— Именно, — одобрил я. — Третье — пригласить нужных людей. Генерал Давыдов обязательно, он наш главный сторонник в военных кругах. Представители военного министерства из Петербурга. Иван Дмитриевич с людьми из тайной канцелярии. Градоначальник Дубинин. Возможно, кто-то из придворных, если удастся.

— Иван Дмитриевич уже обещал организовать приглашения, — заметил Николай. — Он говорил, что постарается привлечь самых влиятельных лиц.

— Отлично, — сказал я. — Четвёртое — техническая надёжность. Студенты проверят каждый метр линии. Александр возглавит проверку. Ни одного слабого соединения, ни одного повреждённого изолятора. Батареи в Туле и Помахово должны быть свежими, полностью заряженными. Реле отрегулировано идеально. Запасные части на случай непредвиденных поломок.

Николай дописал последние строки и посмотрел на меня:

— Когда назначим демонстрацию?

Я задумался, прикидывая сроки:

— Группам нужно три дня на проверку линии, два дня на устранение возможных дефектов. Ещё день на финальную настройку аппаратуры и репетицию. Итого неделя. Назначим на восьмое августа. Это даст нам запас времени на непредвиденные обстоятельства.

— Восьмое августа, — повторил Николай, записывая. — Хорошо. Я начну подготовку с завтрашнего утра.

Он поднялся, но у двери остановился:

— Егор Андреевич, мы создали то, чего нет нигде в мире. Англичане экспериментируют с гальваническими токами, французы строят оптические телеграфы с башнями и сигнальными флагами. А у нас — электрический телеграф, способный передавать сообщения на десятки вёрст за секунды. Это…

Голос его сорвался от переполнявших эмоций.

— Это революция, Николай, — тихо закончил я за него. — Революция в связи, в управлении войсками, в координации действий. Если мы докажем это военным, если они поймут потенциал… Россия получит преимущество, которого не будет ни у кого из противников.

Он кивнул, не находя слов, и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Я остался один в полутёмном кабинете. За окном сгущались сумерки, где-то внизу, на улице, слышались голоса редких прохожих, стук копыт по булыжной мостовой. Обычная, размеренная жизнь провинциального города. Но здесь, в этих стенах, создавалось будущее.

Я встал, подошёл к окну. Где-то там, за крышами домов, тянулась линия. Медный провод, натянутый на деревянных столбах, казавшийся таким хрупким и уязвимым. Но по этому проводу бежал ток, несущий закодированную человеческую мысль быстрее самого резвого скакуна.

Через неделю в зале академии соберутся люди, от решения которых зависит судьба проекта. Генералы, привыкшие к традиционным методам ведения войны. Чиновники, консервативные и недоверчивые к новшествам. Придворные, ищущие выгоду в каждом начинании.

Я должен был убедить их. Показать не просто технический фокус, а стратегическое оружие. Доказать, что вложенные деньги вернутся сторицей в виде спасённых жизней, выигранных сражений, победоносных кампаний.

Наполеон где-то там, за западной границей, собирал армии. Его маршалы тренировали войска, готовясь к новому походу. Но у него не было телеграфа. Его приказы скакали на лошадях, теряя драгоценные дни и недели. Его координация войск зависела от случая, от того, успеет ли курьер доехать до адресата вовремя.

А у нас будет телеграф. Мгновенная связь от столицы до фронта. Приказы, летящие со скоростью молнии. Разведывательные данные, поступающие в штаб за минуты, а не за дни.

Это было огромное преимущество.

Я отошёл от окна, зажёг лампу на столе — ту самую механическую лампу, которая когда-то казалась мне вершиной достижений. Теперь она выглядела почти примитивной по сравнению с телеграфом. Но обе они были звеньями одной цепи. Цепи прогресса, которую я тянул вперёд изо всех сил, звено за звеном.

Взял перо, обмакнул в чернильницу. Начал писать подробный план демонстрации. Каждая минута должна была быть продумана. Каждое слово — взвешено. Каждый жест — точен.

Через неделю я либо войду в историю как человек, давший России телеграф, либо останусь чудаком-изобретателем, потратившим казённые деньги на бесполезную игрушку.

