Без сомнения, моя правая рука уже замышляла всевозможные грязные вещи, но, учитывая, что мой член был все еще чертовски чувствительным, я не собирался экспериментировать с ним прямо сейчас.

Пирсинг «Принц Альберт» подмигнул мне, когда я перевел взгляд между ним и кельтским орнаментом, который был вытатуирован вокруг моего члена.

Должно быть, я был чертовски невменяем. Хотя сейчас уже было слишком поздно что-либо с этим делать. С этого момента я был просто пьяницей, практикующим целибат с проколотым членом для интересной мастурбации. По-моему, звучало довольно неплохо.

Мой взгляд скользнул к темному небу за окном, и я вздохнул, гадая, который сейчас час. Чертовски поздно. Или, наверное, чертовски рано, смотря как посмотреть. В любом случае сейчас была глубокая ночь.

Я выбрался из постели и направился в ванную принять душ. Во рту было сухо и противно, а желудок урчал. Похоже, я пренебрег едой, пока топил свои печали в крови и виски.

Я включил холодную воду, надеясь прогнать алкогольный туман. Потянувшись за гелем для душа, я заметил на ладони отметку, сделанную маркером. Шесть. Шесть чего?

Шесть картофелин?

Я начал тереть кожу, смывая с тела засохшие капли крови и грязь, которая, как я догадался, была связана с тем, чем я занимался, пока пребывал в темном месте.

Со мной часто бывало подобное, когда мои призраки становились невыносимыми. Мне нравилось винить во всем выпивку, но, по правде говоря, я мог надраться в стельку с лучшими из них и проснуться с четкими воспоминаниями, когда это было нужно. Нет, такого рода забвение было способом моего мозга попытаться забыть боль, которую я испытывал. Когда я тонул в своих потерях и неудачах, было проще забыть об этом. А когда я начинал выныривать из тумана этой боли, я просто остался с затяжной болью от осознания того, что у меня с головой никогда не будет все в порядке. Что я никогда не смогу покинуть это темное место скорби и гнева на весь мир.

Давно я так сильно не терял голову, но я должен был предвидеть, что это произойдет. Теперь, когда моя девочка увидела, кто я на самом деле, и я прогнал ее, что мне еще оставалось?

Шесть убийств? Я начал считать на пальцах. Я выследил двух парней, о которых постоянно твердил мой отец, затем выследил того ублюдка-насильника, о котором говорили в новостях последние несколько недель. Меня всегда поражало, как копы не могут сложить два и два и вычислить, кто эти ублюдки или, по крайней мере, где находились их охотничьи угодья. Я имею в виду, мне конечно повезло — моя догадка оправдалась, и я застал его за попыткой проникнуть через черный ход в хоспис. Видимо, он хотел найти свою следующую беззащитную жертву, но понять его паттерны поведения было несложно.

Как бы то ни было, в данный момент он лежал на капоте патрульной машины с перерезанным горлом и гранатой, застрявшей наполовину в его заднем проходе, на парковке, где копы оставляли свои машины. Я даже оставил им небольшую записку, сообщив, что это именно тот человек, которого они разыскивали, чтобы они могли провести анализ ДНК и хотя бы немного утешить его жертв, когда те узнают, что он умер ужасной смертью. И он действительно умер именно так, я вымещал на нем свое отвратительное настроение в течение долгого, черт возьми, времени, прежде чем потерял самообладание и выпустил из него кровь.

Так что нет, я не убил шесть человек, потому что это были единственные моменты за последние три дня, которые я помнил достаточно ясно. Может, мне не стоило так напиваться виски, тогда я бы убил еще парочку человек.

Почему я вообще так упился виски?

Ярко-голубые глаза и длинные волосы цвета эбенового дерева промелькнули у меня в голове, и я застонал, когда низ моего живота прострелило ноющей болью.

Я резко выдохнул и запустил пальцы в волосы, стараясь не думать о ней, но потерпел полное фиаско.

Я поступил правильно, отпустив ее. Правда. Здесь, со мной, она не была в безопасности. Со мной никто никогда не был в безопасности.

