— Вышли, оставив немцам сотни тысяч солдат для переброски на наш фронт! — вскричал военный. — Это катастрофа! Весь план кампании 1918 года рушится!

— И что вы предлагаете? — спросил Ллойд Джордж, устало потирая виски. — Объявить войну России? У нас нет сил открывать второй фронт. И американцы ещё не готовы.

— Экономическое давление, — сказал Бальфур. — Мы замораживаем все кредиты. Прекращаем любую помощь. Накладываем эмбарго на торговлю. Россия разорена войной. Ей нужны наши станки, наш уголь, наши инвестиции. Без них их «победа» обратится в прах. И этот их царь… этот «железный царь», почувствует на своей шкуре, что значит предать союзников.

— А если он обратится к немцам? — спросил военный. — Немцы с радостью предложат ему экономическое сотрудничество.

— Тогда мы объявим блокаду. Морскую. Мы перекроем Балтику и Чёрное море. Россия останется в изоляции. — Ллойд Джордж закурил новую сигару. — И мы начнём активную поддержку всех… недовольных элементов внутри России. Финнов, поляков, может быть, даже этих самых либералов, которых царь посадил. Пусть у него будут проблемы дома. Чтобы он понял: предательство имеет свою цену.

Решение было принято. Дипломатические ноты с выражением «глубочайшего разочарования и осуждения» уже летели в Петроград. Вслед за ними должны были последовать куда более ощутимые удары. Победа, добытая железной волей Николая, грозила обернуться экономической и политической изоляцией. Союзники вчерашнего дня становились врагами сегодняшнего.

Часть III: Леса Брянского уезда, Орловская губерния. 5 сентября.

Лес здесь был густой, тёмный, полный тайных троп и глухих оврагов. Идеальное место для тех, кто не хотел, чтобы их нашли. Лагерь расположился в полуразрушенной лесной сторожке и нескольких шалашах. Здесь обосновалось человек тридцать. Это и была та самая «зелень» — дезертиры, демобилизованные, не нашедшие места, беглые уголовники. Во главе — бывший унтер-офицер Грач, тот самый со станции Гжатск. Его отряд вырос и окреп.

У них было оружие: винтовки, пара наганов, даже ручной пулемёт «Льюис», тайком вывезенный с фронта. Они жили тем, что «экспроприировали» — грабили обозы на большаках, нападали на мелкие помещичьи усадьбы, вымогали «продовольственный налог» с окрестных деревень. Не из идеологии, а из необходимости и озлобления.

У костра, где варилась похлёбка из украденной картошки и тушёнки, Грач беседовал с новым человеком — бывшим студентом, которого звали Семён. Тот был политизирован, болтал об «экспроприации экспроприаторов» и «социальной революции».

— Брось ты свою умность, — хрипел Грач, точа на бруске трофейный кинжал. — Мы не за революцию. Мы за жизнь. Царь землю обещал — не даёт. Нас в деревне ждут рты голодные. Вот мы и берём. Кто богат — у того и берём. Просто.

— Но нужно не просто брать, — настаивал Семён. — Нужно нести в массы сознание! Объяснять, что царизм обманул! Что нужно бороться за свои права все вместе!

— Массы… — Грач усмехнулся, показывая кривые, жёлтые зубы. — Массы ждут указа. Ждут, когда комитеты поделят. А пока ждут — корми нас, Семён, своими речами? Не накормишь. А вот пулемёт — накормит.

В это время с опушки прибежал дозорный.

— Грач! По большой дороге обоз! Три подводы, охрана — пятеро мужиков с берданками. Купца везут, поди!

Грач встал, деловито потягиваясь.

— Ну, братва, на дело. Семён, иди с нами. Посмотрим, как твоё сознание в деле работает.

Нападение было быстрым и жестоким. Охрана, застигнутая врасплох, отстреливалась недолго. Двое были убиты, трое сдались. Купец, толстый, перепуганный мужчина в дорогой шубе, молил о пощаде, суя Грачу пачку кредиток. «Зелёные» обчистили подводы — мука, сахар, мануфактура. Купца и пленных охранителей отпустили, пригрозив смертью в случае доноса. Но один из пленных, молодой парень, сын местного зажиточного крестьянина, набрался духу и крикнул, уходя:

— Бандиты! Вас земская стража скоро переловит! Вам, сволочам, не землю, а виселицу!

