— Воду, — ответил староста без паузы. — Чистоту. И… порядок в делах. Чтобы не было так: сегодня есть, завтра нет.

Шура фыркнула, но тут же замолчала, поймав взгляд Наташи.

— Хорошо, — сказала Наташа. — Тогда слушайте. У нас нет «быстро». Есть «правильно». Это значит: сначала работа, потом результат. И никаких «мне должны».

Староста кивнул.

— Мы это понимаем.

— И ещё, — добавила Наташа. — Мы не берём людей навсегда. Вы учитесь — и уходите к себе. Делать так же.

В толпе прошёл шёпот. Это было неожиданно.

— Вы… не боитесь, что вас обойдут? — осторожно спросил староста.

Наташа улыбнулась — спокойно, без вызова.

— Боятся те, у кого нечего дать. А у нас есть система.

Гийом посмотрел на неё с едва заметной тенью улыбки.

Когда договорились о людях и сроках, староста ушёл, пообещав вернуться с инструментом. Во дворе снова стало тише, но уже иначе. Люди, которые остались, смотрели на Наташу не как на «удачливую женщину», а как на точку силы.

Шура подошла ближе и тихо сказала:

— Ты заметила?

— Что?

— Они больше не смотрят, как будто ты временная.

Наташа кивнула.

— Я это почувствовала.

Днём началась работа — обычная, грязная, нужная. Расчищали место под будущий навес, сортировали инструменты, считали доски. Наташа ловила себя на том, что всё чаще отдаёт распоряжения не вслух, а взглядом — и её понимают. Это пугало и радовало одновременно.

Гийом был рядом почти весь день. Он не вмешивался, если не требовалось, но появлялся ровно тогда, когда ситуация начинала шататься. Его уважали — не за страх, а за предсказуемость.

Под вечер, когда солнце уже клонилось к лесу, Наташа вышла за двор — пройтись, перевести дух. Земля была мягкой, тёплой, пахла влажной травой и дымом.

— Ты уходишь без предупреждения, — сказал Гийом, догнав её.

— Я не убегаю, — ответила она. — Я думаю.

Он пошёл рядом.

— О чём?

— О том, что мы слишком быстро растём, — сказала Наташа. — И что это обязательно кому-то не понравится.

— Не понравится, — согласился он. — Но ты делаешь всё правильно.

Она остановилась, посмотрела на него.

— Ты правда так думаешь? Или ты просто на моей стороне?

Он не ответил сразу.

— Я на стороне порядка, — сказал он наконец. — И ты — его носитель.

— Я не идеальна.

— И слава богам, — усмехнулся Гийом. — Идеальных не слушают. Им не верят.

Они стояли рядом, и в этой близости не было неловкости. Не было нужды что-то доказывать.

— Знаешь, — сказала Наташа тихо, — в моём времени всё решали быстро. Здесь… время будто растягивается.

— Потому что здесь решения живут дольше, — ответил он. — И ошибки тоже.

Она посмотрела на него, на его спокойную уверенность, на руки, которые знали, как держать меч и как не держать женщину без её согласия.

— Тогда не уходи, — сказала она просто. — Не сегодня.

Он кивнул.

— Я и не собирался.

Когда они вернулись в дом, Шура уже накрывала на стол. Увидев их вместе, она ничего не сказала — только чуть улыбнулась уголком губ. Не насмешливо. Одобрительно.

— Ешьте, — сказала она. — Завтра будет сложнее.

Наташа села, взяла миску и вдруг поняла: это и есть момент, когда одиночество заканчивается. Не громко. Не красиво. А надёжно.

И где-то внутри, глубоко, она позволила себе простую мысль:

Мы справимся.

Глава 13.

Ночь снова не спешила отпускать тепло, хотя воздух уже тянул прохладой. Дом дышал — медленно, глубоко, как живое существо, которое привыкло к своим людям и теперь подстраивалось под их ритм. Наташа сидела у стола, перебирая записи, но строчки расплывались перед глазами. Мысли упрямо возвращались не к делам, не к людям и не к завтрашним решениям.

К нему.

Она услышала шаги ещё до того, как он постучал. Не громко — просто коснулся костяшками дерева, будто спрашивал разрешения войти, а не заявлял о себе. Сердце отозвалось быстрее, чем разум.

— Войди, — сказала она, удивившись, как ровно прозвучал голос.

Гийом вошёл без плаща, в простой рубахе, и в этом было что-то непривычно интимное: он оставил снаружи не только оружие, но и роль. В свете лампы его лицо казалось мягче, тени сглаживали суровость, но в глазах всё равно горел тот самый внутренний огонь — спокойный, опасный, притягательный.

— Я подумал, — сказал он, — что не стоит оставлять некоторые вещи несказанными.

Наташа встала. Между ними оставалось всего несколько шагов — слишком мало, чтобы сохранять прежнюю дистанцию, и слишком много, чтобы не чувствовать напряжения.

— Некоторые вещи лучше прожить, чем проговорить, — ответила она тихо.

Он остановился. Не приблизился сразу. Смотрел на неё так, будто запоминал — не внешность, а состояние. Как она стоит, как держит плечи, как не отводит взгляда.

— Ты понимаешь, — сказал он медленно, — что если я сделаю шаг, это уже не будет просто поддержкой?

— Понимаю, — ответила Наташа. — И если ты не сделаешь — я тоже пойму. Но тогда нам обоим придётся притворяться.

Гийом усмехнулся — коротко, почти хищно.

— Я не люблю притворство.

Он подошёл. Медленно, без резких движений, словно давая ей время отступить. Она не отступила.

Первым было прикосновение — не к губам, не к телу. Он провёл пальцами по её волосам, осторожно, почти благоговейно, будто проверял, настоящая ли она, не исчезнет ли от этого жеста. Наташа затаила дыхание, чувствуя, как от этого простого касания по коже пробегает жар.

— Ты слишком долго была одна, — сказал он тихо. — Это видно.

— А ты слишком долго держал всё под контролем, — ответила она. — Это тоже видно.