— Ты никогда не спрашиваешь лишнего, — сказала она.

— Потому что лишние вопросы ослабляют, — ответил он. — А нужные ты задаёшь сама.

Он наконец подошёл ближе и сел напротив, по другую сторону очага. Между ними оставалось пространство — ровно столько, чтобы его можно было пересечь одним движением… или оставить как есть.

— Я видел таких женщин, как ты, — сказал он после паузы. — Не здесь. В походах. В городах, которые потом исчезли. Они всегда начинали с порядка. И почти всегда заканчивали одиночеством.

Наташа усмехнулась.

— Утешил.

— Я не утешаю, — спокойно ответил Гийом. — Я предупреждаю. Чтобы ты не думала, что я рядом из-за иллюзий.

— А из-за чего тогда? — спросила она, глядя прямо.

Он не отвёл взгляд.

— Потому что мне важно, что ты делаешь. И потому что мне важно, как ты это делаешь.

Тишина между ними стала другой — не напряжённой, а наполненной. Наташа вдруг поймала себя на том, что впервые за долгое время не анализирует ситуацию на десять шагов вперёд. Она просто была здесь. Сейчас.

— Знаешь, — сказала она, — в моём времени люди много говорят о партнёрстве. Но редко выдерживают его на деле. Все хотят, чтобы рядом был кто-то удобный.

— Удобство — это для мебели, — отрезал Гийом. — Человек должен быть надёжным. Иногда это неудобно.

Она улыбнулась — медленно, почти устало.

— Вот именно.

Он протянул руку — не к ней, а к огню, подбросил полено. Искры взметнулись, на мгновение осветив всё вокруг ярче. И в этом свете Наташа вдруг увидела то, чего не замечала раньше: напряжение в его плечах, сдержанность, за которой скрывалась не холодность, а постоянный контроль.

— Ты всегда такой? — спросила она тихо.

— Когда на мне ответственность — да, — ответил он. — Когда нет… реже.

— А сейчас?

Он посмотрел на неё.

— Сейчас на мне ты.

Это было сказано просто. Без пафоса. И именно поэтому от этих слов стало тепло — и немного страшно.

Скрипнула дверь. На пороге появилась Шура, зевая и закутываясь в накидку.

— Я смотрю, у вас тут философский вечер, — сказала она. — Только не увлекайтесь. Завтра у нас учёт, распределение и, если я правильно поняла местные настроения, первые попытки саботажа.

— Доброй ночи, — спокойно ответил Гийом.

— О, какой вежливый, — фыркнула Шура. — Ладно, я вас не гоню. Но Наташу я заберу. Ей ещё думать надо.

Наташа встала. На секунду задержалась. Потом посмотрела на Гийома и сказала:

— Мы продолжим этот разговор. Не сегодня.

Он кивнул.

— Я никуда не спешу.

В доме Шура закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и внимательно посмотрела на подругу.

— Ну что, — сказала она. — Военный?

Наташа сняла плащ, повесила его аккуратно.

— Он сложный, — ответила она.

— А ты простая? — прищурилась Шура. — Слушай, я не лезу. Но скажу одно: этот — выдержит. Не знаю, что именно, но выдержит.

Наташа устало улыбнулась.

— Мне сейчас не до любви.

Шура хмыкнула.

— Любовь редко спрашивает, до неё тебе или нет.

Наташа легла, закрыла глаза. Перед внутренним взором вставали не лица, а сцены: двор, люди, канавы, вода, мыло, стекло, огонь. И между всем этим — фигура Гийома, стоящего рядом, не впереди и не позади.

Если и выбирать, — подумала она, засыпая, — то не того, кто обещает светлое будущее. А того, кто не боится тьмы настоящего.

И с этой мыслью ночь наконец отпустила её.

Утро пришло без церемоний — серым светом, влажным холодом и первыми голосами во дворе. Не птичьими: человеческими. Кто-то кашлял, кто-то спорил вполголоса, кто-то уже стучал деревом о камень, проверяя инструмент. Дом просыпался не сам по себе — его будили.

Наташа открыла глаза и не сразу вспомнила, где она. Это была странная, короткая пауза — как вдох между прошлым и настоящим. Потом память встала на место: дом, очаг, двор, люди, Гийом. Разговор. Его спокойный голос. Его «я стою рядом».

Она села, провела ладонью по волосам и поймала себя на том, что впервые за долгое время не чувствует внутреннего рывка «встать и бежать». Не потому, что всё стало легко. А потому, что появилось ощущение опоры.

Шура уже была на ногах. Она возилась у стола, нарезая хлеб — аккуратно, экономно, как человек, который понимает цену каждой крошке.

— Проснулась? — спросила она, не оборачиваясь. — Отлично. У нас гости. И, что характерно, не с пустыми руками.

— Кто? — Наташа встала, накидывая плащ.

— Староста из нижнего хутора. И ещё двое. Пришли «поговорить».

Наташа коротко выдохнула.

— Значит, началось.

— Нет, — усмехнулась Шура. — Началось вчера. Сегодня — продолжение.

Во дворе было непривычно людно. Не толпа — но и не привычная рабочая группа. Люди стояли чуть в стороне, держались собранно, как те, кто пришёл не просить, а договариваться. Староста был мужчина лет пятидесяти, жилистый, с лицом, выветренным до серости. Он держал шапку в руках — знак уважения.

Гийом стоял рядом с калиткой. Не впереди, не за спиной Наташи — на линии. И этого было достаточно, чтобы все видели: он здесь не случайно.

— Хозяйка, — начал староста, — мы пришли спросить. Говорят, у вас порядок. И работа есть.

Наташа кивнула.

— Есть, — сказала она. — И порядок, и работа. Но не для всех.

Староста не обиделся. Он, кажется, ожидал именно такого ответа.

— Нам сказали, вы не берёте тех, кто не готов учиться.

— Верно, — подтвердила Наташа. — И тех, кто приходит с требованиями.

— Мы пришли с предложением, — сказал он и жестом показал на людей за спиной. — Работать у вас. По правилам. И если можно… перенять то, что вы делаете.

Наташа посмотрела на Гийома. Он чуть кивнул: пусть говорят.

— Что именно вы хотите перенять? — спросила она.