Гийом смотрел на неё внимательно.

— Я знаю, как выглядит дом, который держится на женщинах, — сказал он неожиданно. — Моя мать держала. И сестра. А я… я часто приходил слишком поздно.

Слова были простые, но в них звучало то, чего Наташа почти не слышала от мужчин раньше: признание.

— Вы пришли вовремя, — сказала она тихо.

Он кивнул, будто принял это как приказ.

И снова — тот короткий жест. Его пальцы коснулись её руки. На этот раз чуть дольше. Не хватка, не попытка перетянуть на себя. Скорее проверка: не исчезнет ли она, если он позволить себе лишнее.

Наташа не отдёрнула руку. Не потому что «ах, романтика», а потому что устала всю жизнь держать дистанцию. Здесь, в этом холодном времени, где каждый день мог быть последним, она вдруг почувствовала: ей хочется хоть иногда стоять рядом с человеком, который не врёт.

Со стороны сада послышались шаги — и в полумрак вошёл Этьен.

Он шёл так, будто специально выбрал момент, когда они вдвоём. Наташа уловила это сразу и внутренне напряглась. Этьен умел делать вид, что случайность — это судьба.

— Простите, что прерываю, — сказал он мягко. — Я хотел лишь уточнить: завтра я пришлю человека со стеклом. И… с мастером. Он умеет делать простые пробки и крышки.

— Хорошо, — ответила Наташа спокойно.

Этьен перевёл взгляд на Гийома и улыбнулся очень вежливо.

— Месье де Риваль. Не знал, что вы… так вовлечены.

Гийом не улыбнулся.

— Я отвечаю за безопасность, — сказал он ровно.

— Разумеется, — кивнул Этьен. — Просто интересно наблюдать, как безопасность превращается в… привязанность.

Шура, появившаяся на крыльце, громко сказала:

— Вы там аккуратнее, а то ещё начнёте меряться статусами. У нас тут не турнир, а хозяйство.

Этьен рассмеялся.

— Мадам, вы бесподобны.

— Знаю, — отрезала Шура. — И именно поэтому я пока жива.

Наташа почувствовала, как в воздухе сгущается напряжение. Не агрессия. Соперничество. Ещё без откровенных шагов, но уже с ноткой «моё».

— Господа, — сказала она ровно, — если вы хотите быть полезными — будьте. Но не устраивайте мне театр. Я устала от театра ещё в прошлой жизни.

Этьен чуть наклонил голову, будто признал удар.

Гийом коротко кивнул.

— Мы поняли, — сказал он.

Шура, уходя в дом, буркнула себе под нос:

— Ох, Наташ… мы тут ещё не только канализацию построим. Мы тут дипломатию поднимем.

Поздно ночью Наташа спустилась в подвал проверить рассаду.

Это было её маленьким ритуалом: убедиться, что «будущее» под рукой. Там, в прохладе, стояли ящики с саженцами, узелки с семенами, клубни, аккуратно накрытые тканью. Здесь же лежали мотки ниток и её блокнот — не потому что она боялась забыть, а потому что ей нужно было фиксировать мысли, чтобы не утонуть в них.

Она зажгла свечу и сделала несколько коротких записей.

Вода — под контроль.

Люди — под правила.

Розы — под масло.

Гийом — надёжный.

Этьен — опасный.

Шура — моя броня.

Она улыбнулась этой последней строке.

И вдруг услышала шаги наверху — лёгкие. Женские. Это была Шура.

— Ты не спишь? — спросила она тихо.

— Не получается, — ответила Наташа.

Шура спустилась, присела рядом на ступеньки, обняла колени.

— Знаешь, что самое смешное? — сказала она. — Я думала, мы сюда попали, чтобы «пожить». А мы опять строим империю.

Наташа усмехнулась.

— Не империю. Пока — хозяйство.

— Всё начинается с хозяйства, — философски сказала Шура. — Потом тебе приносит стекло красивый аристократ, потом тебя защищает военный, потом ты внезапно понимаешь, что вокруг тебя уже люди… и вот ты — феодалка.

Наташа тихо рассмеялась.

— Розарий для феодалок, — сказала она. — Сама придумала — сама теперь отрабатывай.

Шура подняла на неё взгляд и вдруг стала серьёзной.

— Наташ. Ты же понимаешь… если они начнут давить, нам надо будет выбирать союзника?

Наташа посмотрела на ящики с рассадой. На свои руки. На будущие розы.

— Я понимаю, — сказала она. — Но я не собираюсь выбирать между мужчинами, как между мешками зерна.

Шура усмехнулась.

— А жаль. Я бы выбрала по весу и по надёжности.

Наташа ткнула её пальцем в плечо.

— Спи давай, служба безопасности.

— А ты? — спросила Шура.

Наташа посмотрела на свечу, на тонкий дымок, на свои записи.

— А я ещё немного посижу, — сказала она. — Мне нужно подумать, как сделать так, чтобы этот дом стал не местом, куда приходят просить… а местом, где учатся жить.

И в этой мысли было уже всё — и путь вперёд, и будущие конфликты, и любовь, которая подкрадывается не нежностью, а потребностью иметь рядом того, кто выдержит твою силу.

Глава 11.

В этом времени утро пахло двумя вещами: дымом и мокрой шерстью.

Наташа всё ещё удивлялась, как быстро человек привыкает к тому, что раньше казалось невозможным. В XXI веке мокрая шерсть — это «фу, снять, бросить в стирку, забыть». Здесь мокрая шерсть — это тепло, жизнь и шанс не заболеть. И когда она вышла во двор, чувствуя, как тяжёлый, чуть влажный плащ липнет к плечам, она подумала не о неудобстве, а о том, что надо попросить Этьена достать побольше ткани. Не тонкой, господской, а грубой, рабочей — для людей, которые теперь ходили рядом, как часть их двора.

Шура уже была на ногах. Она стояла у очага, мешала кашу деревянной ложкой и выглядела так, будто родилась в этом доме и просто долго отсутствовала.

— Я решила, — сказала Шура, не оборачиваясь. — Мы будем кормить всех, кто работает, один раз в день. Один. Иначе нас просто съедят.