Она подняла руку и коснулась его воротника — не как жест флирта, а как проверку реальности. Он был тёплым. Живым. Настоящим.

— Ты понимаешь, что это усложнит всё? — спросила она.

— Всё важное и так сложно, — сказал он.

Поцелуй не был резким. И не был робким.

Он был… осознанным.

Гийом коснулся её губ так, будто давал время отступить. Но она не отступила. Наоборот — ответила, чуть приоткрыв губы, позволив этому контакту стать глубже.

В этом не было спешки. Только напряжение, которое долго копилось и наконец получило форму.

Когда они отстранились, Наташа выдохнула — и только сейчас поняла, что всё это время держала дыхание.

— Ладно, — сказала она хрипловато. — Значит, так.

— Так, — подтвердил он.

За окном трещали сверчки. Где-то далеко ухнул филин. Усадьба жила своей новой, ещё не устоявшейся, но уже настоящей жизнью.

А Наташа вдруг ясно поняла:

обратного пути больше нет.

И странным образом это не пугало.

Ночь после этого разговора не стала ни бурной, ни тревожной. Она стала глубокой.

Наташа долго не спала. Лежала, глядя в потолок, где неровная тень от свечи медленно ползла по балке, и впервые за всё это время позволила себе не просчитывать завтрашний день до последней мелочи. Не потому что стало безопасно — потому что рядом появился кто-то, кто разделил ответственность, а не попытался её отнять.

Гийом не прикасался к ней больше. Он лежал рядом, на расстоянии ладони, будто этим жестом говорил: я здесь, но границы — твои. Это подкупало сильнее любых слов.

— Ты думаешь слишком громко, — сказал он вдруг, не открывая глаз.

Она усмехнулась.

— Плохая привычка. С годами не лечится.

— Лечится, — спокойно ответил он. — Доверием. Но оно требует времени.

— А если времени не дадут?

Он повернул голову и посмотрел на неё в полумраке.

— Тогда мы его возьмём.

Эта простота ответа заставила её выдохнуть. Не потому что он был наивен — наоборот. В нём чувствовался человек, который привык дожимать обстоятельства, а не подстраиваться под них.

Утро принесло первые последствия.

Они были мелкими, почти незаметными — но Наташа умела читать такие вещи. Взгляд старосты стал осторожнее. Управляющий, приносивший отчёт, говорил медленнее, подбирая слова. А одна из женщин, раньше позволявшая себе шепотки за спиной, теперь вдруг предложила помощь — слишком усердно, чтобы это было просто так.

Началось, — подумала Наташа без раздражения. Скорее с деловым интересом.

Шура появилась ближе к полудню, уже полностью вошедшая в привычную роль хозяйки, которая держит дом на железных нервах и сарказме.

— Ну что, — сказала она, бросая на стол связку ключей. — Поздравляю. Теперь у нас официально есть причина, по которой нас будут бояться чуть больше.

— Ты недовольна? — приподняла бровь Наташа.

— Я в восторге, — фыркнула Шура. — Но предупреждаю: если кто-то попытается использовать его против тебя — я первая укушу. И не факт, что фигурально.

Гийом, стоявший у двери, хмыкнул.

— Я это учту.

Шура посмотрела на него оценивающе.

— А ты, значит, не из тех, кто исчезает, когда становится сложно?

— Я из тех, — ответил он ровно, — кто появляется раньше.

Она кивнула.

— Тогда ладно. Живи.

Днём Наташа впервые позволила себе то, что раньше откладывала: мечтать вслух.

Она стояла на краю участка, глядя на запущенную землю, и говорила — не как стратег, а как женщина, которая видит будущее не только в цифрах.

— Здесь будет сад, — сказала она. — Не показной. Рабочий. С лекарственными травами. И цветами — не ради красоты, а ради дохода. Мы можем делать масла. Настойки. Мази.

— Ты уверена, что найдутся покупатели? — спросил Гийом.

— Найдутся те, — ответила она, — кто захочет пахнуть не бедностью.

Он усмехнулся.

— Ты думаешь шире, чем принято.

— Я просто помню, — тихо сказала она. — Чем это всё станет.

Он не стал спрашивать, что именно она помнит. И это было правильно.

К вечеру Наташа поняла ещё одну вещь.

Её больше не воспринимали как временное явление.

Не как странную женщину, не как удачу или ошибку.

Её воспринимали как точку опоры.

И Гийом — как часть этой точки.

Когда они снова остались вдвоём, она сказала это вслух:

— Знаешь… раньше я думала, что здесь выжить — это уже победа.

— А теперь? — спросил он.

— А теперь я хочу жить. Не прятаться. Не ждать. А строить.

Он медленно наклонился и коснулся её лба губами — жестом почти старомодным, но оттого особенно интимным.

— Тогда я останусь, — сказал он. — Надолго.

Наташа закрыла глаза.

Она знала: впереди будет давление, интриги, ошибки, потери.

Но теперь у неё было то, чего раньше не было никогда.

Не иллюзия безопасности.

А союз.

И это меняло всё.

Глава 15.

С утра пахло бедой — не той, что приходит с криком, а той, что подкрадывается вежливо.

Наташа поняла это, когда увидела, как люди у ворот не заходят во двор сразу, как привыкли, а кучкуются сбоку, переглядываются, будто ждут, кто первый возьмёт на себя смелость произнести неприятное. Даже собака — старая, упрямая дворняга, прибившаяся к усадьбе недавно, — не лаяла, а стояла, насторожив уши, и тихо рычала в сторону дороги.

Шура вышла на крыльцо, щурясь от серого света, и сразу уловила то же.