Когда земельный комитет в сопровождении небольшого конвоя урядников попытался подъехать для описи, по ним дали залп в воздух. Никто не пострадал, но посыл был ясен: «Сюда не соваться». Слухи о «курской Вандее» поползли по губернии. Одни называли Мещерского героем, защитником права. Другие — безумным бунтовщиком.

Донесение об этом легло на стол Николаю одновременно с просьбой губернатора прислать войска для усмирения. Рядом лежала другая бумага — от министра двора, умолявшая «не проливать кровь русского дворянства, верной опоры трона». И третья — от генерала Иванова, с краткой резолюцией: «Показательная акция. Уничтожить».

Николай вызвал к себе полковника Волкова, автора проекта земской стражи.

— Полковник, ваши стражники уже создаются?

— В Курской губернии первая дружина как раз формируется, Ваше Величество. Командир — капитан в отставке, герой майского наступления, уже получивший свою землю по указу. Люди набраны.

— Хорошо. Отправьте эту дружину в имение Мещерского. Не регулярные войска. Их. Пусть капитан предъявит князю указ и потребует разойтись. Если откажется… — Николай замолчал, смотря в окно. Перед ним вставали два пути.

«Железо»: отправить батальон солдат, артиллерию, стереть имение с лица земли, повесить князя как бунтовщика. Это был бы быстрый, устрашающий урок для всех.

«Бархат»: долгие переговоры, уговоры, уступки, создание прецедента уклонения от указа.

— Если откажется, — твёрдо продолжил он, — дружина имеет право применить силу для восстановления порядка и исполнения закона. Но князя Мещерского взять живым. Доставить в Петроград. К нам.

Это был компромисс. Сила применялась, но не карательная армия, а новая, местная структура, защищающая новый закон. И не расстрел на месте, а суд. Жестокий, но легитимный.

— Слушаюсь, Ваше Величество. А если дружина не справится?

— Тогда… тогда придётся посылать войска. Но я верю, что ваша идея сработает, полковник. Нужно, чтобы люди увидели: новый порядок защищают не чужие солдаты, а их же соседи, получившие от этого порядка выгоду. Это сильнее любых карательных отрядов.

Часть VI: Под стенами «Отрадного». 12 сентября.

Земская дружина курского уезда, человек восемьдесят, под командованием капитана Арсеньева (да, того самого, артиллериста, теперь хромого, но полного решимости) подошла к имению на рассвете. Они были одеты кто в что: кто в гимнастёрках, кто в крестьянских зипунах, но с винтовками и с нарукавными повязками с гербом губернии. У них был один пулемёт.

Капитан Арсеньев, прихрамывая, вышел вперёд, к баррикаде.

— Князь Мещерский! Я, капитан Арсеньев, командир земской стражи, уполномочен требовать от вас во имя Государя Императора прекратить сопротивление законной власти и допустить земельный комитет для исполнения Высочайшего указа! Сложите оружие!

С баррикады выглянуло багровое от бешенства лицо князя.

— Убирайся, выскочка! Я с твоим сбродом разговаривать не буду! Я требую прислать ко мне генерала! Или уездного предводителя дворянства!

— Последнее предупреждение, ваше сиятельство, — холодно сказал Арсеньев. — Через десять минут мы идём на штурм. Ваши люди — такие же крестьяне, как и мои. Они проливали кровь за царя. Неужели вы заставите их проливать её за вашу упрямую гордыню?

Среди защитников имения началось брожение. Наёмные солдаты смотрели на организованную дружину, на их решительные лица, и их боевой дух таял. Крестьяне-дворовые и вовсе не хотели воевать. Через семь минут священник вышел с белым флагом. Через десять князь Мещерский, сломленный и униженный, вышел сам, бросая на землю свой парадный палаш.

