— Теперь ты в порядке, lass? — Тихо спросил Найл мне на ухо, и я поняла, что дрожу.

От него пахло виски и сигаретами, и я нахмурилась, заметив на нем элегантные синие брюки и рубашку, прежде чем отмахнуться от этой мысли. Его не было прошлой ночью, но я не знала где он был, и сейчас мне было все равно.

— Мне нужно побыть одной! — Выпалила я. — Душ, мне нужен душ. Душ с сильным напором воды.

— Хорошо, — растерянно пробормотал он, отпуская меня, и я, не оглядываясь, побежала в ванную на другой стороне подвала и захлопнула дверь.

Я сорвала с себя одежду, шагнула в кабинку и включила обжигающе горячую воду. Затем позволила себе развалиться на части, опустившись на дно душа и обхватив колени руками. Я плакала, надеясь, что звук воды заглушит мои рыдания, но это была глупая надежда. Я всегда плакала громко, а сейчас выла как волк в капкане со сломанной лапой и разбитым сердцем. Даже чудовища могут страдать. Всегда находились монстры крупнее того, в которого я превратилась, и они хотели меня сожрать.

Я ненавидела то, что я не могу пережить ту ночь. Неужели она будет мучить меня вечно? Неужели я должна заново проживать ее всю оставшуюся жизнь? До скончания времен, пока от меня не останется ничего, кроме пыли и плохих воспоминаний? О-о-о, как же не хочется стать пылью.

Я позволила себе быть эмоциональной, рыдая и давая своему горю свободно излиться. Мне нужно было выпустить все эмоции, чтобы они утекли в канализацию вместе с водой, тогда я снова буду в порядке. Кошмар на время отступит. Пока он снова не начнет медленно формироваться в глубинах моего сознания. Все всегда было одинаково. Он подкрадывался ко мне понемногу, пока не взрывался с грохотом, как фейерверки на День независимости.

Хуже всего было столкнуться лицом к лицу с неприглядной правдой, которая покрыла мою душу черной смолой — я не была сделана из камня, как мне того хотелось. И что бы я ни делала, не могла избавиться от того, что произошло. Ситуацию усугубляли мысли о мужчинах в том ужасном, кошмарном клубе, которые трогали меня. Тень, нависавшая надо мной, сеньор Кастильо, наблюдал, пожирая меня глазами со значками доллара в них. Неужели я обречена быть игрушкой жестоких мужчин? Неужели меня будут передавать из рук в руки, владеть мной, обладать и разрушать снова и снова? Может быть, я все это время была в аду, и Сатана не мой парень. Может быть, он наблюдает за мной глазами всех моих демонов и смеется, когда я ломаюсь. Ты что, газлайтишь меня, Красный Здоровяк?

Нет, это не могло быть правдой. Он был единственным, кто прикрывал мою спину. Единственным, кто откликнулся на мой зов той ночью в лесу. Он наделил меня силой и наблюдал, как я восстаю из пепла своего разрушения, словно мстительный феникс.

Я сделала вдох, который сотряс глубины моих легких. Все маленькие кусочки меня снова разлетались, распадаясь на более мелкие части, пока не стало совсем трудно удержать хоть один из них. Однажды моя кожа треснет, и все острые осколки моей души выпадут, как битое стекло. Я — бездомная кузина Шалтая-Болтая, и королевские слуги даже не взглянут на мои останки, если наткнутся на них. Я не стою их внимания.

Дверь распахнулась, и я крепче обхватила руками свое обнаженное тело, когда Найл вошел в комнату, не глядя на меня.

— Послушай меня, Паучок, — мрачно произнес он, садясь рядом с душевой кабиной спиной к стене, не отрывая взгляда от туалетного столика напротив. Он был таким красивым. Нет, это было неподходящее слово. Черты его лица были воплощением чистого зла, собранным в самое соблазнительно аппетитное лицо. — Я знаю, что тебе больно. И я узнаю эту гребаную боль. Есть только одна вещь, которая всегда помогает мне… ты знаешь, что это?

Я сглотнула сухой ком в горле, будучи уверенной, что знаю ответ.

— Убийство, — выдохнула я, потому что именно оно заставляло меня чувствовать себя хорошо, и я видела в нем туже потребность в момент нашей первой встречи.

