Иван Дмитриевич забрал фальшивые чертежи вечером того же дня. Изучил каждый комплект внимательно, проверяя печати, подписи, даже понюхал бумагу, оценивая её качество. Наконец одобрительно кивнул:

— Работа отличная. Не отличишь от настоящих без детальной проверки. Ваши метки незаметны, но надёжны.

— В этом и смысл, — сказал я. — Когда будете размещать, помните о метках. Если какой-то комплект всплывёт — мы точно будем знать, откуда утечка.

— Я всё учёл, — заверил он, убирая чертежи в кожаный портфель. — Размещу их в течение недели. В разных местах, с разной степенью доступности. Некоторые будут лежать почти на виду — в старом архиве, куда редко заглядывают. Другие спрячу глубже, чтобы до них нужно было добираться с усилиями. Психология шпиона такова — чем труднее добыть информацию, тем ценнее она кажется.

— Умно, — признал я, понимая логику его плана.

Он задержался у двери, и лицо его стало серьёзным:

— Егор Андреевич, я понимаю, что вам неприятна вся эта история с недоверием, со шпионами внутри завода. Но поверьте — это необходимо. Ставки слишком высоки. Ваши изобретения могут изменить исход грядущей войны. Наполеон это понимает. Его разведка работает на полную мощность. И не только французская — австрийцы тоже не дремлют.

— Я понимаю, — устало сказал я, чувствуя тяжесть ответственности. — Просто… мне хотелось строить, создавать, обучать. А вместо этого приходится играть в шпионские игры.

— Такова цена прогресса в мире, где правят амбиции и войны, — философски заметил Иван Дмитриевич. — Но утешайтесь мыслью — ваши изобретения спасут тысячи русских жизней. Это стоит всех этих неприятных мер.

После его ухода я долго сидел в кабинете, глядя в окно на тёмную улицу. Захар молча стоял у двери. Внизу слышался шум завода — производство не останавливалось даже ночью благодаря механическим лампам, распространяющим ровный, яркий свет на станки и верстаки.

Я создал здесь нечто значительное. Но вместе с этим и цель для врагов России. Теперь моя задача — не только изобретать и строить, но и защищать созданное.

Прошло две недели ожидания. Иван Дмитриевич не появлялся, что было нормально — он обычно давал мне работать спокойно, вмешиваясь только при необходимости. Я продолжал свои дела: проверял производство консервов, где Фома с энтузиазмом осваивал новую технологию, координировал работу студентов над телеграфом, принимал отчёты с завода о производстве штуцеров.

Но однажды вечером, когда я разбирал очередную партию писем из Уваровки, Иван Дмитриевич снова пришёл. Лицо его выражало мрачное удовлетворение — выражение человека, который поймал опасного зверя после долгой охоты.

— Клюнули, — коротко сказал он, проходя в кабинет и плотно прикрывая за собой дверь.

Я отложил письма, сердце учащённо забилось:

— Кто? Когда?

Он устроился в кресле, достал блокнот, и я заметил, что его пальцы слегка подрагивают от усталости — видимо, он не досыпал последние несколько дней.

— Три дня назад. Обнаружили проникновение в старый архивный корпус на территории завода. Вор действовал профессионально — вскрыл замок, не оставил явных следов. Но мои люди установили там незаметные ловушки. Тонкая нить, натянутая поперёк прохода. Когда её задевают, падает немного пыли с верхней полки. Незаметно для вора, но наблюдатели видят.

— И что он взял? — я наклонился вперёд, сжимая подлокотники кресла.

— Чертежи механической лампы, — Иван Дмитриевич открыл блокнот, нашёл нужную страницу. — Тот самый комплект с ошибочным редуктором.

— Значит, теперь у французов или австрийцев есть неработающая конструкция, — я не удержался от злорадной усмешки. — Они потратят месяцы, пытаясь понять, почему лампа быстро ломается.

— Именно, — кивнул Иван Дмитриевич, и в его усталых глазах мелькнул хищный огонёк. — Но главное — мы теперь знаем, что у них есть доступ к этому конкретному корпусу. Значит, либо там работает их человек, либо охрана коррумпирована. Я усилил наблюдение, проверяю всех, кто имеет доступ.

— Вы вычислили конкретного человека?

