— А как быть с общественным мнением? С союзниками, которые могут осудить репрессии?

— Общественное мнение, Ваше Величество, формируется теми, у кого есть власть и воля. Союзникам мы покажем порядок и железный тыл, который обеспечивает фронт снарядами. Они быстро забудут о своих гуманитарных принципах, когда увидят результаты. А принципы... — Иванов жестко усмехнулся, — принципы хороши в мирное время. Сейчас — война. Война на уничтожение.

Николай почувствовал странное облегчение. Этот человек говорил то, что он сам думал, но не всегда решался сказать вслух. Он был воплощением той самой «железной воли», инструментом, который не будет мучиться угрызениями совести.

— Хорошо, генерал. Ваша программа мне понятна. Вы получите полный карт бланш. Но помните: ваша жестокость должна быть целесообразной. Не ради жестокости, а ради порядка и победы. Каждый ваш шаг должен быть взвешен. Я не потерплю бездумной резни. Вы будете отчитываться лично мне. Каждый вечер. Понятно?

— Понятно, Государь. Целесообразность и отчетность. Будет исполнено.

— Ваша первая задача — окончательно зачистить эсеровские и другие боевые группы в столице. Используйте опыт недавней операции. Но действуйте тоньше. Нам нужны не только трупы, но и информация. Вторая — взять под контроль все крупные газеты. Не закрывать, а направлять. Чтобы они писали о ваших успехах в борьбе со спекуляцией, о подвигах на фронте, о единении царя с народом. Третья — подготовить список самых одиозных либералов в Думе, с компроматом. На случай, если они решить поднять голову.

— Слушаюсь. Списки будут готовы через неделю. Газеты — под контроль в течение двух. Эсеров — выкорчуем с корнем.

— Тогда — приступайте. И, генерал... — Николай встал, подошел к карте. — Помните, за вашей спиной — не только я. За вашей спиной — будущее империи. И моей семьи. Ошибок быть не должно.

Иванов встал, отдал честь. Его глаза горели холодным, стальным огнем фанатика долга.

— Ошибок не будет, Ваше Величество. Или я умру, исправляя их.

Он развернулся и вышел твердой, солдатской походкой. Николай остался один. Он только что выпустил на волю джинна беспощадности. Человека, который, возможно, был даже более «железным», чем он сам. Это был огромный риск. Но иного выбора не было. Чтобы бороться с огнем революции и саботажа, нужен был свой огонь — контролируемый, направленный, калёный. Генерал Иванов был именно таким огнем.

Николай подошел к окну. Начинало смеркаться. Где-то там, в городе, новый министр уже приступал к работе. Где-то на Западе генералы союзников дорабатывали планы наступления. А в Петропавловской крепости кровь на снегу уже замело свежим порошем. Колесо, запущенное им, набирало обороты. Остановить его было уже нельзя. Можно было только пытаться управлять. И молиться, чтобы под его тяжестью не рухнуло всё, что он пытался спасти.

Глава седьмая: Предгрозье

Часть I: Здание МВД на Фонтанке. 1 февраля 1917 года. Утро.

Здание Министерства внутренних дел, монументальное и мрачное, всегда было сердцем имперской бюрократической машины. В его коридорах витал запах старой пыли, чернил, дешевого табака и вечного страха — страха перед вышестоящим, перед доносом, перед неизвестностью. Утро 1 февраля началось как обычно: тихий гул голосов за дверьми, шелест бумаг, мерные шаги курьеров. Но к десяти часам атмосфера изменилась.

С улицы, не торопясь, вошел генерал Иванов. Он был не один. За ним следовало шестеро офицеров в форме Отдельного корпуса жандармов — молодые, подтянутые, с холодными, ничего не выражающими лицами. Их сапоги отбили четкую, зловещую дрожь по мраморным плитам парадной лестницы. Дежурный чиновник бросился навстречу, заикаясь:

— Ваше превосходительство, мы не были извещены... кабинет министра ещё...