Конфликт был разрешён без единого выстрела. Сила оказалась не в оружии, а в моральном превосходстве. Дружина Арсеньева охраняла не абстрактную власть, а свой, только что полученный шанс на новую жизнь. И эту силу почувствовал и зачинщик бунта, и его сторонники. Мещерского под конвоем отправили в Петроград. Его земли были описаны. А капитан Арсеньев и его люди стали героями уезда — и живым доказательством того, что новый порядок работает.

Известие об этом дошло до Царского Села вечером. Николай, читая доклад, впервые за долгое время позволил себе улыбнуться не горькой, а облегчённой улыбкой. Он нашёл путь. Не только железный, не только бархатный. А умный. Он создал новую опору — не на страхе, а на заинтересованности. Это было шатко, ново, опасно. Но это работало. Первая борозда на земле, отвоёванной у старого порядка, была проложена. Предстояло вспахать и засеять всю огромную, израненную, но живую страну.

Глава шестнадцатая: Новые берега

Часть I: Петроград. Особое присутствие Сената. 20 сентября 1917 года.

Процесс над князем Владимиром Мещерским стал событием не столько юридическим, сколько символическим. Зал суда был полон. На галёрке, за решёткой, толпились журналисты (тщательно отобранные властью), представители разных сословий. В ложах — высшая аристократия, в том числе и те, кто втайне сочувствовал подсудимому. Сам Мещерский, в чёрном сюртуке, но с орденской лентой через плечо, держался с ледяным, презрительным достоинством. Он отказывался признавать легитимность суда, настаивая, что защищал священное право собственности, данное его предкам царями.

Обвинителем выступал не обычный прокурор, а специально назначенный сановник — обер-прокурор Сената. Обвинение звучало грозно: Мятеж против верховной власти, выразившийся в вооружённом сопротивлении исполнению Высочайшего указа, создание незаконного вооружённого формирования, приведшее к гибели подданного (имелся в виду тот самый застреленный парень из охраны обоза), подстрекательство к бунту. Фактически — статья о государственной измене.

Защита, нанятая за огромные деньги родственниками Мещерского, пыталась строить линию на «заблуждении», «недоразумении», «праве на самооборону». Но судьи, суровые старики в мундирах, слушали их с каменными лицами. Они получили ясные директивы свыше: пример должен быть показательным.

На последнем слове Мещерский встал. Его голос, дрожащий от сдерживаемого гнева, зазвучал в гробовой тишине:

— Господа судьи! Вы судите не меня. Вы судите вековой уклад Российской империи. Вы судите право, данное моим пращурам кровью, пролитой на полях сражений за эту самую Россию! Я не бунтовал против Государя. Я защищал его же законы от тех, кто, прикрываясь его именем, эти законы попирает! Если за защиту своего родового гнезда от грабежа полагается казнь — что ж, я готов. Но знайте: вы рубите сук, на котором сидите. Сегодня — я. Завтра — вы.

Приговор огласили на следующий день: лишение всех чинов, орденов, дворянства, титула и… ссылка на поселение в Сибирь, в город Минусинск. Не расстрел. Не каторга. Ссылка. Та же мера, что и для Милюкова. Но для князя Рюриковича — страшнее смерти. Это было публичное, ритуальное низвержение. Его не уничтожили физически, но уничтожили социально. Сделали простолюдином.

В ложе, где сидели аристократы, воцарилось ледяное молчание. Многие не выдержали и ушли до конца заседания. Для них приговор был ясным сигналом: железная воля царя не остановится ни перед какими титулами. Старый мир с его неприкосновенными привилегиями рушился. Одни — более гибкие, подобно князю Львову, — понимали, что нужно приспосабливаться, искать место в новой иерархии, построенной на службе и лояльности, а не только на крови. Другие, более ригидные, уносили в сердцах жгучую, бессильную ненависть. Мечтали не о компромиссе, а о реванше. Но все понимали: открыто выступить сейчас — самоубийственно. «Земская стража» капитана Арсеньева показала, что у царя есть новая, преданная ему сила на местах.

Часть II: Кронштадт. Внешний рейд. 25 сентября.