— Пока нет, — признал он, и в голосе прозвучало разочарование. — Но сужаем круг. В ту ночь на территории находились пятнадцать человек. Двенадцать рабочих ночной смены, двое охранников и один управляющий. Проверяем каждого — семейное положение, долги, связи, внезапные траты.

Он перевернул страницу, и лицо его стало ещё более серьёзным:

— Есть ещё один интересный момент. Вчера задержали человека на окраине Тулы. Торговец тканями, приезжий. При обыске нашли у него довольно крупную сумму золотом и зашифрованное письмо. Под давлением признался — он курьер, передаёт информацию в Москву, оттуда она идёт дальше, в Европу.

— Он назвал имена? — я почувствовал, как напряжение нарастает.

— Назвал одно, — Иван Дмитриевич посмотрел на меня серьёзно. — Некий Борис Фёдорович Крылов. Якобы купец, торгует мехами. Приехал в Тулу три месяца назад, снял дом на Дворянской улице. Ведёт себя тихо, не привлекает внимания. Но, судя по показаниям курьера, именно он координирует сбор информации о ваших изобретениях.

Я непроизвольно сжал кулаки:

— Взяли его?

— Пока нет, — покачал головой Иван Дмитриевич, и я увидел в его глазах холодный расчёт. — Если возьмём его сейчас, остальная сеть уйдёт в подполье. Мы поставили за ним наблюдение. Круглосуточное, незаметное. Пусть думает, что в безопасности. Через него мы выйдем на остальных — на информаторов на заводе, в академии, на других курьеров. А когда будем готовы — накроем всех разом, одной ночью. Как прошлый раз. Чтобы никто не успел предупредить остальных.

Я понимал логику, признавал её правильность, но терпеть мысль о том, что вражеский агент спокойно живёт в Туле, собирая информацию о моих изобретениях, было почти невыносимо.

— Сколько времени вам нужно?

— Месяц, может два, — ответил Иван Дмитриевич, закрывая блокнот. — Нужно проследить все его контакты, выявить информаторов на заводе и в академии, установить всю цепочку передачи информации. Это кропотливая работа, Егор Андреевич. Одна ошибка, одна спешка — и вся сеть исчезнет, как дым. А потом придётся начинать сначала, с ещё более осторожными противниками.

Я встал, прошёлся по кабинету, пытаясь совладать с нетерпением:

— Хорошо. Действуйте по своему плану. Но держите меня в курсе каждого значимого шага.

— Разумеется, — он поднялся, поправил мундир. — А пока продолжайте работать как обычно. Не подавайте виду, что знаете о слежке. Чем естественнее вы себя ведёте, тем спокойнее противник. Любое изменение в вашем поведении может их насторожить.

После его ухода я долго не мог сосредоточиться на работе. Мысль о том, что среди моих людей — на заводе, в академии — могут быть предатели, работающие на врага, не давала покоя. Кто они? Рабочий, которого я учил пользоваться новым станком? Студент, которому я объяснял принципы электричества? Управляющий, с которым обсуждал планы производства?

Захар, видя моё состояние, подошёл ближе:

— Барин, не терзайте себя. Иван Дмитриевич — опытный человек. Он их вычислит. Всех до единого.

— Знаю, — вздохнул я, глядя в пламя камина. — Просто неприятно осознавать, что приходится подозревать всех вокруг. Что нельзя никому полностью доверять.

— Война есть война, — философски заметил Захар, и в его голосе прозвучала мудрость старого солдата. — Даже если пушки пока молчат, битва уже идёт. Битва умов, хитрости, обмана. Вы в ней не хуже любого генерала. Может, даже лучше — у вас оружие такое, что генералам и не снилось.

Я посмотрел на него:

— Захар, а ты никогда не жалел, что связался со мной? Мог бы спокойно служить в гвардии, получать жалование, или быть на заслуженном отдыхе, не лезть во все эти интриги.

Он усмехнулся:

— Барин, в гвардии скучно. Караулы, парады, муштра. Одно и то же, день за днём. А с вами — жизнь интересная. Каждый день что-то новое. То французов ловим, то чертежи фальшивые рисуем, то консервы для армии делаем. Весело, одним словом. И главное — дело правое. Мы для России стараемся, а не просто ради денег или славы.