— Я хочу жить, — выдохнул он. Почему они никогда не соглашались на мое предложение написать такую записку? Я бы хотел напомнить людям, которые мне дороги, что я их люблю, если бы знал, что умру. Или, по крайней мере, если бы мне было хоть немного не наплевать хотя бы на одну душу на этой планете. К сожалению, я не был уверен, что это так, поэтому, возможно, и я не принял бы предложение о записке.

— Ты в этом уверен? Потому что я могу сделать все быстро, если ты готов принять это. Но если ты так уверен, что хочешь жить, то мы можем растянуть удовольствие. У меня есть пара часов до встречи с Па за завтраком, и, без сомнения, ты будешь молить о смерти еще до того, как мне придется уйти.

Бернли попытался убежать, и я ударил его молотком прямо в висок. Достаточно сильно, чтобы немного оглушить его, но не настолько, чтобы закончить работу. В конце концов, он сказал, что хочет жить, так что имело смысл проверить это на практике.

Он откинулся на подушки, прижав руку к голове в том месте, куда я его ударил, словно не мог поверить, что я действительно это сделал. Я наклонил голову, наблюдая за ним, ожидая того самого момента, когда он посмотрит на меня и увидит, каким дьяволом я был. И когда его взгляд снова встретился с моим, мое желание исполнилось. Бинго. Полный ужас… подождите-ка, это была та реклама солонины?

Бернли вскочил с кровати, и на этот раз я отпустил его, последовав за ним из комнаты, когда он, пошатываясь, предсказуемо направился к двери. Лично я бы пошел за кухонными ножами. Лучше дать себе шанс побороться и все такое, но, возможно, в Бернли просто не было бойцовских качеств.

Он добрался до двери и начал возиться с замком как раз перед тем, как удар моего молотка заставил его рухнуть на пол с криком боли. Я ухмыльнулся ему сверху вниз, когда он уставился на меня так, словно я был монстром, и попытался отползти назад на локтях, как будто это могло что-то изменить.

Когда я ударил его в следующий раз, я был уверен, что поимел его достаточно сильно, и он больше не был со мной, но я дал волю своему внутреннему животному и все равно устроил кровавую баню. Я бил его снова и снова, не останавливаясь, пока рука не заболела и работа не была завершена.

Я засунул молоток обратно за пояс и достал нож, чтобы отрезать палец для Па.

В кармане у меня уже лежала причудливая подарочная коробочка, чтобы положить туда свою добычу. Хотя он никогда прямо не просил меня приносить доказательства смерти, когда я убивал для него, мне нравилось преподносить их в качестве подарка и говорить ему, что у меня политика невозврата. В наши дни он просто принимал их. К тому же истинный смысл моих «подарков» был шуткой, которую я рассказывал только самому себе, и она все еще казалась мне чертовски забавной. Потому что я выбирал не просто любой палец. О нет. Я всегда забирал средний, только чтобы насладиться мыслью о том, как Па, открыв коробочку, увидит этот самый палец. Такие вот маленькие радости жизни.

Завязав все это бантиком, я отошел от кровавого куска плоти, которым когда-то был Бернли, и направился в его ванную, чтобы принять душ и смыть кровь. Очевидно, не стоило разгуливать по городу, покрытому кровью, хотя мне казалось, что я не должен скрывать свой образ жизни, чтобы соответствовать общественным идеалам. Существуют ли профессии, которым приходится сталкиваться с таким количеством ненависти, как психопатам? Где протестующие за равные возможности, которые выступали бы под моим флагом? Хотя я слышал, что есть люди, которым нравится читать такие истории, подобные моей, о таких же долбанутых мужчинах, как я, и фантазировать о том, как бы затащить их в постель, так что, возможно, именно там я и найду своих людей. Читателей, которые понимают, что иногда небольшое удушье вполне приемлемо а, может быть, даже желательно, и не осуждали меня за это.

Как только мои светло-русые волосы перестали быть испачканы красными разводами, а единственными отметинами на коже остались только бесчисленные узоры татуировок, покрывающие мое мускулистое тело, я вытерся и снова натянул джинсы. Я стащил голубую рубашку на пуговицах у Бернли, в конце концов, ему она теперь все равно без надобности, и спокойно вышел из его квартиры со скомканной окровавленной футболкой в руке и только что отмытым молотком, засунутым сзади в штаны.