— Больше не министра, — отрезал Иванов, не глядя на него. — Я — министр. Моя свита — мои адъютанты. Собрать всех начальников департаментов, управлений и отделов в зале заседаний через пятнадцать минут. Кто не явится — будет считаться уволенным по статье за неисполнение приказа в военное время.

Через пятнадцать минут в большом зале с портретами прежних министров на стенах собралось около пятидесяти человек. Это были сановники в мундирах с орденскими колодками, важные, упитанные, с лицами, выражавшими смесь любопытства, страха и высокомерного недоумения. Они перешептывались, глядя на невысокую, коренастую фигуру нового начальника, который стоял у стола, медленно снимая перчатки.

— Господа, — начал Иванов без преамбул. Его голос, хрипловатый и резкий, заполнил зал. — Я — генерал от инфантерии Николай Иванов. Новый министр внутренних дел по личному повелению Государя Императора. Знакомиться с вами по отдельности времени нет. Запомните мои правила раз и навсегда. Вы — не хозяева здесь. Вы — слуги государства. И сейчас государство воюет. Всё, что не служит победе, — враждебно. Всё, что мешает порядку, — будет уничтожено. Ваша прежняя работа меня не интересует. Она привела страну к краю пропасти. С сегодняшнего дня вы работаете по-новому.

Он сделал паузу, обводя их ледяным взглядом.

— Первое. Все дела по политическому сыску, все агентурные сети передаются в мое личное ведение и в ведение моих офицеров. — Он кивнул на стоящих у дверей жандармов. — Все шифры, списки агентов, финансовые отчеты по секретным операциям — на мой стол к вечеру. Утаивание или фальсификация — расстрел как за шпионаж.

В зале пронесся сдавленный гул. Это было беспрецедентное вторжение в святая святых ведомства.

— Второе. Все связи с депутатами Государственной Думы, с редакциями газет, с общественными организациями — прекращаются. Никаких консультаций, никаких утечек информации. Любой контакт должен быть санкционирован мной. Третье. С сегодняшнего дня вводится военный график работы: с восьми утра до десяти вечера. Без выходных. Отлынивающих — увольнять с волчьим билетом. Понятно?

Начальник Особого отдела, полковник Батюшин, пожилой, седой сановник, не выдержал:

— Ваше превосходительство, но это... это невозможно! Агентурная работа — тонкая материя! Передача всего посторонним офицерам разрушит годами налаженные связи! А работа с Думой — это необходимая...

— Необходимая? — Иванов перебил его, и в его голосе прозвучала сталь. — Вы считаете необходимым информировать врагов о наших планах? Ваши «связи» привели к тому, что о каждой нашей операции знали за час до её начала. Что касается вашей агентуры... — он презрительно усмехнулся, — большая часть её либо работает на обе стороны, либо выдумана для отчета. Мне нужны результаты, а не бумажки. Вы, полковник Батюшин, уволены. Сдать дела в течение двух часов. Пропуск — сдать сейчас.

Батюшин побледнел, как полотно, и беззвучно опустился на стул. Двое жандармов тут же подошли к нему, взяли под руки и вывели из зала. Остальные сидели, боясь пошевелиться.

— Есть ещё вопросы? — спросил Иванов.

Вопросов не было. Была только леденящая тишина.

— Тогда к работе. Отделу печати: к завтрашнему утру — список всех крупных газет Петрограда с владельцами, редакторами и основными публициста. Отделу по делам дворянства и выборных учреждений: полная справка по всем фракциям Думы, с компроматом на каждого значимого депутата. Особое внимание — кадетам и прогрессистам. Всем остальным — разобрать входящую документацию за последний месяц. Отчет о проделанной работе — мне лично каждый день в 21:00. Свободны.

Он развернулся и вышел, оставив за собой зал парализованных страхом чиновников. Жандармы остались, распределяясь по кабинетам начальников департаментов. Бюрократический Левиафан только что получил удар током. Теперь предстояло выяснить — умрет ли он, или начнет служить новому, железному хозяину.

Часть II: Редакция газеты «Речь». 3 февраля. День.