Убийство было похоже на зуд, который нужно было почесать с того самого дня в лесу. Словно жажда мести превратилась в существо, поселившееся в моем теле, и оно всегда, всегда было ненасытным. Сегодня больше чем когда-либо.

Найл выдохнул, как будто одно это слово принесло ему умиротворение.

— Все верно, lass. И знаешь что? У меня наверху как раз есть очень плохой человек, который ждет тебя. Тип, которого нужно убить. Но видишь ли, дело в том, что нужно сделать это правильно. Я хочу показать тебе как. У тебя есть талант, но его нужно отточить. Хочешь, чтобы я тебя научил?

Я повернула голову так, что моя щека легла на колени, и посмотрела на него сквозь запотевшее стекло. Вода на спине была такой горячей, что казалась почти холодной. Я была уверена, что именно так должна ощущаться смерть — как обжигающий, леденящий холод.

— Да, я бы хотела этого, — прошептала я, чувствуя, как мои демоны поднимаются на поверхность, шепотом произнося мое имя. В этом спокойствии после того, как буря утихла, была сила. Теперь я была оцепеневшей, и именно в таком состоянии я была опаснее всего.

Матео колотил по решетке и рычал, как зверь.

— О-хо-хо, пленник разбушевался, — возбужденно произнес Найл.

Я не понимала, почему Мертвец так шумит. Почему его волнует, что Найл находится здесь со мной? Ему нужно было какать?

— Я вижу, ты быстро заводишь новых друзей, — заметил Найл с проблеском гнева в глазах, и я безрадостно рассмеялась над этой шуткой.

— У меня нет друзей, даже луна не считает меня другом, — прошептала я.

— Не говори так, — сказал Найл, поднимаясь на ноги. — Луна в любом случае шлюха, она всегда сосет член солнца. Давай, выходи. Я не буду на тебя смотреть.

По какой-то причине я поднялась на ноги и вышла из душа, все еще чувствуя себя слишком разбитой, чтобы как следует обдумать свои действия. И, возможно, какая-то глубоко надломленная часть меня хотела, чтобы он посмотрел на меня, чтобы напомнить себе, что я не просто призрак и что в этой плоти все еще теплится жизнь. Но больше всего мне хотелось, чтобы эта плоть могла быть желанной, желанной без жестокости. Но Найл был верен своему слову: с закрытыми глазами он завернул меня в большое синее полотенце.

Он открыл их, когда я была накрыта, и встал в нескольких дюймах от меня, склонив голову, наблюдая за выражением моего лица. И я потерялась. Потерялась в этих зеленых глазах, в которых таилась тысяча невыразимых ужасов. Потерялась в этих губах, на которых всегда играла улыбка, и потерялась в той силе, которая всегда исходила от него волнами. Он был плохим, очень плохим человеком, и я хотела узнать о каждом его плохом, каждом отвратительном деяние, которое он когда-либо совершал. Мне хотелось вскрыть его грудную клетку и заглянуть внутрь, на этот комок мышц, качающий кровь по телу этого существа, увидеть шрамы, которые его покрывают. Потому что если и было что-то, чему учит боль, так это видеть ее в других. И у меня было чувство, что шрамы Найла были такими же глубокими и незаживающими, как и мои.

— Твоя голова неплохо смотрелась бы на стене, — сказала я ему, и румянец залил мои щеки от этого признания, а его брови приподнялись. У него были мужественные брови. Густые, но не кустистые, такие, что мне хотелось, чтобы они сползли с его лица на мои пальцы и остались жить там как маленькие ручные гусеницы.

— Это лучшее, что кто-либо говорил мне за долгое время, Паучок. — Он ухмыльнулся, а затем пинком распахнул дверь и вытолкал меня наружу. — А теперь одевайся, мы идем убивать.

Мое сердце подпрыгнуло от возбуждения, и я позволила этому чувству бурлить внутри меня, пока оно не стало всем, что я могла чувствовать. Больше никакой грусти. Ей нужно было уйти. Куда подальше, прямо в зад тигра, размером с кокос.

Матео зарычал, и я посмотрела на него, обнаружив, что его руки вцепились в прутья, мышцы напряглись, а зубы оскалены.

О, мои сморщенные соски, он выглядит просто восхитительно.

— Я в порядке, — беспечно ответила я, не желая мысленно возвращаться туда. Потому что там было плохо. А здесь было, ну, не совсем хорошо, но лучше, чем там. Так что это было уже что-то.