— У нас нет времени на долгое расследование, — отрезаю я, и слышу, как голос становится жестче. — Каждый день они обучают новых студентов. Каждый день древние техники распространяются дальше. Болезнь растет, захватывает всё новые умы. Мы не можем позволить ей распространиться за пределы Академии.

— Болезнь? — повторяет Селена, и в ее голосе звучит нечто между недоверием и горечью. Она выпрямляется, скрещивает руки на груди. — Ты называешь студентов, ищущих правду, ищущих альтернативу системе, которая медленно убивает их, болезнью? Ты слышишь себя, Тенераус? Ты слышишь, во что превратился?

— Я называю так опасное невежество, — говорю я твердо, выдерживая ее взгляд, не отводя глаз. Напряжение между нами почти осязаемое, плотное, как туман. — Эти студенты не понимают, чем рискуют. Они не видели того, что видел я. Не читали записей, не изучали свидетельства. Древняя магия требует абсолютного баланса. Совершенного понимания всех взаимосвязей, всех тонкостей. Малейшая ошибка, один неверный расчет, одно мгновение невнимательности — и последствия будут катастрофическими. Необратимыми.

Я делаю паузу, собирая мысли, затем продолжаю, чувствуя, как внутри поднимается волна воспоминаний, болезненных и ярких:

— Мой отец оставил записи о Катастрофе. Детальные, подробные записи, каждая страница которых пропитана болью и ужасом. Я читал их. Много раз. Целые города превратились в пепел за считанные минуты. Не часы, не дни — минуты. Я не могу позволить этому повториться. Не могу. Даже если для этого придется… — Я замолкаю, не договаривая.

Воцаряется тяжелое молчание. Никто не двигается, не говорит. Магистры переглядываются между собой, избегая смотреть на меня или на Селену.

— Что ты предлагаешь? — спрашивает магистр Лоренс, самый молодой из нас. Ему тридцать пять, он вступил в Совет всего три года назад. Его голос неуверенный, в нем слышится желание найти правильный ответ, понять, на чьей стороне истина. Он смотрит то на меня, то на Селену, словно надеясь, что кто-то из нас предложит решение, которое устроит всех.

— Провести облаву, — отвечаю я. — Арестовать всех членов тайного общества одновременно, не давая им времени предупредить друг друга или скрыться. Допросить их и выяснить, кто еще вовлечен, какова полная структура организации, кто финансирует, кто поддерживает извне. Затем публичный суд, открытый, чтобы все видели справедливость процесса. И казнь лидеров, чтобы показать другим последствия ереси, чтобы продемонстрировать, что Совет не позволит подрывать основы безопасности.

Последние слова звучат жестко, я сам слышу это. Но иначе нельзя. Мягкость сейчас будет воспринята как слабость.

— Казнь студентов? — Селена смотрит на меня с ужасом, который она даже не пытается скрыть. Ее лицо бледнеет еще сильнее, губы дрожат. — Ты не можешь этого сделать, Тенераус. Ты не можешь. Они дети, заблудшие, сбитые с пути ложными обещаниями и красивыми словами, но не преступники! Им по восемнадцать, по двадцать лет! У них вся жизнь впереди! Их можно перевоспитать, направить, показать правильный путь!

— Они угроза для всего мира, — говорю я. — И я сделаю все необходимое, чтобы защитить людей. Абсолютно всё. Даже если это означает жесткие меры. Даже если это означает, что меня будут проклинать. История судит по результатам, Селена, не по намерениям. И я готов принять это бремя.

Селена встает так резко, что ее стул падает назад с грохотом, который отзывается от каменных стен, многократно усиливаясь. Ее лицо побелело от гнева, от отчаяния, от осознания того, что она проиграла эту битву еще до ее начала. Руки сжаты в кулаки, костяшки белеют. Я вижу, как дрожат ее плечи, как она пытается сдержать слова, которые рвутся наружу.

— Тогда я не могу поддержать это решение, — произносит она. — Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Голосую против. И пусть история запомнит, кто из нас был прав.

— Твой голос записан, — киваю я. Не удовлетворение от победы, нет. Что-то другое, похожее на потерю. — Остальные?

Повисает пауза. Магистры смотрят на меня, на Селену, друг на друга. Никто не хочет быть первым, кто поднимет руку. Никто не хочет нести эту ответственность. Но кто-то должен.

Магистр Ородин медленно поднимает руку.