Третьего не дано.

Утро восьмого августа выдалось прохладным, с той особенной, хрустальной прозрачностью воздуха, которая бывает только в конце лета, когда зелень ещё густа, но в небе уже чувствуется приближение осени. Ретрансляционная станция в Помахово — наш главный форпост на пути к Москве — была подготовлена так, словно мы ждали визита самой императрицы.

Впрочем, гости, чьи экипажи один за другим въезжали на утоптанный двор станции, по важности уступали разве что монаршей особе.

Я стоял на крыльце, поправляя манжеты сюртука. Волнение, которое я давил в себе последние дни, никуда не делось. Оно свернулось тугим, холодным узлом где-то под солнечным сплетением. Сегодня решалось пусть и не всё, но очень многое. Либо мы триумфаторы, открывшие новую эру, либо шарлатаны, потратившие казённые деньги на бесполезную игрушку из проволоки и деревяшек.

Первым из кареты вышел генерал Давыдов. Он был в парадном мундире, при орденах, и выглядел внушительно, но в его взгляде я уловил тень беспокойства. Он поставил на меня свою репутацию перед военным министерством, и провал ударил бы по нему не меньше, чем по мне.

Следом показались чиновники из Петербурга. Их было трое — господа в строгих вицмундирах, с лицами, на которых застыло выражение вежливого, но глубокого скептицизма. Они приехали не восхищаться, они приехали проверять и, возможно, закрывать. Среди них выделялся статский советник Корф — сухой, желчный человек, который, по слухам, считал даже паровые машины «дьявольским искушением».

Замыкал процессию Иван Дмитриевич. Он вышел из своей неприметной коляски, кивнул мне едва заметно. Его лицо было непроницаемым, как маска, но я знал: его люди проверили каждый куст вокруг станции на версту в окружности. Безопасность была обеспечена.

— Господа, — я шагнул навстречу, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — Добро пожаловать на станцию связи «Помахово». Сегодня мы покажем вам будущее.

Мы прошли внутрь. Просторная изба была переоборудована в аппаратную. В центре стоял длинный стол, на котором располагалось то, ради чего мы не спали ночами последние месяцы: передающий ключ, приёмный аппарат с бумажной лентой, массивная батарея вольтовых столбов, тихо пахнущая кислотой, и сложное хитросплетение медных проводов.

Александр Зайцев стоял у приёмника. Он был бледен, на лбу выступила испарина, но руки, лежащие на столе, не дрожали. Студенты, обслуживающие батареи, замерли у стен, словно часовые.

— Итак, Егор Андреевич, — генерал Давыдов оглядел аппаратуру, задержав взгляд на катушках электромагнитов. — Вы утверждаете, что можете отправить приказ в Тулу, находящуюся в шестидесяти верстах отсюда, и получить подтверждение немедленно?

— Именно так, ваше превосходительство, — подтвердил я. — Не с нарочным, не с голубиной почтой, а по проводам. Мгновенно.

Статский советник Корф подошёл к столу, брезгливо тронул пальцем в перчатке медный провод:

— Мгновенно — слово громкое, молодой человек. Даже свету нужно время, чтобы дойти от солнца до земли. А вы говорите о шестидесяти верстах. Сколько времени займёт передача? Час? Два?

— Минуты, — ответил я, глядя ему в глаза.

По залу прошел шепоток. Кто-то хмыкнул. Представители науки — двое профессоров из Москвы, которых тоже пригласили, — переглянулись с сомнением.

— Что ж, — сказал Корф, доставая массивные золотые часы на цепочке. — Давайте проверим. Какое сообщение вы хотите отправить?

— Любое, — я жестом пригласил его к столу. — Продиктуйте. Чтобы не было сомнений в том, что мы заранее договорились с принимающей стороной.

Корф задумался на мгновение, потом усмехнулся тонкой, змеиной улыбкой:

— Хорошо. Пишите: «Гвардия выступает на рассвете. Ждать подтверждения». Фраза военная, точная.

Я кивнул Александру. Тот взял перо, быстро записал фразу на листке, разбивая её на буквы.