Но если быть до конца честным с самим собой, я отослал ее не потому, что был каким-то великодушным существом, желающим ее спасти. Я отослал ее прочь, потому что ее губы были слишком, блядь, сладки на вкус, а ее тело искушало меня каждый чертов раз, когда я смотрел на нее. Я целовал ее и поцеловал бы снова, и хотел сделать намного больше, гораздо больше, но давным-давно дал себе обещание никогда больше не ступать на этот путь.

И несмотря на то, как это могло показаться со стороны, причина была не в том, что я был каким-то добрым и заботливым существом с теплым сердцем и океаном сострадания. Все дело было в том, что я был эгоистичным ублюдком, который не хотел снова испытывать эту боль. Я не хотел жить с этим чувством вины.

Я не спасал ее. Я спасал себя.

Еще несколько дней или недель в ее компании и я бы перестал сопротивляться. Я бы продолжал развращать и развращать ее, пока не оказался бы между ее сладких ножек и…

Святая матерь гребаного гуся, что, блядь, случилось с моим членом?

Я выругался, выходя из душа, поскользнулся на плитке и так ушибся о раковину, что оказался наполовину сидящим на ней, а кран попытался подружиться с моим задом.

Я посмотрел вниз на свой твердый член и стиснул зубы из-за боли от пирсинга в том месте, где натягивалась кожа. В меня стреляли раз семь, кололи и резали бесчисленное количество раз, душили, переломали пять костей, вывихнули плечо, а однажды даже пытались отпилить лодыжку ножовкой, правда, успели сделать всего пару взмахов, прежде чем я свернул ублюдку шею, но все же я никогда в своей жизни не испытывал такой боли от возбуждения. О чем, блядь, я только думал?

Иисус.

Может, мне просто вытащить эту сучку?

Я нахмурился, глядя на эту штангу, проткнувшую мой чертов член, пока обдумывал это, но боль хорошо справлялась с моим возбуждением, и она была довольно блестящей. Всем нравились блестящие штучки.

Возможно, я все же ошибался. Возможно, это было хуже огнестрельного ранения. Ну что ж, тот ублюдок был уже мертв, а я все равно не собирался платить за проигрыш. Но я решил оставить свое новое украшение для члена на месте. По крайней мере, если я не мог дрочить, думая о своей сбежавшей девочке, у меня появлялась дополнительная причина еще и не вспоминать о ее сиськах.

О черт, только не снова.

Я выругался, проводя полотенцем по волосам, отчего они встали дыбом и упали мне на глаза. Маркер почти полностью стерся с моей ладони, так что я решил, что неважно, что означала эта шестерка.

Я попытался сосредоточиться на делах, которые предстояло сделать на этой неделе. Был запланирован какой-то изысканный ужин, на который я согласился пойти с Анастасией. Еще были рабочие встречи с Па, и я хотел навестить своего племянника Киана, пока он еще гостил в доме.

Но ничто из этого не казалось таким уж привлекательным. Ничто вообще не казалось привлекательным.

Внутри я был большой бочкой с пустотой, и даже когда я пытался отвлечь себя мыслями о кровопролитии и резне, я находил все это немного… пустым.

Я вернулся в свою комнату, зрение прояснилось, хотя я и не мог идти ровно, а в животе урчало. Приличная еда, скорее всего, изгнала бы из моего организма остатки алкоголя, и тогда я был бы… ну, менее пьяным жалким ублюдком, у которого не было особого смысла жить. Но я и не настолько желал смерти, чтобы просто, черт возьми, сделать эту работу самому.

Отлично.

Мой взгляд скользил по темному небу за окном, и я застонал, осознав, что окончательно испортил свой режим сна. Хотя, с другой стороны, если наполнить желудок, возможно, удастся снова отключиться и избавиться от еще одной чертовски скучной ночи, в которой не происходило ровным счетом ничего.

Я выдвинул верхний ящик прикроватной тумбочки и достал сигарету из найденной там пачки, закурил, а затем схватил джинсы и натянул их. Острая боль пронзила мой член, когда грубая ткань задела пирсинг.

Нет уж.