Грач выстрелил ему в спину. Парень упал. В лесу стало тихо.

— Вот и вся земская стража, — мрачно сказал «Грач», разряжая наган. — Теперь точно донесёт. Лагерь сворачиваем. Идём дальше.

Они растворялись в лесной чаще, как хищники. Их было пока немного, но они были симптомом страшной болезни — распада государства на уровне уездов и волостей. И бороться с ними регулярной армией было невозможно. Нужна была иная сила.

Часть IV: Петроград, Министерство внутренних дел. 7 сентября.

Генерал Иванов заслушивал доклад начальника вновь созданного Управления по делам демобилизации и землеустройства. Это был не полицейский чин, а бывший фронтовой офицер, полковник Генштаба Волков, человек с умным, усталым лицом.

— …ситуация в центральных губерниях ухудшается, ваше превосходительство. «Зелёные» отряды, как их называют, — это не политические банды. Это стихийные образования на почве нужды и беззакония. Бороться с ними методами обычной полиции или жандармерии бесполезно. Они свои, местные, знают каждую тропу.

— Предлагайте, — отрывисто сказал Иванов.

— Нужна местная, мобильная сила. Из самих же крестьян. Но организованная. Предлагаю создать уездные «земские дружины» или «стражи». Командирами — бывших офицеров, получивших землю по царскому указу. Им есть что защищать. Нижними чинами — таких же наделённых землёй, наиболее уважаемых в общине крестьян-фронтовиков. Им платить небольшое жалованье, вооружать казённым оружием. Их задача — охрана порядка в своём уезде, поимка бандитов, защита земельных комитетов. Они будут знать, кого ловить, и местное население им скорее доверится, чем пришлым жандармам.

Иванов задумался. Идея была рискованной. Создавать вооружённые формирования из крестьян? Это пахло будущими мятежами. Но с другой стороны — это была классическая римская тактика: разделяй и властвуй. Дать лояльной, заинтересованной части деревни оружие и полномочия для подавления нелояльной, маргинальной.

— Кто будет контролировать этих… земских стражников?

— Уездные начальники, подотчётные губернаторам. И наш человек в каждой дружине — для связи и надзора. И, конечно, они будут подчиняться воинскому уставу в упрощённом виде.

— Риск велик, — произнёс Иванов. — Но иного выхода нет. Армию нельзя бросать на ловлю бандитов по лесам. Докладывайте проект Государю. Я его поддержу. Но с одним условием: списки стражников и особенно командиров — на утверждение нам. Ни одного потенциально неблагонадёжного.

Это был гениальный и страшный ход. Вместо того чтобы только давать землю, власть давала часть крестьянства право силой охранять этот новый порядок. Это сплачивало лояльных и отчуждало маргиналов. И создавало на местах новую, военно-землевладельческую элиту, обязаную своим положением лично царю.

Часть V: Имение «Отрадное», Курская губерния. 10 сентября. Личный выбор.

Князь Владимир Мещерский (вымышленный персонаж, но типичный представитель) не собирался сдаваться. Его предки получили эти земли за службу при Алексее Михайловиче. Шесть тысяч десятин чернозёма, образцовое хозяйство, конный завод. И теперь какой-то царский указ, написанный, он был уверен, под диктовку каких-то выскочек и демагогов, хочет отнять у него две тысячи — лучшие пахотные угодья! За бумажки! Нет, он, Рюрикович, не позволит.

Он не бежал в Петербург, как другие. Он собрал своих людей — дворовых, верных ему старост, даже нанял отряд бывших солдат, пообещав им высокую плату и кусок земли (но из своих, оставшихся!). Человек пятьдесят, вооружённых чем попало: от охотничьих ружей до винтовок. Он вывел их на границу тех самых полей, что подлежали отчуждению, и приказал копать окопы и строить баррикады из брёвен. Он объявил, что защищает «законную собственность от грабежа под видом закона». С ним были местный священник и несколько мелкопоместных дворян, тоже напуганных.