— За, — говорит он хрипло. — Не потому, что хочу. Но потому, что должен. Прости меня, Селена.

Лоренс следующий. Он не смотрит ни на кого, взгляд устремлен в стол. Рука поднимается медленно, неуверенно.

— За, — шепчет он.

Карвен — за. Быстро, без колебаний, без эмоций на лице. Марис, колеблется дольше всех, но в конце концов тоже поднимает руку.

Из семи магистров только Селена против.

— Решение принято, — объявляю я, и слова звучат окончательно, как приговор. — Облава состоится завтра на рассвете. Не позже. Магистр Карвен, подготовь отряды. Тридцать стражников, пять магистров.

— Слушаюсь, магистр, — отвечает Карвен и покидает зал быстрым, деловым шагом. Дверь закрывается за ним с глухим стуком.

Селена смотрит на меня долгим, печальным взглядом. В ее глазах столько всего — разочарование, боль, что-то похожее на жалость. Не к студентам, нет. Ко мне. Она подходит ближе, останавливается в шаге от меня.

— Когда-нибудь, Тенераус, ты поймешь, что защищая систему, ты разрушаешь людей, — говорит она тихо, почти шепотом. — Ты настолько боишься повторения Катастрофы, что создаешь новую. Другую. Более медленную, но не менее разрушительную. Ты убиваешь надежду, Тенераус. Убиваешь веру в то, что мир может быть лучше. И тогда, когда ты осознаешь это, когда увидишь цену своих решений, будет слишком поздно что-то изменить. Слишком поздно.

Она уходит, не дожидаясь ответа, ее шаги размеренные, твердые. Дверь закрывается за ней мягко, почти бесшумно. Но тишина после ее ухода оглушительная.

Остаюсь один в зале заседаний. Один среди теней и мерцающих свечей. Остальные магистры разошлись молча, избегая смотреть на меня. Свечи мерцают, отбрасывая длинные, искаженные тени на стены, на высокие своды, на портреты прошлых магистров. Я подхожу к окну, смотрю на ночной город. Где-то там, в этой россыпи огней, прячется Александр. Планирует. Готовится. Учит других тому, чему не должны учить. Вопрос звучит в голове, настойчивый, не дающий покоя: а что, если Селена права? Отгоняю мысль. Нет. Не могу позволить себе сомневаться. Не сейчас. Не когда так много поставлено на карту.

Остаток ночи провожу, изучая карты и схемы Академии, разложенные на столе. Планирую облаву до мельчайших деталей, продумывая каждый шаг, каждую возможную реакцию. Отряды стражи окружат все выходы — главный вход, служебные двери, даже подземные туннели, о которых мало кто знает. Магистры блокируют магические пути побега, создадут барьеры, через которые не сможет пройти ни один заклинатель, каким бы талантливым он ни был. Никто не ускользнет. Не должен ускользнуть.

Но беспокойство не проходит, а только усиливается с каждым часом. Что-то я упускаю. Какую-то важную деталь, которая прямо перед глазами, но я не вижу ее. Слишком много переменных. Слишком много неизвестных. Кайран — надежный источник? Или его используют? Даркен — действительно лидер, или есть кто-то еще, кто остается в тени? Велиан — просто сочувствующий, или активный участник?

Делаю пометки на полях карты, исправляю, зачеркиваю, переписываю заново. Свеча догорает, я зажигаю новую. Часы на стене отсчитывают время — одиннадцать вечера, полночь, час ночи, два. За окном город постепенно погружается в сон. Огни гаснут один за другим. Улицы пустеют.

Я встаю, разминаю затекшую спину, подхожу к окну. «Защищая систему, ты разрушаешь людей». Слова Селены звучат в голове, не дают покоя. Может быть, она права. Может быть, я превратился в то, против чего когда-то боролся. Но выбора нет. Не у меня. Не сейчас.

На рассвете собираются отряды во внутреннем дворе башни Совета. Тридцать стражников в черных доспехах, с мечами на поясах и арбалетами за спинами. Пять магистров в церемониальных мантиях — символ власти и авторитета. Карвен во главе, его лицо непроницаемо, как каменная маска. Все вооружены и готовы. Воздух наполнен напряжением. Стражники переговариваются вполголоса, проверяют оружие, поправляют ремни. Магистры стоят отдельно, молчаливые, сосредоточенные на своих мыслях.