Иван Петрович умел работать со старинными строительными растворами, великолепно когда-то используемыми при строительстве, и предложил Василию восстановить эти четыре разрушенных здания.

Я сразу же согласился с ним, это вполне возможно. Кругом огромное множество больших и маленьких кусков кладки, из которых вполне можно выложить разрушенные стены. Пока мы будем собирать подсобный материал для перекрытий, известково-песчаная смесь наберёт необходимую прочность.

Набрать в развалинах более-менее годный для перекрытий и крыш лес конечно не просто, но вполне возможно. Везде валяются обгоревшие балки, доски, брёвна. Надо только отобрать те, что ещё послужат, очистить их от обугленных частей, подогнать по размеру. И через несколько недель появятся первые восстановленные дома в нашем Блиндажном.

Их Василий уже запланировал использовать для общественных нужд. В одном из них он мечтает открыть школу с большим вечерним отделением и в перспективе детский сад. У нас уже есть семейные пары, а молодые ребята и девчонки сразу же начали женишиться, и появление детей, по мнению товарища коменданта, не за горами.

Я все планы Василия выслушал совершенно молча. Он говорил увлечённо, размахивая руками, глаза его горели энтузиазмом. Видно было, что он уже всё продумал, всё просчитал, представляет себе каждый этап работы. Когда он закончил и посмотрел на меня, ожидая услышать моё мнение, то слов у меня не было.

— Василий, — развёл я руками, — у меня нет слов. Будем стараться осуществить твои планы.

Мне так хотелось сказать, что особенно хорошо его план открытия школы, но решил промолчать.

Вечерняя школа мне лично нужна как воздух. В начале следующего, сорок четвёртого года, в Сталинград планируется возвращение из Челябинска механического института. За полгода мне необходимо получить аттестат о полном среднем образовании и поступить на вечернее или заочное обучение в этот институт. Высшее образование мне необходимо как воздух. Без него я не смогу реализовать и половины тех идей, которые роятся в голове. Без него я навсегда останусь просто изобретателем-самоучкой, а не настоящим инженером.

После чаепития мы пошли смотреть интересующие нас развалины. И я с радостью отметил, что Василий с Иваном Петровичем совершенно правы. Все четыре дома вполне годятся для восстановления первых этажей. Стены держатся крепко, фундамент не разрушен, кладка хотя и пострадала, но поддаётся ремонту. Дело за малым: набрать бригаду хороших каменщиков.

Андрей молча был постоянно рядом со мной, похоже свою главную задачу он усвоил очень хорошо. Он шёл в полушаге позади, внимательно оглядывался по сторонам, следил, чтобы я не споткнулся на неровной поверхности. Его молчаливая забота была ненавязчивой, но надёжной.

— Давай, Иван Петрович, набирай команду. Я в ближайшие дни переговорю с руководством и при первой же возможности начнёшь работать.

— Нам бы парой машиненок разжиться, — мечтательно протянул Иван Петрович, щуря глаза и глядя на развалины. — Вот бы, Георгий Васильевич, дело было. На горбу много не принесёшь. А в развалинах добра много можно найти, руки и голову только потом приложить надо.

— Машиненку говоришь, — покачал я головой. — С этим сейчас непросто, но подумать можно.

Ещё когда мы были на тракторном, мне в голову пришла мысль, что подобным образом можно попробовать восстанавливать разбитую немецкую технику.

Расчистить достаточно большую площадку, стаскивать на неё всю разбитую вражескую технику, разбирать, а потом из нескольких машин собирать одну. У немцев моделей используемой техники не вагон, и однотипных машин, танков просто пропасть. Так что вполне можно попробовать. Уничтоженная немецкая техника валяется по всему городу. Сгоревшие грузовики, разбитые штабные автомобили, подбитые бронетранспортёры. Если методично собрать всё это в одном месте и толково разобрать, можно получить целый парк исправных машин и прочей техники. С танков можно снимать башни и шасси использовать для мирных нужд.

Вернувшись после осмотра развалин, я, сославшись на усталость, ушёл в свой блиндаж и уселся за столом для разработки своего плана восстановления разбитой техники.