Я пошел по улице к своему вишнево-красному мускул-кару и запрыгнул в него, размышляя, смогу ли я найти где-нибудь бургер в это время суток. Вирус «Аид», охвативший весь мир, сильно испортил мои привычки в еде. Хотя, как я догадывался, в условиях локдауна было гораздо проще красться и убивать людей, поскольку на улице не было ни одного свидетеля, который мог бы обратить на это внимание. Нет худа без добра.

Маска от аппарата ИВЛ, которую я обещал надеть, лежала в нише для ног, сверля меня своими черными стеклянными глазами и нашептывая: «Ты можешь заболеть, тупой ублюдок». Я наступил на нее, чтобы она заткнулась к чертовой матери, достал пачку сигарет из бардачка, закурил и включил радио, заводя двигатель. Как назло, заиграла та самая чертова мелодия, — утка крякала, чтобы мы не забыли о ней в аудиоверсии рекламы, и все это заканчивалось тем, что восторженный мужчина предлагал мне купить его томатный суп.

Нет, блядь. Кому нужна еда, которую можно есть, не жуя? Он может оставить себе свой суп и свою гребаную мелодию тоже. Я был рад, что на мой вопрос ответили, и он выветрился из моей головы.

Как только закончилась реклама, зазвучала «Daisy» от Ashnikko, и я глубоко вдохнул, никотин обжег мои легкие и дал мне минутную передышку от однообразных страданий моей жизни. Не то чтобы моя жизнь была такой уж чертовски ужасной, скорее она была чертовски пустой и бессмысленной с тех пор, как я подвел единственную женщину, которая была настолько глупа, чтобы полюбить меня.

Тридцать, блядь, два, и я клянусь, что прожил больше жизней и усвоил больше уроков, чем мужчины в три раза старше меня. Я все время испытывал чертову усталость и никогда не чувствовал себя живым. Да и вообще ничего не чувствовал, если уж быть честным.

Я откинул голову на подголовник, запустив пальцы в волосы и наполнив машину дымом, и вздохнул, преследуя воспоминания и желая, чтобы они оставили меня в покое в равной степени.

— Я буду любить тебя вечно и еще один день, — выдохнула Ава, глядя на меня из-под своей светлой челки, которая всегда падала ей на глаза, и я улыбнулся, прежде чем украсть поцелуй.

— Я буду любить тебя до самой смерти и после нее, моя девочка, — пообещал я ей в ответ. И, о, как же, черт возьми, я был прав на этот счет.

Я достал из кармана телефон и разблокировал его, пролистывая до того самого видео, которое смотрел слишком часто, того, что они прислали мне. Того, что навеки обрекло меня на проклятие.

Мой большой палец завис над кнопкой воспроизведения, и, испытывая какое-то чувство раскаяния, безумия или просто чистого гребаного страдания, я нажал на нее.

Я смотрел, как Аву втаскивают в комнату, в которой была установлена камера. Она была обнажена, ее тело было в синяках и кровоподтеках, порезах и побоях. Они велели ей умолять меня спасти ее. Вместо этого она умоляла меня не делать этого.

— Я уже умерла, любовь моя, — прохрипела она. — Не дай им забрать и тебя.

Том Нельсон ударил ее наотмашь перед тем, как закончился ролик, и это был последний раз, когда я видел свою жену живой.

Телефон завибрировал и мигнул, и я зарычал на него, когда над изображением залитого слезами лица моей жены выскочило уведомление, говорящее мне тащить задницу в дом моего отца, иначе…

Это удобное напоминание заставило меня осознать время и тот факт, что я опаздываю. Действительно чертовски опаздываю. Черт возьми.

Я бросил свой телефон на сиденье рядом со мной, а затем рванул с места на большой скорости, включив музыку на полную катушку, чтобы заглушить свое горе, и во всю силу своих гребаных легких пел «That Bitch» Bea Miller, чтобы убедиться, что я полностью очистился. Мне нравилось учить тексты как можно большего количества песен — это занимало мой мозг и рассеивало темноту. Иногда. Мне не принесло бы никакой пользы встретиться лицом к лицу со стариком, когда мое сердце разбито и испещрено шрамами, поэтому мне нужна была вся помощь, которую я мог получить.