Тэнгри медленно склонила свою увенчанную рогами голову, и ее золотые глаза, полные вековой мудрости и материнской нежности, смотрели прямо на Кейту. И в этом взгляде был и ответ, и вопрос. Благословение и бремя. Кейта медленно, как во сне, опустилась на колени. Но не как раба перед госпожой. А как дочь, наконец-то нашедшая свою мать.

— Мама… — слово сорвалось с ее губ само собой, тихое, как шелест листвы. Она сама не поняла, почему сказала это. Оно просто родилось в самой глубине ее души, естественное и единственно правильное. Потому что то, что она чувствовала, глядя на это сияющее существо, было не просто благоговением. Это была тоска по дому, узнавание чего-то родного, что жило в ней с самого рождения.

Тэнгри в облике оленя не ответила, но ее золотые глаза на мгновение потеплели еще больше, словно она услышала и приняла этот детский, полный любви зов. Кейта услышала тихий шорох травы рядом с собой. Она обернулась — Инсин, Сын Степи, воин, воспитанный в презрении к «лесным духам», стоял рядом с ней на коленях. Он тоже склонил голову перед величием и красотой Лесного Божества. Юноша не понимал той глубинной связи, что чувствовала Кейта, но он ощущал эту всеобъемлющую любовь и не мог, не хотел ей противиться. Он преклонил колени не из страха, а из уважения. Из благодарности за это чудо.

Увидев его рядом, такого же смиренного и восхищенного, как она сама, Кейта почувствовала, как ее щеки заливает румянец. Все происходящее было настолько невероятным, настолько выходящим за рамки всего… Они стояли на коленях бок о бок. Дочь Леса и Сын Степи, перед Великой Тэнгри. В ее племени о таких моментах слагали легенды. Когда мужчина и женщина, предназначенные друг другу судьбой, получали благословение от самих духов, это называли «брак, заключенный на небесах». Союз, который не мог расторгнуть ни один закон, ни одна вражда.

Эта мысль, непрошеная и ошеломляющая, пронзила сознание Кейты. Она посмотрела на Инсина, который в этот момент поднял голову и тоже посмотрел на нее. В его медовых глазах девушка увидела отражение золотого света, исходившего от Тэнгри. И в них не было ни тени вражды. Лишь удивление, восхищение и… что-то еще. Что-то теплое, глубокое, что заставило ее сердце замереть, а потом забиться с новой, оглушительной силой. Они были участниками смертельного пророчества, врагами, чьи народы объединяла война. Но здесь, в самом Сердце Тэнгри, перед лицом воплощения жизни, все это казалось мелким, незначительным, глупым. Здесь имела значение лишь та невидимая, но все более ощутимая связь, что протянулась между ними.

Тэнгри молча наблюдала за ними, и в ее мудрых глазах читалось не только одобрение, но и печаль. Словно она знала, какой долгий и тернистый путь им еще предстоит пройти, прежде чем этот небесный союз сможет стать реальностью в жестоком Среднем мире. Она даровала им этот миг, этот островок покоя и понимания. Но богиня не могла пройти путь за них — он был их благословением и испытанием.

В тот самый миг, когда взгляды встретились, наполненные новым, неосознанным чувством, мир вокруг содрогнулся. Золотой свет начал меркнуть, яркие краски — тускнеть. По поляне пронесся вихрь, поднимая в воздух светящиеся лепестки и золотые листья. Птицы смолкли, музыка ручья затихла. Их время в Сердце Тэнгри подходило к концу. Земля под ногами исчезла, превратившись в бездонную, темную пропасть. Юноша и девушка начали падать. Последнее, что они видели — это огромные, золотые глаза Тэнгри, которые продолжали сиять вдали, как два маяка, провожая их в обратный путь.

— Инсин! — в панике крикнула Кейта, протягивая к нему руку. Он тоже потянулся к ней, их пальцы были всего в нескольких дюймах друг от друга, готовые сплестись. Но они не успели этого сделать.

Кейта резко, судорожно вдохнула, словно ее окатили ушатом ледяной воды. Она подскочила на шкурах, жадно хватая ртом воздух. Сердце бешено колотилось в груди. Красивая сказка исчезла — девушка снова была в душном, пахнущем горькими травами балагане целительницы. На ней была та же мокрая от пота рубаха, а тело было тяжелым и непослушным. Суровая реальность вернулась. Но она была жива. И она была… собой. Богиня помогла ей вернуться!