Сначала у меня была идея делать это рядом с тракторным, по соседству с участком восстановления нашей техники. Но, подумав, я эту идею отверг.

Площадка должна быть где-то в центре, чтобы отовсюду удобно было на неё тащить разбитую технику. И самое лучшее место это где-то рядом с «Красным Октябрём». То, что годится, пойдёт в дело, а то, что нет, сразу на переплавку в его цехах, которые скоро заработают. Логистика выстраивалась чёткая и понятная: собрали, разобрали, восстановили, а негодное сразу в переплавку. Безотходное производство получается.

До самой темноты я писал, чертил схемы, зачёркивал, писал и рисовал заново. Передо мной лежали листы бумаги, исписанные мелким почерком, с набросками чертежей и расчётами. Я прикидывал, сколько потребуется людей, какое оборудование необходимо, как организовать рабочий процесс. Рисовал схему расположения площадки, размечал зоны для разных типов техники, продумывал, где будут мастерские для ремонта.

Андрей быстро понял, что у меня очередная идея, и в меру сил помогал мне: обеспечивал в частности меня чаем и принёс мне обед, а затем ужин. Он тихо входил в блиндаж, ставил на стол кружку с горячим чаем или миску с кашей, и так же тихо удалялся, не мешая мне работать. Иногда я ловил его заинтересованный взгляд на мои чертежи, но он не задавал вопросов, понимая, что всё узнает, когда придёт время.

Поздним вечером я закончил свою работу. Завтра утром я сразу же пойду к товарищу Андрееву и предложу ему срочно организовать участок восстановления трофейной техники. Нам она нужна как воздух: машины, переоборудованные в тракторы немецкие танки, на которые много чего можно навесить. Представляю, как немецкие танки будут тянуть плуги по полям или возить стройматериалы. Справедливость какая-то в этом есть, поэтическая.

Перед сном я наконец-то попал в баню. Это конечно было настоящее чудо. Ребята где-то сумели разжиться настоящими берёзовыми вениками, и я реально испытал чувство какого-то почти неземного блаженства. Горячий пар обволакивал тело, смывая усталость и напряжение последних дней. Запах распаренных берёзовых листьев наполнял небольшое помещение бани. Я лежал на полке, чувствуя, как расслабляются мышцы, как уходит боль из культи. Андрей помог мне забраться наверх и теперь сидел внизу, подливая воду на раскалённые камни импровизированной каменки.

— Хорошо-то как, — пробормотал я блаженно.

— Точно, Георгий Васильевич, — отозвался Андрей. — Как заново родился.

После бани я, чистый и распаренный, завалился спать и мгновенно провалился в глубокий, без снов, сон. Первый раз за много дней я спал спокойно, не вскакивая от каждого звука, не прислушиваясь к тишине. В нашем Блиндажном было удивительно тихо. Только где-то вдали слышалось тарахтение генератора да изредка долетали голоса ночного дежурства.

В Сталинград Алексей Семёнович Чуянов вернулся около шести часов утра. Только в самолёте он до конца осознал всё, что произошло в Москве. Это на самом деле было чудо, что он вернулся в Сталинград, что ему дали шанс загладить свой страшный промах, допущенный прошлой осенью. И он был полон решимости оправдать оказанное доверие и совершить в Сталинграде чудо. Какое и как, он правда ещё не знал.

Самолёт шёл на посадку, внизу в предрассветных сумерках проплывали разрушенные кварталы города. Сверху картина разрушений выглядела ещё более страшной. Целые районы были стёрты с лица земли, превращены в груды развалин. Но кое-где уже виднелись признаки жизни: дымки от печных труб, расчищенные дороги, крохотные фигурки людей.

План действий он за время полёта разработал и был готов немедленно после приземления начать его осуществлять. И первое, что надо сделать в ближайшие два, максимум три дня, это разработать конкретный план действий и начать его тут же осуществлять. Он понимал всю парадоксальность этой формулировки, но она точно отражала его состояние. Общий план был, но требовался детальный, проработанный до мелочей.