я, сраным хиппи, на серьёзном мероприятии делать нечего. Он на самом деле как-то по-другому сказал, совсем-совсем вежливо, но я это уже перевёл, для себя, чтоб яснее было.

— Вы только полюбуйтесь, какой прекрасный день! — радовался я, вышагивая рядом с Фёдором Игнатьевичем по тротуару.

Нас то и дело обгоняли повозки самого разного пошиба и назначения, кругом сновали люди, и, вопреки ожиданиям, никто на меня не обращал внимания. Я зато приглядывался.

Ох и тоска тут у них… Вот только дамы выделяются, а мужчины — все как один человек. Если и можно в костюмах какие-нибудь различия найти, то это сильно-сильно приморгаться надо. Разве что бедные от богатых немного отличаются. Тоска…

— Александр, прошу, воздержитесь от неуместных восклицаний, — цедил сквозь зубы Фёдор Игнатьевич.

— А что, у вас тут не принято жизни радоваться? — понизил я голос.

— Не «у вас тут», а «у нас здесь»!

— Ошибаетесь, дорогой мой благодетель. Я же издалека приехал, из глуши, впервые в жизни такой серьёзный город вижу.

— А ведь верно, — спохватился Фёдор Игнатьевич. — Что ж, прошу, ведите себя расковано, только, умоляю, без излишних подробностей.

Нет, сейчас пойду всем рассказывать, что я — попаданец из другого мира. Заодно и о сексуальных пристрастиях сразу доложу, вдруг тут на попаданцев мода на самом деле. Ну, не на пустом же месте все эти книжки появились, где попал в другой мир — и сразу тебе гарем.

Если подумать — ну что хорошего в гареме?.. У кого хоть раз с девушкой длительные отношения были, тот, в здравом уме, о гаремах мечтать не будет. На бумажке-то всё красиво, а по факту? А по факту скандалы, ревность, интриги, расследования, истерики двадцать четыре часа в сутки, и критические дни у всех в одно и то же время. Поневоле начнёшь ходить на сторону, чтобы развеяться. Найдёшь себе какую-нибудь тихую, спокойную леди лет тридцати пяти или около. Чтобы пришёл к ней, лёг, положив голову на коленки и уснул. А она сидит так, безмолвно волосы тебе во сне расчёсывает и поёт ласково, нежно…

— Александр, нам сюда!

Я вынырнул из своих мудрых мыслей и поднял голову. Ага, вывеска. «Цирюльникъ». И чего, спрашивается, в нашем мире это слово отвалилось? Типа, немодное, несовременное? Ну да, ну да. «Парикмахер» с соответствующей рифмой — это, конечно, гораздо круче.