Шаманка огляделась и поняла, что в балагане было не протолкнуться. Казалось, сюда набилось все племя. Шаманы, охотники, удаганки, ученики — все были здесь, стояли так плотно, что, казалось, на головах друг у друга. Они смотрели на нее, затаив дыхание, их лица были полны тревоги и надежды. И когда они увидели, что Кейта очнулась, что ее глаза стали осмысленными, что она брезгливо вытерла со лба липкий пот — толпа взорвалась торжествующим, радостным кличем. Их медведица вернулась! Дочь Леса была спасена!

Старая Илин подбежала к ней, и на ее морщинистом лице сияла счастливая улыбка.

— С возвращением, дитя, — прошептала она, подавая ей чашу с водой. Кейта сделала несколько жадных глотков, и ее мысли начали приходить в порядок.

— Илин! Я… я видела! Я была там! — начала она взахлеб, перебивая радостные возгласы, а вместе с ними и саму себя. — В Сердце Тэнгри! Там такие птицы! И духи… они вообще ничего не боятся! А потом… потом я увидела Ее! Саму Великую Мать! Она была как… как огромный белый олень, сотканный из света!

Все вокруг замерли, слушая дочь вождя с благоговением. Рассказ о встрече с божеством был величайшим чудом, какое только могло случиться. В этот момент, неподалеку от девушки, пришел в себя Инсин. Он поднялся менее резко, его разум все еще был полон образов райской поляны. Но на него никто не обратил внимания. Все взгляды, все радостные крики, все внимание было приковано к ней, к их спасенной предводительнице. Инсин смотрел на девушку, на то, как Кейта, разгоряченная и счастливая, делится своим чудом со своим народом. И он чувствовал себя лишним. Абсолютно чужим здесь. Он был героем, спасшим ее, но в то же время — все еще оставался врагом, степняком, которому здесь не было места. Тот хрупкий мостик, что возник между ними в Сердце Тэнгри, рухнул под напором реальности. Кейта была со своими, а он был один.

Чувствуя, как горечь снова подступает к горлу, Инсин тихо, незаметно поднялся и выскользнул из шумного, ликующего балагана. Никто не заметил его ухода. Кроме одного человека. Старейшина Ойгон, который стоял у самого выхода, видел все. Он видел, как юноша спас их девочку, видел, как его проигнорировали, и видел боль в его глазах. Пропустив вперед нескольких радостных соплеменников, старик вышел следом за ним в тишину наступающих сумерек.

Инсин стоял у частокола, глядя на темнеющую стену леса. Шум и радостные крики из балагана целительницы доносились до него, как из другого мира, подчеркивая его отчужденность. Он, конечно же, не жалел о том, что сделал. Но горечь одиночества была леденящей, как степной ветер в зимнюю ночь. И если раньше от этой внезапно нахлынувшей горечи его спасала сестра, ее забота и безусловная любовь, то теперь в своих эмоциях воину приходилось вариться самому, без права на поддержку и тепло.

— Благодарю тебя, Сын Степи.

Юноша обернулся. За его спиной стоял старейшина Ойгон. Он смотрел на Инсина с глубоким, искренним уважением и… сочувствием.

— Твое имя будут помнить в нашем айыле до тех пор, пока стоят эти деревья, — продолжил старик. — Ты спас ту, что дороже нам самой жизни. Вернул нам нашу надежду.

Старец подошел ближе, его лицо в свете факелов у входа было добрым и печальным.

— Прости их, — кивнул Ойгон в сторону балагана. — Они обычные люди. Племя слишком долго боялось, и теперь им нужно упиться этой маленькой победой над мороком. Их молчание не от черствости, а от облегчения. Когда разум прояснится, каждый придет и поклонится тебе до земли.

Инсин слабо покачал головой.

— Мне не нужны поклоны, почтенный. И я не держу на них обиды. Знаете же, я пришел сюда не за славой. — он повернулся к Ойгону, и в его глазах была последняя, тяжелая просьба. — Я прошу лишь об одном. Чтобы вы… чтобы ваши целители и старейшины не забыли о данном мне слове.