— Согласна, — кивнула Наташа. — И надо сделать так, чтобы это было не «милость», а «условие».

— Ага, — буркнула Шура. — И вывеску повесить: «Не работаешь — не жрёшь». Только тут вывески читать не умеют.

Наташа улыбнулась.

— Тогда будем говорить вслух и повторять. Пять раз. Как детям.

Шура фыркнула.

— Детям проще. У детей хотя бы совесть иногда просыпается.

В этот день всё началось мирно — слишком мирно, как бывает перед тем, как жизнь решает добавить перца.

К полудню во двор пришли люди из соседних дворов — уже не «просить», а «смотреть». Они стояли у забора, шептались, разглядывали розы, бочки, навес, даже канаву, которую они вычистили и укрепили. И в их взглядах было не восхищение, а оценка: что это такое и почему не у нас?

Наташа вышла к ним сама, не дожидаясь, пока кто-то начнёт стучать.

— Добрый день, — сказала она спокойно. — Если вы пришли работать — говорите. Если смотреть — смотрите и уходите.

Один мужчина — плотный, с красным лицом, с руками, как лопаты — шагнул вперёд.

— Мы пришли спросить, — сказал он, — правда ли, что вы тут… воду отводите, как в монастыре?

— Правда, — ответила Наташа. — И что?

— А кто вам позволил? — спросил он, и в этом вопросе прозвучало то, что Наташа уже ожидала: не про воду, а про власть.

Шура появилась рядом, вытерла руки о фартук и сказала сладко:

— Вам кто позволил задавать такие вопросы?

Мужчина уставился на неё.

— Я человек честный, — сказал он. — И хочу знать, по праву ли вы…

Шура перебила:

— По праву нам жить. Всё. Следующий вопрос.

Толпа зашумела.

Наташа подняла руку — не громко, не резко.

— Слушайте, — сказала она ровно. — Мы не отбираем у вас воду. Мы не отбираем у вас землю. Мы приводим в порядок то, что принадлежит нам. Если вы хотите так же — приходите работать. Я покажу. Но я не буду слушать, будто я обязана объясняться за то, что делаю свой двор чище.

Мужчина хотел что-то сказать, но в этот момент у калитки появился Гийом.

Он вошёл спокойно, но присутствие его было как холодная вода по голове. Люди притихли. В этом времени любой человек с оружием и с уверенной осанкой был аргументом сильнее слов.

— Что здесь? — спросил Гийом.

— Люди интересуются, — ответила Наташа без эмоций.

Гийом посмотрел на толпу.

— Интерес — это хорошо, — сказал он. — Но если кто-то пришёл сюда давить — он уйдёт сейчас. И не вернётся.

Краснолицый мужчина сглотнул.

— Мы не давим, месье, — пробормотал он.

— Тогда уходите, — спокойно сказал Гийом. — И приходите с лопатой, если хотите учиться.

Толпа начала расходиться, бурча, но уже без наглости.

Шура тихо сказала Наташе:

— Ну вот. Пахнет первым серьёзным конфликтом.

— Он уже начался, — ответила Наташа. — Просто мы пока держим его в рамках.

Когда люди ушли, Наташа повернулась к Гийому.

— Спасибо.

— Я не за спасибо, — ответил он.

Она посмотрела на него внимательнее.

— Тогда за что?

Он задержал взгляд.

— За порядок, — сказал он. — Я хочу видеть на этой земле порядок.

Шура, стоявшая рядом, демонстративно зевнула.

— Ой, как красиво сказано. Почти как признание.

Гийом бросил на неё короткий взгляд — без раздражения, но с тем самым военным терпением, которым обычно смотрят на шумных союзников.

— Мадам, вы всегда так говорите? — спросил он.

— Только когда скучно, — улыбнулась Шура. — А мне скучно редко.

Наташа почувствовала, как напряжение спадает. С Гийомом было спокойно — не потому что он «идеальный», а потому что его поведение предсказуемо: если сказал — сделает.

Но этот день приготовил ещё одно.

Этьен пришёл ближе к вечеру — не один, а с человеком в ремесленной одежде, с сумкой инструментов. Мастер. И вместе с ним — небольшая корзина, накрытая тканью.

— Я привёл вам того, кто умеет делать пробки и крышки, — сказал Этьен. — И… кое-что ещё.

Он поднял ткань. Внутри лежали маленькие кусочки белого вещества — ровные, аккуратные, как мыло.

Наташа замерла.

— Это…?

— Да, — улыбнулся Этьен. — Мыло. Не самое лучшее, но приличное. Я подумал, что вы оцените.

Шура присвистнула.

— Господи… Наташ, он реально ухаживает.

Этьен посмотрел на Шуру почти ласково.

— Я инвестирую в чистоту. Чистота — это здоровье. Здоровье — это прибыль.

— Ага, — кивнула Шура. — Я поняла. Любовь у вас тоже через бухгалтерию.

Наташа взяла кусочек мыла, понюхала. Запах был простой — жир, щёлочь, чуть травы. Но в этом времени это был почти роскошный аромат.

— Спасибо, — сказала она Этьену. — Это полезно.

Он чуть наклонил голову.

— Я рад быть полезным.

Гийом стоял в стороне и наблюдал. Наташа чувствовала его взгляд — не злой, но внимательный. И внутри мелькнуло понимание: они оба — разные, но оба уже считают себя частью этой истории. И вопрос лишь в том, кто будет рядом не только в переговорной тишине, но и в грязи, холоде и страхе.

Поздно вечером, когда мастер ушёл, люди разошлись, а двор снова стал их, Наташа сидела у огня и смотрела на кусочек мыла, как на символ.

Шура подсела рядом и тихо сказала:

— Наташ… мы уже не просто «попали». Мы уже строим.

Наташа кивнула.

— Да. И теперь нас будут проверять серьёзно.

— А мужчины? — прищурилась Шура. — Они тоже будут проверять?

Наташа усмехнулась — устало, но тепло.

— Они уже начали.